Алексей Борисов - Византиец. Смоленское направление
- Мы заночуем здесь. Передай Савелию, что нет смысла идти к городу, остатки бежавших кочевников перебиты. С нами пятеро полонённых и больше сотни лошадей. - Литвин попрощался с Егоркой и отправился к схрону, где были закопаны припасы.
На Подоле и Смядынке стоял женский вой. Почти в каждом доме находился гроб с телом мужа или сына. Семьдесят три ополченца были убиты, ранен каждый третий. Ишая трудился до седьмого пота, извлекая застрявшие наконечники от стрел. Если б не броня на горожанах, потери были бы не просто ужасающими, а катастрофичными. Вернее, ополченцев перебили бы полностью. Постоялый двор на сутки превратился в госпиталь, дошло до того, что туда стали являться больные горожане, в надежде получить медицинскую помощь. Помощник аптекаря никого не прогонял, бесценный опыт, приобретённый в полевой хирургии, ставил Ишаю в ряды лучших врачевателей Смоленского княжества. Выданных для ополчения медикаментов стало не хватать. Бросили клич. Люди приносили сушёный мох, травы, настойки на меду, холстину для перевязок. Закончилось и это. Ишая изорвал на лоскуты свою рубаху и готов был опустить руки, как распахнулась дверь, и раздался сиповатый голос рыбака.
- Тут тебе Лексей лекарства прислал.
Яков с позавчерашнего утра ездил на санках в крепость, где ему вручили бидон спирта, мешок стрептоцида, вату, бинты, шёлковые нити с иглами, йод, зелёнку, мази и короб с обезболивающим порошком.
- Спасибо Яша, этого как раз и не хватает.
Ишая кликнул девочек, помочь разобрать сани и всё закрутилось с новой силой.
Смоленск получил три дня передышки, ровно столько - сколько по времени Шираб добирался до фуражиров. Сводный отряд степняков-заготовителей был в основном собран из отбросов множества кочевий. Увечные, кривые, косые и те, кто не дотягивал по параметрам при жёстком отборе в армию, установленным ещё Чингиз-ханом как по возрасту, так и по иным причинам. Как говориться: какие задачи, такое и войско. И если даже наголову разгромленный минган Шоно представлял собой реальную боевую силу, то эти - шайку грабителей, правда, с устоявшейся дисциплиной. Семь сотен погонщиков и воинов растянулись почти на две версты. Множество верблюдов, кибиток и просто деревенских саней тащились по лесным дорогам княжества.
15. Ответный удар.
Все литвины, наконец-то пересели на лошадей. С Савелием получалась ровно восемьдесят. Это был костяк рати. Почти вдвое больше горожан составили ополчение и присоединившиеся наёмники северяне. Почувствовав вкус победы, смоляне были готовы разорвать любого противника. Утром, сводный отряд стал выдвигаться к болотам, где Фрол с артелью строителей спешно оборудовал лагерь. На холме, построили шестиметровую вышку, наподобие той, которая находилась в крепости. Из расколотых на четыре части брёвен небольшого диаметра сбивали щиты, ставили их на два ошкуренных бревна, укрепляли четырьмя подпорками, в результате чего получалась передвижная стена. За ней можно было спрятаться от атаки конницы и стрел. Оставалось только выманить противника к месту, где предполагалось дать сражение.
Ермоген перехватил Евстафия возле городских стен, на рассвете, как раз в то время, когда приказчик давал распоряжение возничим, куда везти сено.
- Бог в помощь, Евстафий. - Приветствовал иерей новгородца.
- Спасибо, батюшка. Не откажите сотрапезничать. - Приказчик подошёл к Ермогену и поцеловал протянутый ему крест.
- Некогда дары Божьи вкушать, да и пост сегодня. К Алексию мне надо срочно, а Яков, как назло пропал. - Священник перекрестил обоз с сеном вместе с возничим, которого когда-то сам крестил.
- Яков сейчас на постоялом дворе, возле Молоховских ворот ошивается. Он всё равно ко мне заглянуть должен, так что, не откажите, уважьте своим присутствием.
Евстафий хитровато прищурился и естественно получил согласие иерея. Завтрак подходил к концу, когда рыбак постучался в лавку Пахома Ильича. Выслушав наказ Евстафия, Яков укрыл священника чистой овчиной, выпросил у приказчика пару фунтов овса, потряс мешочком с зерном перед головами лошадей и укатил в крепость. Нельзя сказать, что езда была на пределе возможностей, по укатанному пути, десять вёрст в час, не более. Тем не менее, по приезду, уставший возничий уснул прямо в санях, а на лошадей было жалко смотреть. А всё из-за сломанного отвода на санях. По льду реки, где снежный покров не имел солидной толщины, отвод не играл значительной роли. Но стоило выехать на дорогу, как сани грудили перед собой снег. Вот и получилась простая по всем статьям поездка - изнурительным путешествием. Пока Ермогена отогревали в бане, я копался в доставленной мне посылке.
В корзинке под связкой шкурок лежал диктофон, запись на котором была весьма любопытна. В ней упоминалось о булгарских купцах с сомнительной репутацией. Ширабе и Байяне, причём второй в последнее время проявлял не связанную с торговлей бурную деятельность. Частое посещение городских стен, мест сбора стражи и покойного настоятеля церкви Михаила Архангела, как-то не увязывалось с прямой деятельностью купца и вероисповеданьем. Последний раз его видели незадолго перед боем у ворот, где тот орал о степняках, явно проверяя реакцию окружающих. Всё это наводило на размышления, которые стоило тщательно проанализировать, только в другой обстановке. Не потому, что звук молота из кузницы, со своим бам-бам доносился до кабинета и не давал сосредоточиться. Причиной был гость, на которого я имел определённые планы и они были чуть ли не приоритетными на данный момент.
Официальный визит иерея сводился к следующему: - Ермоген должен был забрать позолоченную кацею (древний вид кадила в виде ковша с длинной рукояткой; они существовали на востоке до Х-ХI вв. и на Руси до XVII в., когда появились кадила на цепочках), находившуюся в часовне крепости и провести молебен по усопшему епископу Дионисию. Когда формальности были соблюдены, открылась неофициальная часть. Мы уже с час вели беседу в кабинете. Разговор затрагивал многие аспекты, как в политике, так и в экономике. Глобальные темы не обсуждали, но каждый раз всё сводилось к мысли, что в период потрясений, нет ничего лучше постоянства с его извечными ценностями. И когда общие фразы, пусть правильные и нужные стали скучны до безобразия, Ермоген высказался предельно откровенно, по какому поводу он отмахал шестьдесят вёрст. Заключался он в том, что епархия интересовалась именем будущего епископа. Смоленским священникам было известно, что покойный имел тесные связи с Византийской Никеей. И не секрет, что были выстроены налаженные взаимоотношения. Вплоть до того, что с завидным постоянством приход получал от греков не только церковную утварь, благовонья и книги с иконами, чего были лишены остальные, но и информацию. Причём только свежие новости, что наводило на мысль о постоянной переписке с высшими чинами церкви. Теперь весь этот механизм с убылью одного из действующих лиц по идее должен был быть нарушен, и все взоры оказались устремлены в сторону церкви Михаила Архангела. Будет ли продолжаться оказываться поддержка? Если со временем изменений не произойдёт, то всё будет хорошо и волноваться, придётся кандидатам из других храмов. В противном случае, наступит равновесие, и кто наденет архиерейскую мантию из достойных лиц не известно. Своим приемником Дионисий видел Ермогена, о чём неоднократно упоминал, но в пределах своего круга. Будет ли достаточно слова бывшего епископа, вопрос. Я рассказал, что собираюсь в этом году попасть домой и использовать всё своё влияние для сохранения сложившейся ситуации. Однако всё может поменяться в одночасье, а посему действовать, нужно не медля.
- Отче, я приложу все свои силы к тому, что бы увидеть Вас в сане епископа. Разве не чудо, что простые горожане, после Вашего Благословления одолели неприятеля, который почти пробрался через ворота Смоленска. Думаю, что будет ещё одно чудо, и тогда новый Смоленский епископ, например Фома, понесёт крест Православной веры.
Ермоген выслушал меня и покачал головой.
- Чудеса Алексий, происходят по Божьей милости, всё, что мы видим вокруг себя - уже чудо, но если миряне прикладывают к этому все свои усилия, то деяния Господа, становятся более заметны.
На следующий день по приезде Якова в Смоленск, сани с сеном и продовольствием зачастили в сторону Долгомостья. До лагеря они, конечно же, не доезжали. Выехав из одних ворот, санный поезд шёл в обход города, где в ближайшем лесочке возничие менялись, кое-какие мешки перекладывали, выставляя яркие заплатки напоказ, и шли обратно по кругу. Не мудрено, что движение такого количества транспорта не осталось не замеченным в городе. Судачили об этом немного, но кое-какие крохи информации просачивались, а именно о невообразимом количестве продовольствия, которому счёта нет. Для горожан, недавно переживших голод, и сто мешков с мукой не поддавались исчислению. Тем не менее, некоторые факты отсутствия счёта можно было получить, не отходя от Молоховских ворот. С каких-то саней, двадцатых или тридцатых прошедших с утра, ловкий возничий продал малую бочку с вином хозяину харчевни, а других мешок с сушёным горохом и всё это на глазах одного булгарского купца. За Байяном внимательно следила Степанида и помощник псковского приказчика Филимон. Купец несколько раз поинтересовался, куда следует груз, кто хозяин саней и, в конце концов, предложил своё участие в бизнесе Евстафию, который случайно оказался в заведении общепита. Там как раз и подавали скупленное из обоза вино.
