Галина Гончарова - Азъ есмь Софья
Тришка – тот заскучал быстро. Потом прибился к местному травнику и у него все время проводил. А вот Васька с Ерохой с радостью мотались по горам и лесам вслед за старателями. Сейчас их взял с собой пожилой старатель Дмитрий – и ребята с радостью познавали новую науку.
Какая руда, да где встречается, да как ее распознать, как кайлом работать, как песок промывать… науки было много, и Васька старательно запоминал все, а то и записывал на клочки бересты, чтобы потом рассказать в школе.
Хорошо будет туда вернуться… а сюда, на Урал, вернуться будет еще лучше!
Нравилось ему здесь…
Нравились горы, вздымающиеся прямо в небо, нравились леса и поля, нравилось учиться, нравились даже истории про Великого Полоза, которые рассказывали им старатели… ей-ей, ежели есть Великий Полоз (а после полученных знаний Ванька в том сильно сомневался), вот бы с ним перевидеться! Порасспросить!
Сколько интересного он может открыть людям!
Замечтавшись, Васька едва не упустил удочку. Чертыхнулся, перехватил удилище поудобнее и поволок из воды здоровущего налима. Как бы не сорвался…
Ну же, иди сюда, иди ко мне… Врешь, не уйдешь!!!
Наконец Васька выдернул из воды, придавил всем телом бьющуюся на траве рыбу… есть! Здоровущий!
– Ероха!
Приятель ждать себя не заставил, примчался тут же и присвистнул.
– Ишь ты! Какой красавец!
– Хватит нам?
– Хватит.
– Тогда бери, а я сейчас обмоюсь да и приду.
Ероха послушно утащил рыбу – сегодня его черед был кашеварить, а Васька отложил в сторону самодельную удочку, наклонился к ручью, обмыл грудь, живот, руки, наклонился умыться – и вздрогнул.
Что-то блеснуло на дне.
Солнце?
Или…
Он осторожно зачерпнул горсть песка, одну, вторую, вытряхнул их прямо на свою рубаху… блазнится ему?
Он осторожно подхватил рубаху и потащил к месту привала. Вот придет Дмитрий, тогда и порешаем…
Но Ваське не мерещилось.
То ли Великий Полоз решил явить мальчишке свою милость, то ли молодые глаза больше увидели, но крупинки действительно оказались золотом.
Еще три дня Дмитрий и мальчишки потратили, чтобы разведать все досконально, а потом Дмитрий запретил им кому-либо говорить.
Золото – оно многих в соблазн вводило. Тут и кровь пойдет, и жадность, а Великий Полоз этого не любит. Придет ночью да уведет золото… Нет. Дан вам приказ от царевича – только царевичу и доложите. Ни Строганову, ни кому другому, а ему и только ему.
Васька с Ерохой переглянулись – и согласились. И друзьям говорить не надо.
От греха…
Повидавшие и голод, и нищету, и злость людскую, мальчишки повзрослели рано. И отлично знали цену людской доброте да жалости. Там, где кошелек с монетами замаячит, любого перешибут. А тут ведь золото…
Дмитрий и сам молчать собирался. Свой у него интерес был.
Пока царевичу сообщат, да пока тот соберется на Урал своих людей прислать – много времени пройдет. Чай, ему попользоваться хватит.
Но только ежели никто про это место не узнает. Бывалый старатель видел, что жила хорошая, и собирался чуток промыслить золото, пока погода стоит. Все равно мальчишек скоро увезут… но повезло мальцу.
Хотя давно известно, Полоз к детям благоволит, а этот, к тому же, не жадный вовсе.
На золото смотрел – и глаза у него горели, да вот только жадности в них не было, а восторг от удачно сполненного поручения был. От того, что нашел!
Да и второй не хуже. Чуток Ваське завидовал, что есть – то есть, ну так зависть – она тоже разная бывает. Вот у него была добрая. Мол, свезло другу, мне бы так. Но не мрачное: лучше б ты, паскуда, утонул, чем такая удача мимо меня прошла. А то ведь всякое бывает…
Хорошие ребята…
1669 год
В столице тем временем свое разворачивалось.
От раскольников да старцев избавились, теперь надо было остальное порешить. Софья, конечно, не знала, что уже пошли расхождения с ее вариантом истории. Неоткуда. А тем не менее, если бы раскольников не убрали, было бы все куда острее. Они бы подчиняться отказались, предали бы их анафеме – и пошло-поехало.
А так – пока решили, что никого предавать не станут и осуждать тоже. Более того, что надобно священников обучать так же, как в царевичевой школе детей учат, а ежели священник необученный, то и служить его не допускать. А то многие и читать-то не умеют, молитвы на память бормочут – не дело это. Ой, не дело. А там… одно поколение обучить правильно, второе, самые ярые противники умрут, опять же, дети вырастут, которые будут уже все по новому чину справлять… а пока – пускай их.
Аввакум был знаменем, а когда он не то чтобы отказался от борьбы, а скорее, отошел в сторону – народ и растерялся. А вот царь времени не терял.
И собирал в Москву всех, кого надобно.
Александрийского да Антиохийского патриархов, архиереев из Константинополя и Палестины, Грузии, Сербии и Малороссии.
Мало было низложить Никона, важнее было найти ему подходящего преемника.
* * *Неспокойно было и на Дону. Степан Разин собирал войско, чтобы отправиться к Строганову. С ним же отпросился из царевичевой школы и Фролка – саблей помахать, кровь разогнать…
Отпустили, хоть и со вздохами.
Впрочем, Степан, узнав об этом, прислал в школу еще два десятка казаков – сам выбирал, кого поопытнее, кто в воинском деле дока. Пусть детей обучают.
Как бы вот так еще исхитриться, чтобы у них на Дону детей грамоте да счету обучали? А то ведь не все и имя свое написать могут, а от учености польза большая, это он сам видел.
Ладно. Вот ежели он большую добычу возьмет, тогда можно будет и поговорить о школе – но уже у них, на Дону. Чай, не откажет царевич в учителях?
К Алексею Алексеевичу у Степана отношение было сложное.
С одной стороны – мальчишка мальчишкой, Фролка рассказывал. С другой же…
И решения его, и слова, и дела, за которые отец бы не помиловал, до сих пор о Долгоруковом сожалея… Царю-то он в друзьях ходил, а только не замечал Алексей Михайлович своей слабости.
С Борисом Морозовым так было, опосля него с Никоном – была в нем некая слабинка, которую чуяли и на которую давили сильные люди.
Может, и верно, что Долгорукова убрали…
Только свято место пусто не бывает. И все чаще рядом с троном маячила тень боярина Матвеева…
* * *Время шло.
Для Софьи оно отмечалось своими вешками.
Приехал из Москвы Аввакум – вешка. Тем более что он привез с собой потрясающего человека – батюшку Феогноста. И это было очень удачно. Священники спорили, ссорились и вместе дружно накидывались на тех, кто смел чем-то задеть оппонента. А ведь вроде бы один – за старую веру, второй же новую принял, но могут вместе работать?
И это хорошо, потому как царь-батюшка уже не раз намекал, что Аввакум в школе, да рядом с царевичем… а теперь можно и возразить. Ан нет, у нас тут и другие есть…
Царица родила мальчика, названного Иваном – вторая вешка. И болеет, болеет…
Софья съездила на крестины ребенка и только головой покачала, придя к матери.
Лежит в постели… нет, к черноволосой красавице, которую она помнила, это никакого отношения не имело. Вся опухшая, вся… волосы словно посеклись, глаза запали… царь-то счастлив, у него еще один наследник, а вот Мария, бедная… еще одних родов ей не выдержать.
Софья смотрела на мать и отчетливо понимала, что так оно и есть. Не выдержать.
А она не остановится. Мария всю жизнь прожила под гнетом памяти о касимовской невесте, мужниной нелюбви и теремных гадюк. Ей самое важное доказать, что не зря именно ее царь выбрал! Что только она с ним рядом стоять может, венец носить, что она своего мужа достойна и должна ему детей рожать…
И объяснить ей ничего не получится.
Анна, неотлучно находящаяся при сестре, тоже смотрела тревожно. С ней-то Софья и попыталась поговорить. Куда там!
– Тетя Анечка, поздорову ли?
Анна Морозова только вздохнула, глядя на племянницу. Софью она не слишком любила за то, что та была далеко – и непонятна. А еще – дружна с Феодосией Морозовой, и частенько Анна от нее похвальбы в адрес Софьи слышала. И все чаще проскальзывало, что вот-де, попалась бы Ванечке такая жена – так о лучшем и не мечтать бы. Понятное дело, бабьи глупости, а только все равно по сердцу царапает. Почему у кого-то все впереди, а у нее жизнь уже прошла?
Почему эта соплюшка что-то меняет, с братом в Дьякове живет, а Анна сама и пискнуть не насмелилась, когда венчали ее с постылым стариком? Хотя кто б ее слушал тогда? Вожжами бы отец отходил – и всех разговоров, он-от счастлив был, что с царем да его воспитателем породнился.
Он и сейчас счастлив, а вот ее жизнь загублена, и Машенька болеет, ох, горе горькое…
– Поздорову. А ты, Софьюшка? Давненько мы тебя не видели…
Шляются тут всякие…
