Диана Удовиченко - Знак Потрошителя
Из темного переулка между домами выступил силуэт. Мэри Энн присмотрелась: мужчина.
– Развлечься хотите, мистер? – привычно выкрикнула она.
Человек бесшумно приближался, ступая мягко, по-кошачьи. Вскоре он оказался рядом, остановился подле женщины, ласково улыбнулся. Взял за руку, повернул туда-сюда, осматривая предлагаемый товар. Мэри Энн не сопротивлялась: она привыкла к подобному обращению. Сейчас он ухватит за грудь, хлопнет по заду, потом решится на покупку.
Но клиент не торопился ощупывать проститутку. Он продолжал смотреть на нее.
– Пожалуй, я хочу развлечься, – едва слышно шепнул он.
Пальцы на ее запястье сжимались все сильнее, превратились в тиски, причиняя сильную боль. Женщина попыталась вырваться, но человек держал крепко. Тогда она скосила глаза, взглянула на него и застонала от ужаса. Когда казалось, спасения уже не будет, эти железные пальцы переломят ей кость, человек наконец отпустил ее, прошептал:
– Беги…
И она побежала в сторону Бакс-роу, звериным инстинктом выбрав самую темную улицу, надеясь затеряться, спрятаться во мраке. Задыхалась от невыразимого страха. Сил кричать не было. В непроглядной черноте Бакс-роу раздавалось только ее хриплое дыхание и топот ботинок по мокрым камням мостовой.
Из-за паники она не слышала ничего. Не услышала и шагов преследователя. Он налетел из темноты, сбил с ног, повалил на мостовую. Смеясь, задрал на ней юбку. Она лежала не шевелясь. Знала: если закричит, человек пустит в ход то, что сжимает в левой руке. Пусть он сделает свое дело и уходит, пусть. От нее не убудет.
Мэри Энн почувствовала, как с нее стягивают панталоны. Ничего, не впервой. Иногда приходилось уступать самым буйным клиентам бесплатно – жизнь дороже.
Она попыталась расслабиться, принять его в себя, может, даже изобразить удовольствие, лишь бы он не злился. Но он медлил – она физически ощущала голым телом его острый как нож взгляд. Человек застонал, в этом звуке были похоть, дикое желание, звериное возбуждение и… ненависть.
Острая боль пронзила лобок, потом еще раз, еще – теплое потекло по бедрам и ногам, капало с тихим звуком на мостовую. Он захрипел, учуяв запах крови, – дикий зверь, городской хищник.
Тогда она издала наконец слабый крик о помощи, но на лицо опустилась тяжелая рука. Твердые пальцы с силой сжали щеки, давя звук в зародыше. Мэри Энн молча заплакала. Острое, беспощадное вошло между ног, кромсая нежную плоть внутри, разрывая и вырезая то, что делало ее женщиной. Лезвие ходило взад-вперед. Убийца навалился на нее, в такт движениям руки подергиваясь всем телом, издали их можно было принять за любовников. Мэри Энн потеряла сознание от боли, мужчина коротко вскрикнул и упал на нее, извиваясь в конвульсиях наслаждения.
Потом он еще долго трудился над неподвижным телом. С удовольствием истинного художника, сумевшего воплотить прекрасный замысел, резал грудь и лобок. Вогнал инструмент в брюшину. Слой жира на животе с трудом подавался под лезвием. Пришлось резать по мясницки, в несколько приемов.
Наконец все было кончено. Живая игрушка, сколь ненавистная, столь и восхитительная, превратилась в неподвижную груду искромсанной плоти. В окровавленный кусок мяса. Он почувствовал легкое сожаление – не из-за ее смерти, конечно. Из-за того, что любимая работа была окончена. Такое разочарование и опустошение ощущает писатель, поставивший последнюю точку в романе, которому посвятил много времени. Вздохнув, он почти любовно погладил шею проститутки и одним движением перерезал ей горло от уха до уха.
Дан долго смотрел на вспоротую брюшину трупа. Аккуратные края раны, настолько ровные, будто резали тонким скальпелем или лазером, – несмотря на то что это сделано в несколько приемов. Но это не скальпель, слишком глубоко вспорота плоть. Нож с тонким лезвием? Дан приподнял край отрезанной фартуком брюшины, достал из кармана лупу, всмотрелся, толком не понимая, что ищет. На грязно-желтоватом слое жира он заметил крошечные черные точки. Из другого кармана вынул пинцет, осторожно взял одну из них. Это был короткий толстый волосок. А вернее, щетина с чьего-то подбородка.
– Она убита опасной бритвой, – уверенно сказал Дан. – До этого полиция искала хирурга или мясника. А возможно, надо было искать парикмахера.
Настя
Вдвоем они с Даном отправились в ближайший полицейский дом дивизиона J. В приземистом кирпичном здании Дан предъявил бумагу от комиссара Уоррена и прошел в инспекторскую, где изложил свои догадки. Сейчас же в Скотленд-Ярд был отправлен констебль с донесением.
– А мы теперь куда? – спросила Настя.
– Пройдемся по местным парикмахерским. Мне давно уже пора побриться.
Парикмахерские Ист-Энда представляли собой замызганные комнатенки на первых этажах домов. Здесь даже не имелось зеркал – такая роскошь была не по карману местным куаферам. Клиент, усаживаясь в кресло, не мог наблюдать за тем, что происходит с его волосами и щетиной. Но, кажется, это никого не смущало.
Сюда ходили только мужчины – женщинам стричься не полагалось, поэтому Настю везде встречали недоверчиво-удивленными взглядами. Мало того, что не место ей было среди мужчин, еще и вид ее говорил о достатке более высоком, чем у местных жителей. Однако делать нечего, Настя старательно изображала даму, которая сопровождает супруга.
Хозяин первого заведения был настолько стареньким и хилым, что едва держал в руках бритву. Дан заглянул к нему и тут же вышел. Покачал головой:
– Не может быть. У него сил не хватит человека прирезать.
Второй парикмахер, молодой и улыбчивый, был занят: в кресле перед ним сидел здоровенный возчик с намыленным лицом. Дан немного понаблюдал, как парень скребет его щеки бритвой, и предпочел удалиться.
– Что, не рискнул? – усмехнулась Настя. – У него бритва туповата. Обратил внимание? Несмотря на пену, аж скрежет стоит.
– Дело не в этом. Он правша. Не наш клиент.
Оставалась всего одна парикмахерская – в таком большом районе было всего три брадобрея. Местные жители не особенно заботились о своем внешнем виде, у большинства на это не имелось денег. Поэтому одни носили бороды, другие стриглись и брились дома.
Чтобы попасть в последнее заведение, потребовалось пройти через узкий переулок, свернуть в вонючую темную подворотню. Дан потянул на себя обшарпанную дверь, они вошли и оказались в обшарпанной крошечной комнатке, слишком убогой даже для Ист-Энда. Хозяин парикмахерской, огромный, широкоплечий и редкостно лохматый, казалось, занимал половину этой каморки.
– Стричшься, бричшься? – спросил он со странным акцентом.
– Бриться, – ответил Дан, смело усаживаясь в полуразвалившееся кресло.
– Пани тоже стричшься? – уточнил парикмахер.
– Нет, она со мной.
– Пани подождать, – кивнул детина.
Присесть было некуда, так что Настя скромно притулилась в углу, внимательно наблюдая за поляком, который куда-то вышел, потом вернулся с кастрюлей, из которой валил пар. Поставив ее на пол, окунул туда грязноватое полотенце, отжал, шлепнул на лицо Дана. Зачерпнул оттуда же воды в маленький стаканчик, кинул щепотку мыльной стружки, взбил облезлым помазком. Снял полотенце, намылил Дану щеки и подбородок. Достав из кармана бритву, обтер ее о серый, замаранный потеками и пятнами фартук, принялся ловко снимать щетину. Левой рукой.
Настя не отрываясь смотрела на покрытую то ли кровью, то ли ржавчиной бритву, которая скользила в опасной близости от горла друга. Дан был виден ей в профиль. Здоровенный поляк ссутулился над креслом, и девушке казалось, он вот-вот полоснет лезвием.
Почему-то Настя сразу поняла: парикмахер – тот, кого они ищут. И дело было не только в леворукости. Все его движения, уверенные и вместе с тем нервные, выражение лица, слегка отрешенное, бегающий, неуловимый взгляд маленьких глазок из-под сальной челки, манера кривить рот в болезненной ухмылке словно кричали: перед ними маньяк.
Настя внутренне содрогалась, сердце сжималось от тревоги за друга. А Дан, кажется, ничуть не переживал. Затеял с поляком разговор:
– Что-то посетителей здесь нет. Плохо идут дела?
– Не жалуюсь, – неопределенно произнес парикмахер. – На хлеб хватает, чего еще хотеть? Нам, евреям, выбирать не приходится. Главное, пока не прогоняют.
Он медленно провел бритвой по щеке Дана, спустился к шее. Настя замерла от ужаса. Парикмахер покосился на нее, спросил со смешком:
– Чего боится пани… леди?
– Как и все леди, крови, – спокойно ответил Дан. – Если увидит порез, упадет в обморок.
– Леди! – визгливо захохотал поляк. – Они такие нервные!
Внезапно он рывком развернул кресло так, что Дан оказался лицом к Насте, и прижал бритву к его горлу:
– Не шевелиться, нервная леди. А то я перерезать глотку вашему другу.
