Юрий Раджен - В тени монастыря (СИ)
– Вы не знали?
– Не в точности. Но это оно, я уверена.
Хйодр кивнул. Он это и так чувствовал. Ощущение забвения, покоя и смерти, казалось, исходило именно отсюда.
Мирта открыла сундук, покопалась в нем и извлекла огромные стальные щипцы с длинной ручкой.
– Остальное нам не понадобится, будь добр, вывали на пол.
Хйодр перевернул ларец, и на пол, грохоча, посыпались разные инструменты, от кувалды до отмычки.
– Не знала, к чему готовиться, – хмыкнула Мирта, – думала, придется взламывать замки, или на худой конец искать тайник за стенкой. Но все оказалось гораздо проще.
Она осторожно ухватила череп щипцами за челюсть и вытянула его с места.
– Череп Императора Т., инвентарный номер триста пять семнадцать, – нараспев продекламировала она запись на крошечной бумажке, прилепленной к затылку черепа.
– И что, это все?
– Как ни странно, да.
Хйодр задумчиво смотрел на то, как Мирта бережно убирает череп в ларец. И вдруг его осенило.
– Мирта!
Женщина вопросительно посмотрела на него.
– Это череп Тарешьяка! Он был жив, когда демоны ворвались в Щачин. Это – не источник.
Мирта посмотрела на Хйодра сначала удивленно, а затем в ее взгляде проступила досада. Она открыла рот, и тут через маленькое окошко под потолком до них донесся свистящий, шепчущий и вместе с тем оглушительный звук. Туман, испускаемый черепом Тарешьяка, поднимался в воздух.
– Я ошиблась, – произнесла Мирта. Она казалась отстраненной, словно ее мысли парили где-то далеко, – дважды! Им все-таки удалось!
* * *– Итак, это действительно ты, – в полумраке Эжан не заметил выражения ужаса, которое разлилось по лицу Ярина, – получается, тебя мы искали уже год как, со времени этого треклятого Щачинского полета.
– Ты с Церковью, – прошептал Ярин.
Эжан приподнял бровь.
– Не отпирайся. Почему меня посадили именно в эту камеру? Специально, чтобы я все тебе рассказал, и во всем признался? Нас подслушивают, да?
– Что за чушь? Нет, Ярин, послушай…
– Почему я оказался в этой камере? – Ярин не слушал оправданий эльфа.
– Да зачем бы церкви весь этот цирк? – оправдывался эльф, – они бы просто закрыли тебя в Монастыре, и все!
– Почему я здесь? – в голос заорал Ярин.
– Потому что я попросил стражника, – ответил Эжан.
– Ты попросил?
– Да, – Эжан быстро достал из-за пазухи металлическую флейту и, прежде чем Ярин успел понять, что происходит, извлек из нее чистый, долгий звук, – и теперь я прошу тебя успокоиться и послушать меня.
Ярин и впрямь успокоился, вопреки своему желанию. В конце концов, если церковники уже услышали его откровения, его судьба предрешена – почему бы и не послушать напоследок этого эльфа?
* * *День уже разгорелся в полную силу, и Герти работала – вернее, сидела на работе, на главпочтамте. Или во Дворце Почты, как она привыкла его называть. До войны здесь был особняк какой-то баронессы, но с приходом Империи порядки изменились, и баронессой стала Герти. Ну и другие работающие на почте женщины, конечно. С другой стороны закрытого окошка уже давно топталась очередь из желающих получить бандероли, оплатить счета или оформить подписку на журналы. Какой вздор! К счастью, Герти не видела страждущих – окошко было из непрозрачного стекла, а стенка, ограждавшая сотрудников почты от посетителей, достаточно высокой. Герти налила себе еще чая из чайника, поставив чашку на пачку писем. До нее донесся звук – тихий, шепчущий, скребущий слух. Что за чертовщина? Неужели мышь? Нет, непохоже. Прислушиваясь, Герти сделала глоток теплого, сладкого чая.
Звук усиливался. Скоро он напоминал гул, затем – грохот. Герти обернулась и посмотрела в расположенное за ней окно – высокое, до самого пятиаршинного потолка. Ее рука дрогнула. Чай залил письмо некоего Тайра, предназначенное какой-то Хилде. Не повезло ей, придется читать слегка подплывшие чернила. Но Герти это сейчас не волновало – она, не отводя глаз и не моргая, смотрела в окно.
Со стороны Площади Восстания поднимались столбы дыма. Неужели пожар? Нет, непохоже. Дым шел не ровной стеной, а вытянутыми, неторопливыми столпами, походившими на зубы в нижней челюсти голого черепа. Оскал, двигаясь, увеличиваясь, истончаясь – он словно смеялся над Мартой, и от этого смеха становилось жутко. Слишком белый… Это был не дым.
– Туман Разлома, – потрясенно выдохнул кто-то с другой стороны заграждения.
Да, это был он. Латаль всемудрейший, что ж это делается? В голове Герти поднялась паника. Туман был частью самого Щачина всю ее сознательную жизнь. В какой-то степени – его основой. Нерушимой и непреодолимой преградой, отделяющей Империю от пешего вторжения с Запада. Стеной, защищавшей щачинцев от пороков и соблазнов той стороны. Герти вспомнила о россказнях своего сына – будто бы на той стороне все иначе: нет очередей, нет дефицита, и люди ходят по улицам веселые и нарядные. Герти отругала сына за выдумки, и еще пуще – за предложение пойти да посмотреть самой. Вот еще, делать мне нечего – по деревьям лазать! И так ясно, что все это небылицы. Как так, нет очередей? Всегда были и будут! Когда всякие несознательные граждане собираются толпами, чтобы завалить работой несчастных работников – что ж с ними еще делать, кроме как в очередь выстроить? Иначе и порядку никакого не будет.
Туман защищал их. И теперь Туман поднимался высоко в воздух, уже почти растворившись в пронзительно голубом зимнем небе.
Едва представление за окном закончилось, здание почты немедленно наполнилось гомоном. Что все это значит? Снова случится война? Можно будет ездить на выходные в Западный Щачин? Что скажет Бернд? Один за другим люди покидали Почтовый Дворец: кто-то шел на в разлому, чтобы разобраться во всем на месте, а кто-то – в ближайший храм, чтобы послушать проповедь, которая, несомненно, разъяснит, что делать дальше.
Герти осталась одна. Чай остывал. Что-то подсказало – ее дни как баронессы Почтового Дворца сочтены.
* * *Гедеон скакал к Монастырю на вороном коне. Его волосы развевались на холодном ветру, а взор был устремлен вперед – навстречу грядущей битве с черным колдовством и спасению Сегая от бесовских полчищ.
Правда, конь принадлежал не ему, а конюшне городской стражи, и ехал он позади грузного командира отряда со связанными на всякий случай руками. Косные идиоты! Собрать этот отряд оказалось чуть ли не сложнее, чем выбраться от Мирты! Он пришел в участок, но, едва завидев его окровавленную руку, стражники запирались по своим кабинетам: видимо, думали, что он пришел написать заявление, и их ожидает морока с оформлением документов. Он потратил целую вечность, рассказывая в каждую закрытую дверь свою историю, и еще две вечности – чтобы заставить какого-то лейтенантика ему поверить. Лейтенант доложил капитану, капитан повел еще три вечности перед дверьми полковника… В общем, в конце концов, десяток вооруженных людей отправился в Монастырь, просто для проверки. Гедеона они прихватили с собой, чтобы сдать в этот же самый Монастырь за ложное доносительство, когда все разрешиться. Ну ничего, они еще увидят!
Монастырь стоял, внешне спокойный и нетронутый. Командир отряда уже обернулся к Гедеону, чтобы еще раз высказать ему все, что он думает о выдумщиках и провокаторах, из-за которых ему приходится чуть ли не бегом бежать черт знает куда, вместо того, чтобы сидеть в уютном кабинете за чашкой чая – и тут в его грудь вонзилась стрела, пройдя через его тело насквозь.
Хрип вырвался изо рта командира, и он свалился, потянув за собой поводья. Лошадь испуганно заржала, встала на дыбы и сбросила Гедеона, который мешком свалился на дорогу. Черт, черт, они стреляют! Мать их за ногу, они стреляют! Свистнула вторая стрела, угодившая в ногу какому-то рядовому. Дьявол, так нечестно! Извиваясь на заснеженной дороге, он червем отполз в кусты – никто из его попутчиков и пальцем не пошевелил, чтобы ему помочь, все были слишком заняты собственным спасением. Они стреляют, это ж надо! Как они посмели! Отчего-то Гедеон был уверен, что, когда отряд городской стражи явится к воротам, Мирта и Киршт образумятся и сдадутся властям. Он не был готов к этому! Да его ведь едва не подстрелили! Страшно подумать, что случилось бы, будь он на коне один…
Как-то быстро и очень внезапно Гедеону расхотелось быть героем. Он забился за камень, не решаясь шевельнуться.
* * *Хйодр стоял, переминаясь с ноги на ногу. А теперь-то что мы здесь делаем? Туман почти рассеялся с чугунного города стола. Потусторонний, шипящий, заполняющий сознание звук снаружи свидетельствовал: произошло что-то очень большое и важное. Может, никто не догадается, что это важное произошло на самом деле здесь, в Монастыре? Хйодр загривком чувствовал приближающиеся неприятности. Надо убираться отсюда. Но Мирта, разобравшись с черепом, принялась быстро, хотя и без суеты, копаться в бумагах и тетрадях, лежащих на расставленных вокруг столах и в ящиках их тумбочек, бормоча себе под нос:
