Дмитрий Глуховский - Метро 2033 . Метро 2034
— Так точно, — шутливо козырнул тот.
— Заходите еще! — подмигнул ему звеньевой.
И все же, до чего земли Ганзы отличались от всего остального метро! За весь перегон от Павелецкой до Октябрьской Саша не видела ни единого места, где было бы совершенно темно. Через каждые пятьдесят шагов на провод, ползущий по стене, были насажены электрические лампочки. Света любой из них как раз доставало, чтобы дотянуться до соседней. Даже рукава запасных и тайных туннелей, уходящих в сторону от главного, были хорошо освещены, и в них не оставалось ничего пугающего.
Была бы Сашина воля, она бросилась бы бежать вперед, лишь бы сберечь драгоценные минуты, но Леонид убедил ее, что спешить некуда. Куда они двинутся после Киевской, он объяснять наотрез отказался. Шагал не спеша со скучающим видом: наверное, даже в запретных для обычных жителей метро перегонах Кольца музыкант бывал нередко.
— Я рад, что у твоего друга свой подход ко всему, — заговорил он.
— О чем ты? — Саша нахмурилась.
— Если бы он так же сильно, как и ты, мечтал спасти гражданское население, пришлось бы брать его с собой. А так — разбились по парам, и каждый будет заниматься тем, чем ему хочется. Он — убивать, ты — лечить…
— Он не хочет никого убивать! — резко и чересчур громко сказала она.
— Ну да, просто такая работа… — Он вздохнул. — Да и кто я такой, чтобы его осуждать?
— А чем ты будешь заниматься? — не скрывая издевки, спросила Саша. — Играть?
— А я просто буду рядом с тобой, — улыбнулся Леонид. — Что еще надо для счастья?
— Ты это просто так говоришь. — покачала головой Саша. — Ты меня не знаешь совсем. Как я могу тебя сделать счастливым?
— Есть способы. На красивую девушку посмотреть достаточно — настроение поднимается. А уж…
— Ты считаешь, что разбираешься в красоте? — Она покосилась на него.
— Это единственное, в чем я разбираюсь. — Он важно кивнул.
— И что же во мне такого? — Морщинки наконец разгладились.
— Ты вся светишься!
Его голос вроде бы звучал серьезно; но спустя миг музыкант приотстал на шаг и скользнул по ней глазами.
— Жаль только, что ты любишь такую грубую одежду, — добавил он.
— А что в ней не так? — Она тоже замедлилась, чтобы отлепить от спины его щекочущий взгляд.
— Свет не пропускает. А я как мотылек… Всегда лечу к огню. — Он с нарочито дурацким видом помахал кистями рук.
— Темноты боишься? — слабо улыбнулась она, принимая игру.
— Одиночества! — Надев печальную маску, Леонид сложил лапки на груди.
И зря. Настраивая струны, он не рассчитал сопротивления, и самая тонкая, самая нежная, которая могла бы вот-вот запеть, звякнула и лопнула.
Легкий туннельный сквозняк, сдувший серьезные мысли и заставивший Сашу жонглировать игривыми намеками с музыкантом, разом стих. Она протрезвела и теперь корила себя за то, что поддалась ему. Неужели ради этого она бросила Хантера, оставила старика?
— Как будто ты знаешь, что это такое, — отрезала Саша и отвернулась.
* * *Серпуховская, вся бледно-серая от страха, растаяла во мраке.
Бойцы в армейских противогазах отрезали ее от туннелей с обеих сторон, блокировали переход на Кольцо, и станция, предчувствуя беду, жужжала растревоженным ульем. Хантера с Гомером вели через зал с охраной, как большое начальство, и каждый обитатель Серпуховской старался заглянуть им в глаза — не знают ли они, что происходит на самом деле, не решена ли уже его судьба? Гомер уткнулся взглядом в пол — он не хотел запоминать эти лица.
Бригадир не отчитывался перед ним, куда собирается идти дальше, но старик и сам догадался. Впереди был Полис. Четыре станции метро, объединенные переходами, настоящий город с тысячами жителей. Негласная столица метрополитена, раздробленного на десятки враждующих феодальных княжеств. Оплот науки и прибежище культуры. Святыня, на которую не смел покушаться никто.
Никто, кроме старого Гомера, полоумного чумного гонца?
Но в последние сутки ему полегчало. Тошнота отступила, и чахоточный кашель, заставлявший его застирывать окровавленный респиратор, чуть ослаб. Может, организм сам справился с недугом? А может, и не было вообще никакого заражения? А? Просто он слишком мнителен; всегда знал это за собой, и все равно так перепугался…
Перегон за Серпуховской — темный, глухой — пользовался дурной славой. Насколько было известно Гомеру, до самого Полиса они не должны были встретить ни одной души, но вот промежуточный полустанок между обитаемой Серпуховской и жилой Боровицкой мог удивить странников. О Полянке в метро ходило немало легенд; если им верить, эта станция редко покушалась на жизни проходящих мимо, зато могла повредить их рассудок.
Старику случалось бывать здесь несколько раз, но ни с чем особенным он не сталкивался. Легенды давали объяснения и этому, Гомер знал их все. И теперь он изо всех сил надеялся, что станция и на сей раз останется такой же мертвой и заброшенной, как в лучшие времена.
Метров за сто до Полянки ему стало не по себе. С первыми же далекими отблесками белого электрического света на мраморе стен, с первыми же эхом переломленными звуками, долетавшими сюда со станции, старик заподозрил неладное. Он отчетливо слышал человеческие голоса… А этого никак не могло быть. Хуже того — Хантер, за сотни шагов неведомо как ощущавший присутствие любых живых существ, сейчас оставался совершенно глух и равнодушен.
На обеспокоенные взгляды он старику не отвечал, полностью погрузившись в себя, будто не видел того, что открывалось сейчас Гомеру… Станция была обжита! Когда успели? Гомер прежде частенько задумывался, почему, несмотря на всю тесноту, жители Полиса никогда не пытались освоить и присоединить пустующую Полянку. Помешать этому могли только суеверия. Но похоже, они одни уже были достаточно веской причиной, чтобы оставить странный полустанок в покое.
Пока кто-то не сумел преодолеть страх перед ней и развернуть здесь палаточный городок, провести освещение… Боже, до чего же расточительно тут обращались с электричеством! Еще даже до того, как выбраться из туннеля на платформу, старику пришлось прикрыть глаза ладонью, чтобы не ослепнуть: под потолком станции сияли ярчайшие ртутные светильники.
Поразительно… Даже Полис не выглядел так чисто и торжественно. На стенах не осталось ни следа пыли или копоти, и мраморные плиты сверкали, а потолок казался выбеленным лишь вчера. Сквозь проемы арок Гомеру не удалось углядеть ни единой палатки — еще не успели разместить? А может, сделают здесь музей? С чудаков, которые правят Полисом, станется…
Платформа постепенно заполнялась людьми. Им не было никакого дела ни до обвешанного оружием головореза в титановом шлеме, ни до ковылявшего рядом с ним чумазого старика. Приглядевшись к ним, Гомер понял, что не в силах больше сделать ни шага: у него отнялись ноги…
Каждый из подходивших к краю платформы был разряжен так, будто на Полянке снимался фильм о двухтысячных. Пальто и плащи с иголочки, пестрые дутые куртки, лазурно-синие джинсы… Где же ватники, где драная свиная кожа, где неизбывный бурый цвет метро, могила всех цветов? Откуда такое богатство?!
А лица… Это были лица людей, которым не пришлось в один миг потерять всю свою семью. Лица тех, кто еще сегодня видел солнце и кто, в конце концов, просто начал день горячим душем. Старик был готов ручаться за это головой. И еще… Многие из них казались Гомеру неуловимо знакомыми.
Удивительных людей становилось все больше и больше, они теснились у края платформы, но на пути не спускались. Скоро уже вся станция от туннеля до туннеля была заполнена нарядной толпой. На Гомера по-прежнему никто не смотрел. Куда угодно — в стену, в газеты, украдкой — друг на друга, масляно или любопытно, брезгливо или участливо, но только не на старика, словно тот был призраком.
Зачем же они здесь собрались? Чего ждут?
Гомер наконец пришел в себя. Где же бригадир? Как он объяснит необъяснимое? Почему ничего не сказал до сих пор?
Хантер остановился чуть поодаль. Его совсем не интересовала станция, запруженная людьми, сошедшими с фотографий четвертьвековой давности. Он тяжело уставился в пространство прямо перед собой, будто упершись в некую преграду, будто в нескольких шагах перед ним на уровне глаз в воздухе повисло нечто… Старик подобрался поближе к бригадиру, опасливо заглянул под забрало…
И тут Хантер нанес удар.
Сжатый кулак вспорол воздух, ушел слева направо по странной траектории, как если бы бригадир хотел полоснуть несуществующим клинком кого-то невидимого. Гомер, которого тот едва не задел, отскочил в сторону, а Хантер продолжил схватку. Он бил, отступал, обороняясь, пытался удержать кого-то стальным зажимом, а через секунду сам хрипел в удушье, еле высвобождался и бросался в атаку. Бой давался ему все труднее, незримый противник одолевал. Хантеру все тяжелее было подниматься на ноги после неслышных, но сокрушительных ударов; все медленнее и неувереннее становились его движения.
