Мир совкового периода. Четвертая масть (СИ) - Черемис Игорь

Господином следователя Валентин, разумеется, не называл, а всё остальное я слышал очень хорошо, потому что стоял рядом и кивал во время рассказа в положенных местах. Наверное, я хорошо изображал туповатого служаку из КГБ, такого зверя, которому даже удостоверение не выдали, и поэтому всё прошло спокойно.

Мы погрузились в нашу «Волгу», я развернулся и спросил:

– На «Сокол»?

– А куда же ещё?

Валентин посмотрел на меня, как на умственно отсталого.

Я не стал говорить про то, что он мог приказать мне везти его куда угодно. Например, в то место, где он без помех и лишних глаз сможет изучить всё, что мы перегрузили из багажника «Жигулей» в багажник «Волги». Ведь мы забрали из той машины всё, что там было, а я под руководством Валентина обыскал и оба тела, что не доставило мне никакого удовольствия. Коробочку из-под цианистого калия Валентин забрал сам.

– Да откуда я знаю? – я пожал плечами. – Куда угодно.

– Ясно всё с тобой, – улыбнулся Валентин. – Поехали, ученичок.

***

Из поселка писателей мы выбирались молча. Также молча повернули на Минское шоссе и двинулись по направлению к МКАДу. Я вёл машину, почти без участия мозга – нажимал на газ и тормоз, крутил баранку и следил за соседями по дороге, чтобы они не въехали в нас. В голове было пусто.

И лишь в районе будущего Сколтеха Валентин очнулся, внимательно посмотрел на меня – и очень коротко бросил:

– Спрашивай.

Я не сразу воспользовался предложенной опцией. Но потом понял, на что хочу получить ответ.

– Всё закончилось?

– Скорее всего, – он не стал уточнять, о чем я спрашиваю. – Да, скорее всего. Без Олега Михайловича всё рассыплется. Остальные проблемы можно решить в рабочем порядке... а некоторые уже решены или будут решены в самое ближайшее время.

«Пропадет без вести».

– Это хорошо... – задумчиво произнес я. – Только за Лёхой нужен пригляд, он, кажется, опять во что-то ввязался. Второй вроде остепенился.

– Если влезет куда не надо – присмотрим, – безразлично сказал Валентин.

Судьба Лёхи его, похоже, совсем не беспокоила. Меня, впрочем, тоже.

– Вы с ним дружили?

И тоже обошлось без уточняющего вопроса.

– Нет, – ответил Валентин слишком быстро. – Начальник и подчиненный никогда не дружат. Я его уважал... до сих пор уважаю. А он... надеюсь, он просто радовался моим успехам... Хотя бы до того момента, когда его уволили. Обидно, что он закончил так. Но надеюсь, что его похоронят хорошо, как положено заслуженному... писателю.

– Вы его не простили.

– Некоторые вещи не прощают.

– А что со службой в КГБ? Почему он об этом заговорил?

– А, это... не бери в голову, – отмахнулся Валентин. – Учись пока, там видно будет. Ты на кого хотел?

– В МИРЭА документы подал.

– Да, точно, ты говорил, – я не поверил, что Валентин об этом забыл. – А почему, кстати, именно в этот институт?

– Честно говоря, я и сам уже не знаю. Тогда в голову пришло – компьютеры, электроника, за ними будущее... у нас там так было. А сейчас уже и не уверен.

– Это плохо. Нужно хорошо представлять, чего ты хочешь от жизни.

– У меня сорок лет было, чтобы это выяснить, и мне не удалось, – повинился я. – Думаете, тут я за два месяца всё понял?

– Некоторые месяцы за годы идут, – Валентина потянуло в философию. – Но одно скажу – вряд ли кто-либо тебе что путное посоветует. К себе прислушайся и реши. Других способов не существует. Только сам. Кстати... останови-ка вот тут, перед поворотом. Посмотрим, чем нас соблазнял Олег Михайлович.

Я тут же чуть притормозил, чтобы предупредить прижавшийся к нам сзади «Москвич» о маневре – и вызвал гневный звук клаксона. Отсюда до МКАДа оставалось километра два, и мне было любопытно, куда этот отчаянный товарищ так рвется. Хотя вру – совсем не интересно. Я съехал на обочину и остановился.

***

Весь багаж покойного Олега Михайловича состоял из обычного кожаного чемодана и того самого небольшого пластикового дипломата, который мне не доверили. В карманах у погибших не было ничего необычного – только у «писателя» имелся паспорт на имя Олега Михайловича Шмелева и удостоверение соответствующего Союза. Оружия у них действительно не было.

Первым Валентин открыл чемодан – посмотрел несколько мгновений и захлопнул его обратно.

– Просто личные вещи, ничего интересного, – констатировал он.

Потом настала очередь дипломата. Кодовый замок не открывался, и Валентину потребовалась моя помощь. Верный ломик не подвел и на этот раз – код против него не устоял. Открывать чемоданчик я не стал – доверил это генерал-майору.

А потом чуть не офигел от увиденного.

Дипломат был разделен на три части. В одной лежали пачки сотенных рублевых купюр; во второй – пачки же долларов, фунтов и, кажется, французских франков, я их видел когда-то и запомнил относительно уверенно. А в третьем отделении очень плотно были напиханы какие-то обычные на вид мешочки с завязками. Валентин взял один, распустил узел – и выкатил на ладонь пару алмазов.

Наверное, это могли быть и подделки, но я почему-то не сомневался, что алмазы – настоящие. Сегодня всё было настоящим. И пистолет, и алмазы, и смерть.

– Богатенький какой буратино был... – пробормотал я, не в силах отвести взгляд от этого богатства.

Мешочки меня не привлекали – я всё равно не знал, что делать с драгоценными камнями, а советское государство очень нервно относилось к посягательству на его монополию в этом вопросе. По этой же причине я с трудом отвел взгляд от иностранной валюты – с обменниками сейчас было туго, зато в Уголовном кодексе было упомянуто несколько неприятных – вплоть до расстрела – наказаний за её хранение. Я вяло подумал, что Валентин, наверное, мог бы и отмазать меня от статьи, но загнал эту мысль поглубже, чтобы он ничего не понял по моему лицу.

В конце я с тоской посмотрел на зеленоватые пачки сотенных. Их было тринадцать штук – два ряда по шесть и одна сверху. Все – без банковской упаковки, стянутые обычными черными резинками. Пара таких пачек решила бы многие из моих сегодняшних проблем, хватило бы и на квартиру, и на видеомагнитофон, и на апгрейд «Победы» – или даже её замену на ту же «пятерку» от ВАЗа. Правда, какие-нибудь ребята из ОБХСС могли бы заинтересоваться, откуда у бедного студента деньги на все эти радости жизни, но тут я надеялся на посильную помощь своих родителей.

Валентин глядел на всё это богатство безо всякого выражения на лице, словно видел нечто подобное каждый раз, когда открывал ящик своей прикроватной тумбочки. Я бы даже сказал, что он выглядел разочарованным.