Эдгар Пэнгборн - Дэйви
Фонарь в нашей каюте потрескивает, а мои пальцы сводит судорога. Мне нужно новое перо для ручки — у нас есть много бронзовых перьев, но мне не следует быть расточительным. К тому же очень хочется подышать воздухом наверху. Может быть, я побеспокою капитана Барра либо Дайона или напомню Ники, что мы еще не пробовали писать в «вороньем гнезде»[30]. Ночь неспокойная: порывы северо-западного ветра слабы, но, кажется, за ними последуют более сильные. Утро началось с малинового зарева и весь день напролет мой слух был напряжен в ожидании шторма. Другие колонисты — так мы стали называть себя в последнее время — раздражительны от этого. Во время полуденной еды Эдна-Ли Джейсон без всякой видимой причины разразилась плачем, несвязно объясняя это тоской по родине, но позже она сказала, что не имела этого в виду. Может, я буду просто слоняться по носу судна, вкушать погоду своим особым путем и попытаюсь решить, стоит ли продолжать эту книгу…
Я продолжаю ее, во всяком случае, Ники говорит, что это так. (В «вороньем гнезде» было чудесно. Она почувствовала головокружение и укусила меня за плечо сильнее, чем намеревалась, но, несколько минут спустя, она вызвала меня побыть наверху еще немного, пока дует настоящий ветер. Да, она может также испытывать энтузиазм.) Я продолжаю мою книгу, но боюсь писать несколько следующих страниц.
Я мог бы наврать о том, что произошло с мутантом и со мной. Мы все врем о себе, пытаясь обвести мир вокруг пальца: все, мол, бородавки срезаны. Но не будет ли это слишком жестокой шуткой: начать правдивый рассказ, а потом исказить его приукрашиванием, обманывая при первом же затруднении? Написав все откровенно, я предоставляю срезание бородавок вашим заботам — конечно, это не совсем честно, потому что я вряд ли узнаю что-либо о вас или о вашей тете Кассандре[31] и ее желтом коте с загнутым ухом. Но, эй, ухнем! — или, как вспоминаю, говаривала Ники по другому случаю: «Лучше не будем вешать лапшу на уши, мой любимый, моя рыжая обезьянка, все мое, мое то и это, моя голубоглазая утешительная постельная грелка длительного действия, обойдемся без этого, и тогда у нас никогда не окончится».
* * *
Когда мы с мутантом карабкались вверх от каменной наброски, я увидел грязь у него на спине и у меня возникла идея. Я спросил его:
— Где вода? — Он показал на густые заросли.
— Я покажу пить.
— Мыться тоже.
— М… мыться? — Это не было его основным занятием. Он мог знать это слово в детстве. Вы понимаете мою сообразительность? — заставить его по-настоящему мыться и он будет находиться далеко от дома довольно долго.
— Вода удаляет грязь, — заявил я.
— Грязь?
Я стер пятнышко с запястья моей руки и показал несколько грязных пятен на нем.
— Удаление водой грязи — это значит «мыться». Мыться хорошо, будет хороший вид. — Великая идея вырвалась, словно зажженный огонь в лампе с тюленьим жиром — великая идея, не полностью моя.
— М… мыться, буду похожим на тебя!
Покачиваясь, я полез по виноградной лозе, чувствуя тошноту не только от страха, что он будет целовать меня в восхищении. Он следовал за мной, бормоча слова, которые я не мог слышать, веря, что я мог бы заколдовать воду, чтобы сделать его красавцем-мужчиной. Я никак не способен был осуществить это, я даже и предположить не мог, что он так это воспримет.
Мы спускались по склону горы, из гадких зарослей в более светлую местность. Я замечал ориентиры дороги. Когда мы добрались до берега ручья, я дал ему понять, что нам нужна заводь: он повел меня через ольховый лес к прекрасному месту с неподвижной водой, освещенной солнцем. Я сбросил одежду и соскользнул в воду. Мунтант наблюдал с изумлением — как можно поступить таким образом?
Меня тошнило от осознания того, что я собирался сделать; улыбаясь и употребляя простые слова, я показывал, как я моюсь сам, чтобы объяснить, как это следует делать. Наконец он рискнул войти в воду, но вся красота водной заводи была растрачена на меня. Однако я манил к себе его, этого большого ребенка. Нигде не было глубже трех футов, но я не отваживался плавать, думая, что он станет подражать мне и утонет. Теперь мне была противна мысль, что ему может быть причинен какой-либо вред от меня, кроме одной потери, которая, я продолжал уверять себя, не могла бы для него что-то значить — чего он мог желать от золотого горна? Я помогал ему, вдохновляя его двигаться в воде, и поддерживал его равновесие. Я даже сам начал скрести его.
Испуганный, но усердный, он приступил к работе, фыркая и плещась, осваиваясь с мытьем. Вскоре я дал ему возможность увидеть меня, смотрящим, как бы испуганно, на солнце, чтобы намекнуть, что я думаю о времени и приближении вечерней темноты. Я сказал:
— Я должен возвращаться. Ты оканчивай мыться. — Я выбрался из воды и оделся, помахал ему рукой, чтобы он задержался, показывая, что грязь все еще на нем.
— Продолжай мыться. Я ухожу, но вернусь.
— Продолжать, я бу…
— Продолжай мыться! — сказал я и ушел. Вероятно, он наблюдал за мной, пока я не скрылся из вида. Когда кусты скрыли меня полностью, я побежал, и тошнотворное состояние бежало во мне и со мной. Я бежал вдоль по легкой дороге, в тени виноградной лозы прямо к его дереву, затем вверх по лозе, вниз за шиповник. Сразу же нашел красный камень и отодвинул его в сторону. Горн лежал в подстилке из серо-зеленого лишайника. Я забрал также и ее, как обертку для горна внутри моего мешка. Перелез через шиповник и ушел.
Не опасаясь мутанта, если я вообще когда-либо его опасался, я бежал так же быстро, как и прежде, но теперь словно обезумевшее от погони животное. Черный волк мог бы напасть на меня без особых усилий.
Один или два раза с тех пор я желал, чтобы он это сделал — до того, как я узнал Дайона и остальных друзей, которые у меня есть сегодня, прежде всего, самую дорогую и самую умную, мою жену, мою кареглазую, изящную, как статуэтка, Ники[32].
5
Три ночи спустя — я был свободен от вахты — с северо-востока налетел ужасный шторм и некоторые из этих страниц унеслись вверх, словно стая одураченных домовых. Ники схватила листки, развевавшиеся возле бортового иллюминатора, а я схватил Ники. Затем каюта круто накренилась, словно амбарная крыша, фонарь отвратительно задымил и погас, а нас бросило о койку; мы слышали, как неистово билось море. Но наш «Морнинг Стар» преодолел разгневанные воды; он выравнялся и с надменной устойчивостью устремился прочь в темноту.
Капитан Барр почувствовал опасность и заставил нас взять рифы[33], чтобы едва хватало паруса; быстрый, как скаковая лошадь, он не побеспокоился звать наверх свободных от вахты.
Я помню этого плотного темноволосого великана у острова Провинстаун в 327 году, так как я находился там, когда «Хок» горел у причала. Мы сошли на берег, чтобы принять сдачу пиратов и формально принять во владение все острова Код именем Нуина. Пожар, возможно, начался от искры из плиты на камбузе. На лице сэра Эндрю не дрогнул ни один мускул, когда огненный ужас вырвался наружу и ревел по палубам. Умирая в душе, он повернулся к нам и заметил: «Я полагаю, джентльмены, хорошим советом для нас было бы не преувеличивать наши трудности». Когда сэр Эндрю Барр умрет в последний раз, это будет величавым комментарием, произнесенным так четко, что вы сможете услышать каждый знак препинания, употребленный в нужном месте. Если главарь пиратов, старый Болли-Джон Дун, лелеял какое-либо намерение воспользоваться пожаром, оно, вероятно, исчезло при этих словах; после того, как уцелевшие из «Хока» приплыли на берег и о них позаботились, официальная церемония продолжалась точно так, как планировалась.
В 322 году, первом году регенства, Барр уже мечтал о прочном корабле, полностью вооруженном косыми парусами. Мечта выросла из чертежа в изумительной книге, находившейся в подпольной библиотеке тайного общества еретиков — словаре древнего мира. У нас на борту она есть. Верхняя обложка и несколько страниц вступления отсутствуют; по краям видны следы подпалин, на ломком листе, с которого теперь начинается книга — коричневое пятно. Думаю, кто-то истек кровью после спасения ее из священного костра, но можете придумать собственную версию. Воодушевленный чертежом, Барр разыскал больше сведений о судостроении в древнем мире — все, что смог достать — пока через еретиков не связался с Дайоном и его идея не воплотилась в строительство «Хока», а позднее — «Морнинг Стар».
Когда стало ясно, в последние дни мятежа генерала Солтера, что мы, скорее всего, проиграем решающую битву за Олд-Сити, мы разделили книги с храброй горсткой еретиков, которые предпочли остаться. И мы таки проиграли битву и бежали на борту «Морнинг Стар» — пригороды пылают, зловоние ненависти и ужаса на всех улицах — трудное решение; считаю, более трудное для Дайона, чем для остальных из нас. Словарь был нам совершенно необходим; не могу и представить, что любая другая книга дала нам больше.
