Дмитрий Захаров - Репродуктор
Алины коллеги уже практически в полном составе окружали стул администраторши. Кто-то даже заглянул к Марте, которая наверняка не слышала сигнала на построение, и предупредил, что стоит присоединиться к остальным.
— Чтобы не терять время, — начала Варвара, по обыкновению глядя перед собой и ни на кого конкретно. — В Департаменте чепэ. Те, кто отвечают за нас, считают, что это намеренный выпад и попытка дискредитации коллективной работы накануне реформы аппарата. Я же надеюсь, что это просто глупость, помноженная на безответственность, — она поставила указательный палец правой руки на крышку стола и начала что-то выписывать ярко-алым ногтем. — Я хотела бы думать, — продолжала она с интонацией водителя троллейбуса, десятый раз за смену объявляющего одни и те же остановки, — что вы просто избаловались хорошим к себе отношением и заигрались во вседозволенность. Потому что в противном случае вы сознательно создаете повод усомниться в безупречности работы департамента.
— Можно узнать, о чем конкретно вы говорите? — холодно поинтересовалась Марта.
Зря она так, подумала Аля, только еще больше Варвару разозлит.
— А вам, Марта Витальевна, следовало бы не спрашивать, а самой знать, что происходит в вашем… — Варвара очень внимательно вгляделась в собственную ладонь, словно бы силясь рассмотреть на ней нужное слово, — в вашем бюро добрых дел. — И продолжила, уже снова обращаясь ко всем: — А сознательная попытка, мои милые, называется саботаж, и занимается этим Безопасность. Я надеюсь, ко всем приходит понимание серьезности происходящего?
Отдел молчал: кто-то слушал лекцию администраторши с плохо скрываемым недоумением, но большинство — с тем самым страхом, с каким дети зачарованно смотрят страшный фильм, не в силах переключить канал.
— Прежде чем я все сделаю сама, — предупредила Варвара, — хотелось бы спросить: ни у кого из присутствующих не появилось желания что-нибудь нам рассказать?
Ей не ответили.
— Прискорбно, — констатировала Варвара, — это означает, что ответственность разделит весь коллектив.
Аля услышала, как кто-то из девчонок вздохнул. У нее самой от страха заледенели кончики пальцев.
Варвара сцепила руки в замок и откинулась на стуле. Ее подбородок задрался кверху, и стало хорошо видно родимое пятно на шее, чуть выползающее на лицо.
— Сегодня на утренней планерке начальника департамента сообщили о нескольких случаях перекомплекта подарочных наборов, — отчеканила она. — Речь шла в том числе о подарке от имени заместителя Старосты. Этот подарок он должен был вручать на юбилее Пароходства. Это очень важный подарок. Он бы так и был вручен, если бы наш представитель не проверил все комплекты перед отправкой, — голос администраторши пошел вверх. — И вот выяснилось, что кому-то пришло в голову во все — я подчеркиваю — во все пакеты вложить медведя. Медведя! Который как бы говорит… — Варвара замешкалась и оборвала фразу на середине. — Я не знаю, как это трактовать: как идиотскую шутку или как сознательную акцию. Но то, что медведем мог быть скомпрометирован помощник Старосты, мне кажется неслучайным.
— Бред какой, — перебила ее Марта. — Какие медведи? — спросила она, оборачиваясь к своим сотрудницам. — Какой перекомплект? Кому и зачем это могло понадобиться, а, девочки?
Аля почувствовала, что все вокруг начинает расслаиваться на какие-то жирные полосы, по которым пробегает крупная рябь. Замерзшие руки и ноги казались теперь, наоборот, обжигающе горячими, а звуки стали гулкими и далекими, как из-под воды. Аля пошатнулась и почувствовала тошнотворную легкость во всем теле. Кто-то позвал ее и тронул за руку, но кто и зачем, она не поняла. Рабочий зал отдела качнулся и окончательно расклеился. Аля упала в обморок.
Ее не стали относить в медпункт, а приводили в чувство своими силами: не хотели поднимать лишний шум. Когда Аля пришла в себя, Варвара уже куда-то упорхнула, вокруг суетились только Виолетка и Наташка Гасанова. Кто-то из них позвал Марту.
— Вляпалась ты по-крупному, Алина, — сообщила та, едва появившись. — Идти сможешь? Тогда живо дуй к Самербекову, он тебя вызывает. Со всем соглашайся. Кайся и проси прощения. Давай. Виолетта тебя проводит.
Сергей Ринатович Самербеков был одним из двух заместителей начальника департамента. Насколько помнила Аля, по хозяйственной части. Не только видеть, слышать о нем ей приходилось всего раза три за время работы в Общем. Узнав о необходимости бежать к нему с извинениями, Аля мгновенно почувствовала, как у нее подламываются колени, и большую часть пути Виолетка практически тащила ее на себе. Отцепилась она только перед дверью, на которой аристократическим серым было выведено «Заместитель начальника».
В кабинете Сергея Ринатовича было сумрачно из-за плотно закрытых жалюзи. Верхний свет не горел, и только две странные настольные лампы-штыри позволяли разглядеть обстановку. За огромным столом, напоминающим формой меч без рукояти, стояло никак не меньше трех десятков стульев. Циклопическое кресло хозяина кабинета вырастало из-за перекладины «меча» и будто бы висело в воздухе. В кресле восседал Сергей Ринатович.
Появившись на пороге, Аля тут же прикрыла за собой дверь: ей показалось неуместным впускать свет в этот сумеречный короб.
— Проходите и садитесь, — подал голос Самербеков. Он внимательно разглядывал пришедшую, слегка сощурившись.
Аля послушно подошла. Вблизи заместитель начальника выглядел маленьким, лысоватым и очень усталым человеком без шеи; грузные, заросшие бакенбардами щеки, казалось, лежат прямо на плечах.
— Будем говорить, — с какой-то непонятной интонацией, не то вопросительной, не то утвердительной, произнес он. — Вы представляете, во что нам обернутся ваши выходки?
Аля молча опустила глаза.
— Я вас совершенно серьезно спрашиваю. Или вы говорить разучились? Так можно и научить заново, даже не думайте, — замначальника изобразил многозначительную паузу, после чего, поерзав в кресле, вдруг как будто выключился — отвернулся в сторону от Али, откинулся назад и закрыл глаза.
Аля подумала, что Самербекову стало плохо, но беспокоить его побоялась. Она сидела все в той же пристыженной позе. Так прошли сначала пять, а затем, наверное, и десять минут — точно сказать было трудно, Аля даже украдкой не смела взглянуть на часы.
Наконец Сергей Ринатович ожил.
— Значит, так, — сказал он будничным тоном, словно только что говорил двадцать минут кряду, — я тебе вот что посоветую, девочка. Сейчас быстро напишешь мне заявление… Ты сколько у нас работаешь?
— Четыре месяца.
— Напишешь, что четыре… нет, три месяца назад ты начала общаться с людьми из порта. Они убедили тебя провести мелкую диверсию и бросить тень на работу департамента. Напишешь, что вся эта идея с медведями была тебе продиктована… Ну? Бери вон бумагу и пиши.
От накатившего на нее ужаса Аля потеряла всякую возможность что-либо воспринимать. Слова заместителя начальника гулко грохотали, она же слышала только мерный рокот, сквозь который прорывались только отдельные звуки.
— Ты меня слышишь? — поинтересовался Самербеков.
— Я не знаю, про какой порт вы говорите, — прошептала Аля.
— Ах не знаешь… Тогда быстро пошла на рабочее место и по пути напрягла память! Через два часа вернешься с воспоминаниями и заявлением по собственному. Вкусила?..
Виолетка сидела на подоконнике — на почтительном отдалении от самербековского кабинета.
— Ну что? — спросила она, спрыгнув, как только Аля выбралась на свет.
Та помотала головой.
— Так плохо? — ужаснулась Виолетка. — Что сказал-то?
Аля призналась, что ничего не поняла. Она спросила про порт, но Виолетка тоже ничего не знала. Надо было посоветоваться с Мартой, но тут выяснилось, что Варвара требует сначала пройти какой-то тест у психолога департамента.
— Это зачем? — изумилась Аля. — Хотят проверить, ни трекнулась ли я здесь?
Виолетка пожала плечами.
Герман
Герману снилось, что он стоит в очереди за солнцем. Ему шесть лет, на нем панама и голубые шорты. Мама отправила его совсем рано, и на улице еще прохладно. Мятая желтая бочка — почему-то с надписью «Масло» — заняла позицию на углу Энтузиастов и Литовской, а к ней уже выстроилась очередь из жителей ближайших домов. В руках у них бидончики, трехлитровые банки и пластиковые канистры. Впереди Германа стоит тетка в красно-цветочном платье, а сзади — дед с длинной бородой поверх застиранной армейской гимнастерки.
— Двух литров не хватит, — говорит дед кому-то за своей спиной. — Не. Тут такое дело — не окрошка же. Надо три…
Зазвонил телефон. Открыв глаза, Герман еще несколько секунд соображал, где находится, а потом отбросил одеяло и нащупал ногой стоящие около кровати тапки. Он доплелся до кресла, откуда раздавался телефонный клекот, и попробовал на ощупь найти трубку. Это получилось не сразу: прежде чем ее обнаружить, Герман выгреб из-под подушки кресла несколько монет, фантик и какую-то книжку. Когда он все же сказал «да», выяснилось, что к телефону можно было и не подходить.
