Лёд Апокалипсиса 2 (СИ) - Кулабухов Тимофей "Varvar"

Восемь приговоренных, по два конвоира на каждого. Вывели на то место, где раньше была улица. Волокли их под руки, некоторые бились. Пока толпа эфемерной кляксой «вытекла» наружу, широкими шагами вышел и сам Адам Султанович. Все почтительно расступались.

Не было никакой стены. То есть понятие «к стенке» означает что расстреливают буквально у вертикальной плоскости. Чтобы пули куда попало не улетели, чтобы приговоренные не сбежали. У этих были предварительно зафиксированы ноги. Толпа расступилась, образовав вокруг них гигантский полукруг на открытом пространстве. Вяло выл ветер. Трое из восьми упали, извивались червяками, ползли к ногам автоматчиков.

Расстреливать вызвалось много местных, чеченцы остались страховать. Стрелков было в сумме человек двадцать. Я не слышал конкретного сигнала, как-то пропустил. Но в одну секунду множество стволов загрохотало. В небе возмущенно орала ворона. Испугалась, наверное.

Бледный, но решительный мужик в полицейской форме с чужого плеча, при гробовой надо сказать тишине, с пистолетом наголо, по одному — отпинывал тела, разворачивал, прицеливался и стрелял точно в голову. Когда он добивал лжепророка, тот был ещё жив и в сознании. За спиной добивающего стеной встал Дядя Адам, хмуро кивнул, очередная пуля прервала короткую религиозную карьеру бывшего заключенного.

Тела было решено сжечь, чтобы никакой могилы. Народ принял в этом основное участие, деятельно натащил разнообразных сгораемых предметов, в основном мебели из здания суда и жилого дома напротив. Получился здоровенный бесформенный костёр.

Среди толпы заметил Набиля Сахири, подошёл, приветствовал. После всех событий чувствовал себя совершенно разбитым. Он пришёл на казнь, чтобы убедиться в реальности происходящего. Откуда только узнал? Оказалось, что всё утро по городу бегали и голосили несколько добровольцев. Впрочем, крохи выживших в массе своей решили, что это всё уловка бандитов. Думаю, город не сразу наладит жизнь.

— Вы не передумали уезжать?

— Не знаю. Пообщаюсь с командиром.

— Знакомы уже с ним?

— Кюра обещал познакомить. Сейчас не до того, попозже.

Только через два дня, вечером, сидя за столом в административном корпусе местной мебельной фабрики, произошло подведение итогов. Чеченцы отыскали и поставили на ноги крохи местной элиты. Руководителем назначили городского нотариуса, при поддержке полиции и двух директоров местных предприятий, чудом выживших в рабстве.

Моя идея про переезд на грузовичке проросла и зажила своей жизнью. Силами пары автослесарей чудо-вездеходик оброс шестью дополнительными покрышками, найдена приземистая бочка для топлива, поставлена на длиннющие лыжи, проведены ходовые испытания.

Напротив меня сел Адам Султанович. С легкой улыбкой благодарил, спрашивал про детей, Милану и Серёжу.

— А могу я попросить, Дядя Адам? За мой, так сказать, вклад?

Он еле заметно кивнул.

— Вы уезжаете? Набиль, его дочь, вы все. В Чечню?

Снова небольшой кивок. Он смотрел на меня с заметной иронией.

— Гм. Могу я вас попросить забрать этих детей? Принять их в свои ряды, позаботиться? Что-то мне подсказывает что в Чечне сохранился порядок, есть семьи, всё такое.

— Понял тебя. Спроси их сам. Объясни. Если они захотят, то возьму и приму над ними опеку. А ты? Подвезти тебя до Города?

— Набиль говорит, что это сильно не по пути. Да и перегруз большой. Ничего, пройдусь.

Ранее утро.

Прощаюсь с Кюрой, крепко обнимаюсь. Он в третий раз объясняет, как его найти в Урус-Мартане, адрес написал, там даже небольшая схема.

Дети согласились на переезд в далекую Чечню. Что они видели здесь, когда мир померк? Смерть. Голод, холод и снова смерть. Много снега, предательство людей, каннибализм, снова смерть, голод, страх, боль. Новые семьи примут их. Серёжа уже немного разговаривает. Держится за Милану, ходит хвостиком, хотя и сильно старше. Обнимался, давал многозначительные наставления.

Прощался с каждым бойцом, с их командиром, уважаемым Адамом Султановичем. Местные расходятся по домам, чеченцы уходят в дальний путь. Их провожали большой группой, от усадьбы Набиля. Бородач улыбается, сидя на рулях, рядом маленькая Ирада. Среди прочих находок-трофеев с перебитых заключенных — целых три действующих навигатора «Навител» с картами страны. Все три зарядили, один отдали мне, два забрали. Буду хотя бы знать, куда брести.

Стоим молча. Грузовичок пинцгауэр, название скоро опять забуду, названный как сказал хозяин усадьбы в честь лошади (только не понял, это конкретная кобыла или порода?) плавно тронулся и двинул в путь. Через заднее стекло на меня смотрела Милана. Улыбнулась.

Эх, товарищи чеченцы. Порядок навели, память оставили. Легкого вам пути.

Пора и мне уходить.

Отец Наш Небесный! Сопутствуй мне в этом путешествии, охраняй меня во всех обстоятельствах, от всяких искушений и зла. Аминь.

Глава 8

Одиночество

Надпись гласила — до точки назначения стотридцать семь километров. Через двести метров поверните направо. Маршрут проведён в режиме «для пешехода», коим я и являюсь.

Ну, допустим, если идти не по дорогам, десяток-другой кэмэ я сокращу. Зато теперь по крайней мере направление известно. Хуже, что в наличии заряженный навигатор, один пауер-бэнк и всё. То есть ходить с постоянно включенной картой, к сожалению, не получится. Всегда со мной только крошечный (и не всегда корректный) компас.

День. Снег лениво падает. Температура на градуснике, прикрепленном на крышке гроба, минус тридцать восемь. Терпимо.

За пару часов я покинул Родимов и двигался почти строго на юго-запад. Поля и несколько деревень. Посмотрим, как пойдёт.

Как это ни странно, идти не было скучно. Перебирал в голове события последних дней, вслушивался в звуки снежной степи, шум редких деревьев, любопытствовал — не преследуют ли волки?Впрочем, от этих — основная защита: это открытые пространства, хорошее снаряжение, в том числе недавно приобретенный в качестве трофея увесистый коротенький «помповик» Рысь-К на восемь выстрелов.

Но это скорее для ближнего боя, вдруг выскочит кто-то лохматый. Ну и топор ледникового периода, на который опираюсь при ходьбе.

Холодно. Ветер несёт позёмку, наст чуть проваливается, что замедляет ход. Солнца не видно, лепота. Вообще, когда отвечаешь только за себя, дышится легче.

Попробовал вычислить какая сегодня дата, не смог. Наверное, кончается сентябрь. Или октябрь. Суперзима близко.

Иду, неспешно волочу гроб. Если чувствую, что устаю, сбрасываю скорость. Таков принцип стайера, не останавливаться, а замедляться. Раз в пару часоввключаю навигатор, терпеливо жду загрузку, корректирую «курс». До вечера останавливался всего трижды и то на минуту, удовлетворить зов природы. Пил и жевал волчатину из банки — прямо на ходу.Гадость редкостная.

Ближе к вечеру дошёл до деревеньки Выскочка, на высоком берегу разлапистого озера. Дома не занесены, вероятно, сказался высокий, открытый участок местности, с которого снег — сдувает. Жильё даже издали — «мертво».

Постучал для приличия в первый попавшийся серый от возраста деревянный дом, саданул топоромкак тараном, выбил дверь, вломился. Поискал и нашёл самое для меня главное — печь. Втащил свой гроб в комнату с печью, которая одновременно была залом,кухней и одной из спален.

Интересно. Люди здесь не умерли, а ушли. Куда могут уйти деревенские? Подсказки не оставили. Погреб выметен подчистую, дрова на месте. Растопил очаг, терпеливо ждал чтобы согрелось. Смотрел по окнам в темноту, вдруг волки? Какие-то тени мерещатся, но это не точно.