Земляки.коп (СИ) - Белый Михей

— Убью, сука! Ты чего творишь? Люди спят, а ты мне тачку уродуешь!

— Народ, спокуха! — встав с земли, отряхиваясь от налипших листьев и малость успокаиваясь, на пол-тона нише сказал Пашка. — Серега походу на какой-то херне подорвался!

— Как подорвался?

— Где? Почему мы ничего не слышали?

— Он же в говно пьяный был, обычно дрыхнет в таких случаях до обеда! Рассказывай давай, а то самого сейчас подорвем, за то что спать нам не дал!

— Короче, парни…Все проснулись? А где Георгич? Будите его, тема серьезная!

— Нечего меня снова будить, ты меня уже разбудил. — в Паджерике опустилось боковое стекло и показалось сонное лицо. — Ты давай говори по делу, а я отсюда послушаю. И если опять бред какой пьяный нести будешь, вылезу полностью, что бы Вадику помочь убить тебя!

— В общем, просыпаюсь я — шароебится кто-то в лагере. Думал-чужие, а это Серый пивас хлещет. Ну я к нему подсел, по баночке на старые дрожжи накинули…Хорошо сидим, звезды..

— Короче, склифосовский! — недовольно прервал его Миха, — давай по делу, а то сейчас уснут все!

— Ну дальше он поссать решил, отошел вон туда, где блиндаж большой и гильзы свежие валяются, ну отошел и отошел, нет и нет. Думаю, может посрать приспичило человеку, как вдруг захрустело что то сильно, вопль какой-то, может и Серегин, вспышка яркая, как от фотика, и тишина!

— Угу, и мертвые вдоль дорог стоят! — мрачно процедил Леха. — Ты хоть ходил туда, проверял?

— Ага-щаз! А вдруг там медведь? Серегу схарчил, стоит себе такой довольный, облизывается- а тут я такой красивый нарисовываюсь — «здравствуй, дядя Миша, второе заказывал?»

— Вот так мы друзей и теряем. — мрачно резюмировал из глубины внедорожника Георгиевич. В отличие от остальных разбуженных, сонных и одетых как попало, он успел натянуть комбез и в данный момент уже зашнуровывал берцы.

— Слава Богу, мы не один человек и не как Пашка, который каждого куста боится..

— Кто боится то? Я ж говорю-вдруг там медведь…

— Цыц, и не перебивай старших.

— Для начала. Быстро все одевайтесь — все таки в лесу-зараза какая нибудь укусит или клещ цапнет, — второе: обувку натягивайте. Не шлепки, как у Лехи, и не босиком, как Мишаня с Вадиком- указал он глазами. — Третье: десять минут на все-провсе: собраться, похмелиться, кому совсем уж не хорошо. Не надо целок строить! — пресек на корню шепотки и ухмылки Георгич, воинственно шевеля усами. — Видел я вчера, как вы накидывались-как в последний раз…

— Да сколько там было-то? — пожал плечами Вадим.

— Пузыри пустые пересчитай, что под Уазиком валяются, вот и узнаешь. Вся тара там лежит, чтоб никто не навернулся на нее и не порезался. И в костер вам я вчера запретил бутылки кидать-чай не свиньи, — в мешок и по дороге домой выкинем! В общем все ясно? Готовность десять минут, сбор тут у костра.

— А ты чего?

— А я прогуляюсь потихоньку, гляну кто там Серегу нашего обидел. — С этими словами он открыл заднюю дверь машины, взял с сиденья двустволку, разломил ее, удостоверился в наличии патронов, защелкнул ружье и тихо скрылся в кустах.

— Десять минут! — раздался из темноты его голос.

— Ну что, народ, какие наши дальнейшие действия? — выдохнув облако жуткого перегара, от которого перекосило всех рядом стоявших, спросил Пашка.

— Какие-какие. Собирайся давай, как Георгич велел.

— А че он раскомандовался? Командир что ли?

— Что ли. Он вчера не пил с нами, поэтому у него мозги варят не так как у нас. Ты раз собрался, замути по быстрому чайник на плитке, хоть кофейку хлебнем по быстрому.

— А ты че, Лех, раскомандовался? Зам Георгича что ли?

— Пахан, а ну быстро заткнулся! Задолбал уже всех! — дал легкого леща Пашке Вадик. — Никто тобой не командует, просто ты собран, а мы еще нет. Вот и поставь чайник. А то прибью, нахер! — начал свирепеть он.

— Да понял, чего разорался то? Чуть что, сразу Пахан..

— Мишань, — раздавались голоса по всей поляне, — фонарик мой налобный не видел?

— На торпеде, к пауэрбанку подключен.

— Вадюх, пушку свою возьми, вдруг зверь какой!

— И патроны не забудь, как в тот раз!

— Ха-ха-ха!

— Вы свои жвачкометы тоже прихватите!

— Конечно! И не только!

— А что еще взяли?

— Мишаня помпу свою, а я сайгу.

— Патроны киньте в карман пулевые, в таких зарослях дробь недалеко летит!

— Так мы на твой карабин надеемся! Будешь главным калибром!

— Пацаны, мне какой нибудь ствол захватите!

— Топор возьми, за пояс заткнешь, если что- яйца не отстрелишь!

— Ха-ха-ха.

— Ах-ха-хах!

— Дебилы!

— Сам такой!

Спустя минут восемь….

— Пахан, чайник закипел?

— Какой чайник?

— Электрический, бля!

— Нет!

— Почему?

— Так провод не дотягивается!

— До куда?

— До розетки! Хули вы угораете? Давно кофе забодяжил, вас ждет!

— А Пахан у нас молодец, исправляться начал!

— «и не говори, кума, у самой муж пьяница».

— Ха- хаха!

Народ, веселясь и подшучивая друг над другом,(а больше всего почему то доставалось Пашке), стал подтягиваться к раскладному столику, на котором уже призывно дымились, испуская, как в древней рекламе-«Чаруюшый аромат свэжэсварэнного кофэ» металлические походные кружки, а на куске фанерки, заменяющем разделочную доску, лежали сварганенные на скорую руку бутерброды с толсто покромсанной колбасой и паштетом. Вадим, глянув на это великолепие, довольно крякнул и долил кружки с кофе доверху коньяком из своей знаменитой фляжки, которая стояла тут же под столом.

— Георгичу не доливай, он чистый кофе пьет.

— Окей!

— Че то кстати долго он гуляет, уже пятнадцать минут прошло!

— Ау, Георгич, ты там не потеряйся, как Серега!

— Георгич, кофе стынет!

За шутками и прибаутками никто не заметил, как к столу из зарослей вышел необычно посерьезневший Георгич. Все обернулись, упершись в него вопросительными взглядами.

— Чего? Нет там Сереги. Ни живого ни мертвого. И медведя никакого нет! — прислоняя ружье к дереву стволами вверх, предвосхитил он читающийся в глазах парней не заданный вопрос. — Чего вы тут пьете? Кофе? С коньяком? — потянул он носом. — Ну-ка, Вадюх, плесни-ка мне чистоганчиком!

Изумленный Вадим молча взял нетронутую кружку, не глядя выплеснул кофе в сторону и нацедил из фляжки грамм сто ароматного напитка. Георгич принял из рук Вадима кружку, медленно выпил ее как воду, ни разу не поморщившись, взял со стола бутерброд, откусил его и стал мрачно жевать, смотря куда то в сторону и хмурясь.

— Ох и нихрена ж себе…Даже не поморщился…А говорили-не пьет..-раздались возбужденные шепотки со всех сторон.

— Андрюх! — вышел из оцепенения Вадим.

— Аиньки?

— Ты чего?

— В смысле?

— Ты ж не пьешь! Что там? Нашел Серого? Парни готовы, вооружились, только твоей отмашки ждем!

— Чего?

— Йух через плечо! — стал выходить из себя Вадик. — Что ты там нашел? Где Серега? У тебя вид такой….

— Какой такой?

— Ну хрен знает какой! Ты ж не пьешь лет пятнадцать уже, насколько я знаю!

— Восемнадцать, если совсем быть точным. — ответил Георгич.

— А чего развязал? — влез в разговор Пашка, все еще охреневая от непонимания происходящего.

— Да я и не развязывал. Просто мозги охладил, чтоб не выкипели от перегруза.

— Да что такое ты там увидел то, не тяни кота за детей куриных! — взорвался Леха.

— А вот сейчас доедим, допьем, и сами сходите посмотрите. Спешить некуда, заодно рассветет получше. Можете еще бухнуть, что бы мозги не травмировать.

— Георгич, ты одно скажи- Серега живой? — серьезным тоном, заставившим всех поежиться, спросил Миха.

— Честно? Не знаю. Скоро сами все увидите!

Утренняя трапеза прошла скомкано, все давились бутербродами, молча переглядываясь и исподволь косясь на Андрея Георгиевича, надевшему маску деланного спокойствия и абстрогированности от всего окружающего. Сей маске люто бы позавидовал бы даже египетский сфинкс, который являлся в глазах окружающих-той части коллектива, что добросовестно отсидела от звонка до звонка уроки истории древнего мира в средней советской школе, а не скурила, как говорится, букварь за углом сего почтенного учебного заведения, символом величайшего пофигизма всех времен и народов. Веселое настроение как то само собой рассосалось, парни будто бы ненароком постоянно доставали свое оружие, кто как бы между делом вытащит обойму из травмата и сквозь боковую прорезь сосредоточенно пересчитывает патроны, кто чистой тряпочкой бездумно натирает и без того чистый ствол своего официально зарегистрированного гладкоствола. Даже балагур Пашка, прошедший сквозь огонь и медные трубы на службе в еще Советской милиции, поутих голосом и сосредоточенно точит друг об друга два охотничьих ножа, свой и Вадима, которые на копе вот уж сколько лет разделывали не тушки добытых охотничьих трофеев, а колбасу и хлеб.