Галина Гончарова - Азъ есмь Софья
– Пришлось. Матушка, ты о чем со мной поговорить хотела?
– Ты ведь с Алешей время проводишь…
– Не без того.
– Батюшка уж говорил намедни, что тебя стоит обратно в Кремль позвать. Пади ему в ноги, умоляй не делать этого.
Софья чуть не подавилась.
– Почему?
– Гиблое это место, Сонюшка. Мою жизнь съело, твою сожрет, коли позволишь. Завидовала я тебе. Хоть и ребенок ты, а вот ведь как повернуть сумела. Вырвалась!
– Матушка, я и тебя бы забрала к нам в Дьяково, ежели ты позволишь. У нас там тихо, спокойно, соловьи поют…
– Соловьи… послушать бы еще раз. Да уж не доведется…
– Маменька…
– Помолчи, Сонюшка, и послушай. Я за свою глупость заплатила полной мерой. Царицей стать восхотела, дура… Пара годков пройдет – царь Алешеньке супругу подыскивать станет. Ты при нем тогда быть должна. Как хочешь, но должна.
– Для чего?
– Соня, прошу тебя, не дай с другими сделать то же, что со мной сделали. Ежели найдет себе Алешенька невесту по сердцу… я ведь не слепая. Вижу, как твои девушки вокруг Марфуши вьются, вижу, как они ходят, как слушают… ты рядом с собой людей собираешь. – Голос женщины понизился до хриплого шепота. – Никто другой пока это не приметил, окромя меня. А я молчала, потому что ничего во вред брату ты не сделаешь. А на пользу… сделай так, чтобы он счастлив был.
– Сказать легче, – буркнула Софья, не обрадованная материнскими откровениями. Это Мария может полагать, что она тут самая умная, а на поверку как бы еще десятка не оказалось. Интересно, на чем девчонки спалились?
– Обещай мне, Сонюшка. И когда у Алеши жена появится – ты ей другом станешь. Не дашь невинную душу губить этими теремами проклятыми!
Темные, как у самой Софьи, глаза горели лихорадочным огнем. Почти прозрачные пальцы сомкнулись на запястье железной хваткой. Софью, впрочем, этим впечатлить было сложно.
– Постараюсь.
– Пообещай!
– Я же сказала – постараюсь.
Два взгляда скрестились, и Мария поняла, что Софья и так сделает больше сказанного. Чуть ослабила хватку.
– Соня, если возможно будет – помоги сестрам.
– Кому? Дуньке? Или Катьке с Машкой, которым против меня в уши поют? То в правое, то в левое…
– С Марфушей у тебя же получилось…
– Так теперь и остальных на меня повесить?
Мария отпустила руку дочери, чуть улыбнулась. Она уже поняла, что ворчит Софья больше от осознания предстоящей ей работы. Оно и правильно.
– Ежели я умру – не верю я, что у вас мачехи не будет. Погорюет батюшка твой да опять женится. Кто тогда за тебя и сестер встанет?
Софья мрачно подумала, что за нее и до сих пор никто не вставал, но промолчала. В чем-то Мария была права, семья – главная ценность. Марфу вон, хоть сейчас замуж выдавай, только вот за кого? Ладно, придумаем…
– Не брошу я их. Обещаю.
– И последняя моя просьба.
– Еще одна? – не удержалась от ехидства Софья.
– Слушай! – Мария так сверкнула глазами, что стало ясно – царица. Беременная, больная, умирающая, а все ж таки царица.
Софья сверкнула в ответ, но ломаться не стала. Мать все-таки…
– Анна.
– И что с Анной?
– Как меня не станет – и ей тут жизни не будет. Сожрут ее, а то и в монастырь уйти заставят.
– И что?
– Сонюшка, нельзя ей в монастырь. Она живая, искренняя, не место ей там…
Софья мрачно подумала, что мамаша с Аввакумом не общалась. Вот у кого и живости, и искренности на шестерых хватит и еще на десяток останется.
– Мне ее к себе забрать?
– Забери, ежели Алеша дозволит.
Софья кивнула.
– Ты с ней сама поговори, матушка. И объясни, что не враг я ей. Сама знаешь. Не любит меня Анна.
А в темных глазах отчетливо читалось: «… и ты не любишь…» Мария тоже решила не кривить душой.
– И в кого ты такая выросла – бог весть.
– Чем удобряли, то и выросло, – буркнула тихо Софья. И уже громко: – Моей вины в том нет, что не плачу да не молюсь. Та молитва хороша, к которой дело приложено.
– Женщине тихой и скромной быть надобно…
– И выдадут ее замуж за боярина Морозова, на сорок лет старше.
Мария опустила глаза. Ну да, не в бровь, а в глаз. И посмотрела на дочь. Раз уж такой разговор.
– Ты и про Ефимию знаешь…
– Знаю. Вертели другие, платить тебе пришлось…
– Виновата я пред тобой. И перед другими детьми. За свое горе, за нелюбовь в глазах мужа, за шепотки за спиной вас виноватила, так и жизнь пролетела. Ты меня прости, ежели сможешь. А нет – так я тебя не виню. Но что я прошу, хоть постарайся сделать.
Софья кивнула. Да, любви между нами не будет. Но понимание есть. Сделаю я то, что ты попросила, матушка. Постараюсь. А уж что дальше будет – один Бог знает. Только не говорит…
* * *Алексей в это время отчитывался перед отцом.
Золото… месторождение, случайно найденное в тайге, оказалось богатым. Сейчас там спешно строились четыре деревеньки. Точнее, уже почти построились и параллельно строилось все необходимое для золотодобычи. Шурфы, драги, у нас тут, чай, не Африка, где вручную намывать можно. Помой-ка песочек при минус двадцати… ледком из речки!
Ну и по мелочи.
Золото надо было везти желательно не в самородках, а в чем-то еще. Поэтому на месте же строился маленький заводик. Чтобы на месте делать слитки, а уж в Москве из них начеканить монету.
Разбойники?
Да нет, покамест все тихо.
Но пока еще и настоящая добыча не началась. Пока люди добрались, пока отстроились, пока то да се…
Степан, конечно, неугомонный, башкир и татар гоняет так, что только пыль из-под копыт, опять же, лихие людишки там шалят часто, но покамест вроде тихо.
А и то – воровать-то пока нечего. Разве что людей да скот. Ну, попытались, тут же получили и отступились. Это ведь не войско, это волки. Овец рвать могут, а как на кого позубастее наткнутся…
Алексей Михайлович слушал со странным выражением. Потом кивнул.
– Взрослый ты, Алешенька. А, чай, в Москву тебе пора возвращаться.
– Зачем?
Вот уж чего Алеше решительно не хотелось – это обратно в Кремль. Да лучше сразу головой в змеиную яму – гадюки такие милые и добрые существа…
– Пора уж тебя женить. Смотрины устраивать, невесту присматривать…
Алексей внутренне собрался. Вот на этот случай была у него заготовка, которую они с Софьей и придумали.
– Тятенька, ты ведь по Руси смотрины устроить хочешь? Как тебе устроили?
Алексей Михайлович кивнул. И наткнулся на взгляд сына. Серьезный, внимательный.
– Тятенька, не хочу я еще одних воров у казны. Кого ни выбери – за ней боярский род будет, а значит – клянчить подачки примутся, жена ныть будет, что недовольна, да мало ли способов в доверие да в казну влезть. Не хочу.
Непроизнесенным повисло «Ты уже нарвался, теперь и меня хочешь в ту же петлю?!» Но некоторые слова лучше и не произносить, ни к чему. Алексей Михайлович кивнул.
– А что ты предлагаешь?
– Жениться надо на принцессе иноземной, так, чтобы союз крепить с другими странами.
– Так она не православная…
– Так и мы, чай, устои меняем. И вообще – жена да спасется мужем своим, – прищурился в ответ Алексей. – Тятенька, что мы – худородные, что ли? У Фердинанда – две дочери, одна вроде как за поляка сговорена, да вторая пока еще свободна. У Филиппа Испанского дочь Мария, ей всего-то четырнадцать лет, поговорить можно. А ежели что, и подождать пару лет, пока еще у кого дочь не родится или не подрастет. Нам куда спешить?
Алексей Михайлович задумался.
– Опять же. Ты меня королем польским сделать хочешь, я знаю. Так когда они меня лучше примут – с нашей боярышней али с европейской принцессой?
Романов-старший кивнул.
– Да, пожалуй.
– Тятенька, а кто тебе сказал, что женить меня пора? Уж не Милославские ли напели?
– Не любы тебе Милославские.
– Они не монетки золотые и не девушки красные, чтобы я их любил.
Алексей мысленно пометил себе – попросить Ордина-Нащокина, чтобы тот поглядел внимательнее. С кем государь советуется чаще, кто к нему в ближники вошел… ох, не к добру это. Точно, еще один Морозов нашелся на его голову. Через жену-то им вертеть всяко легче будет.
А вот не дадим себя женить!
Алексей вспомнил упрямый взгляд Софьи и приготовился к дальнейшим гадостям. Они и не замедлили.
– И все же пора б тебе в Кремль перебираться.
– Приневолить ты меня всегда можешь, тятенька, на то твое право. – Алексей выглядел так расстроенно, что прослезился бы и африканский крокодил. А в ушах звучал голос Софьи.
Не спорь, никогда не спорь с отцом. Он сильнее. Но он тебя любит – и на этом можно играть. Не дай ему сломать твою жизнь, как сломали его.
– Да разве плохо тебе здесь будет, сынок? Рядом со мной…
– Ох, тятенька. Там у меня спокойнее, свободнее, из окна выглянешь – соловьи поют, на коне промчаться можно, а тут что? Ни воли, ни воздуха… сидеть за этими стенами, как зверю в клетке! Только выть и останется.
