Андрей Посняков - Воевода заморских земель
— Посматривайте внимательней, ребята, — остановившись на небольшой круглой площади напротив храма, напутствовал стражников старший. — Да в переулки без нужды не суйтесь, особенно по одному.
Молча кивнув, разделившиеся на пары воины направились вдоль главной улицы, останавливаясь почти на каждом углу, но никуда не сворачивая — помнили наказ старшего, на рожон не лезли, да и, честно говоря, нужды особой не было останавливаться — тихо все было, спокойно. Только вот, как только разошлись стражники, промелькнули в боковом переулочке темные, закутанные в плащи, тени. Конечно же, их и не заметили ушедшие воины, зато хорошо видел старший. Но, странное дело, никак не отреагировал: ни соратникам не крикнул, ни палицу от пояса не отцепил. Наоборот, копье к глиняному заборчику прислонив, небрежно так к дереву привалился да спокойно сказал в темноту:
— Можете идти, друзья. Только быстрее.
Ночные тени словно того и ждали. В миг объявились у дерева, по одному перебежали улицу.
— Спасибо тебе, Куамок, — обернувшись, поблагодарил стражника последний из убегающих. — Храни тебя Христос за все дела твои. Может, пойдешь сегодня с нами?
— И вас пусть охраняет Господь, — перекрестился в темноту Куамок. — Увы, сегодня не смогу быть с вами — со мной молодые йааки. Свет учения Христова еще не дошел до их бедных сердец. Идите же быстрее, друзья, пока не вернулись мои йааки. На обратном пути будьте осторожней — говорят, сам нечестивый воевода Тисок сегодня проверяет посты. Может, конечно, и врут — но вы все равно опасайтесь, уходите через Астауалько. Хоть и дальше, да зато и там сегодня наши дежурят, Иштиак, наверное. Вы его знаете.
— Иштиак — добрый христианин, — согласились из темноты. — Еще раз спасибо тебе, Куамок, и да пребудет с тобой благодать Христова.
Зашуршали под ногами уходящего сорванные ветром листья.
Едва христиане ушли, как слева и справа от площади послышались чьи-то приглушенные голоса — это возвращались молодые воины — йааки.
— Ну, как? — выйдя из темноты, спросил у них Куамок. Свет луны осветил его лицо — некрасивое и страшноватое на вид. Через все лицо, от левого уха до нижней губы, тянулся рваный уродливый шрам — след тлашкаланского макуавитля.
— Все в порядке, досточтимый Куамок, — все, как один, доложили йааки… Нет, впрочем, не все, как один, — самый молодой, пятнадцатилетний Кашатль конфузливо переминался с ноги на ногу.
— Что-то не так, мой мальчик? — Куамок внимательно вгляделся в карие глаза воина.
— Кажется, там… — отвечавший кивнул в сторону дамбы, — …лодка покачивается на волнах.
— И что? Мало ли, чья там лодка.
— Нет, досточтимый. — Кашатль покачал головой. — Как-то не так покачивается она, словно бы и не по ветру, словно прячется там за ней кто-то в воде. И… — Он замялся. — И там, я заметил, из воды палочка торчит, тростинка… Думаю, через нее вполне возможно дышать.
— Да не слушай ты его, Куамок! — со смехом махнул рукой напарник Кашатля. — Показалось ему все, а насчет тростника — так что там, в полутьме, увидишь?
— Нет, не показалось! — заспорил Кашатль и совсем по-детски обиженно поджал губы. — Не показалось, а точно было!
— Чего ж ты не проверил?
— Так ведь досточтимый Куамок запретил с улицы уходить!
Йааки посмотрели на старшего.
— Что ж, — немного подумав, кивнул тот. — Вы дежурьте дальше — пройдитесь к центру, а мы… а мы с Кашатлем проверим, что там за лодка да что там за тростник.
— Может, все-таки вместе?
— Чтобы спугнуть? Нет уж, идите. Ну и прислушивайтесь. Если что, крикнем.
Воины ушли.
Куамок посмотрел им вослед, перевел взгляд на луну, висевшую в темном небе оранжевым шаром, затем взглянул на молодого йаака:
— Ну, пошли, Кашатль. Посмотрим, что там за тростник.
Они свернули за угол и осторожно спустились к каналу. Чуть слышно плескались волны, в них отражалась луна и черные тени деревьев. Никакой лодки видно не было.
— Вон она, там! — возбужденно шепнул Кашатль, вглядевшись во тьму. Да Куамок и сам уже увидел, вернее, сначала услышал еле различимый плеск весла.
— Бежим наперерез, через площадь! — Молодой воин сжал двумя руками копье. — Никуда они от нас не денутся!
Куамок кивнул и побежал вслед за йааком, на ходу нащупывая под плащом острый обсидиановый нож. Такой нож хорошо незаметно вонзить под ребро… несчастному Кашатлю. Если, конечно, в лодке были именно те люди, про которых думал Куамок, — тайные христиане Теночтитлана. Ну, а кому еще там быть? Как раз сегодня ночью, вот уже сейчас, начиналась служба в храме Николая Угодника, что спрятан средь подсобных помещений старого мастера — составителя перьев Шлатильцина, старосты православной общины. Именно туда и пробирались сегодня люди, верующие во Христа. Если бы кто-то из представителей власти узнал об этом храме — все его посетители приняли бы мученическую смерть на алтаре Тлалока или Уицилапочтли. Впрочем, они не боялись смерти. Гораздо хуже был бы полный разгром храма и уничтожение общины. Поэтому не в меру внимательного йаака необходимо было убить, хоть это и шло вразрез с учением Иисуса Христа и личными симпатиями Куамока — он любил Кашатля, как сына.
Они нагнали лодку на повороте. Небольшой, узкий челн неслышно причалил к берегу, чуть ниже храма одного из квартальных богов. Рядом, прямо напротив, находился просторный дом старосты Шлатильцина, огороженный глухим высоким забором. Там, в кустах, и затаились стражники. Куамок вытащил из-за пояса нож. Прости, Господи…
— Вылезли из лодки, — прошептал Кашатль, внимательно вглядываясь в темные воды канала. — А ведь, похоже, они идут сюда.
Куамок невесело усмехнулся. Ну, куда им еще идти?
— Ты где спрятал лестницу? — подойдя ближе к забору, шепотом поинтересовался один из лодочников — стройный, ловкий и, по всей видимости, сильный. Несмотря на ночной холод, он был без плаща, в одной набедренной повязке, и было видно, как бугрились его мускулы.
— Где-то здесь бросил, — дрожащим голосом ответил его напарник — молодой, чуть старше Кашатля — парень.
— «Где-то»! — передразнил первый. — Давай, ищи скорей. И дернуло же меня связаться с тобой, Кастиак!
— Да вон она, лестница! — нашарив что-то у стены, глухо воскликнул Кастиак. — Помню ведь, именно сюда и положил. Не сердись, Койот!
— Койот! — ахнул в кустах Кашатль, и Куамок еле успел зажать ему рот ладонью. Он и сам-то был удивлен, еще бы! Койот, он же — Хитрый Койот, он же — Синий Койот (за любимый цвет перьев) был самым удачливым вором в Мехико, да и, пожалуй, во всем Анауаке! Ведь это он — а кому же еще? — совсем недавно так дерзко очистил от драгоценностей храм Уицилапочтли! Так вот какая птица собиралась залететь к старому Шлатильцину! И уж явно не затем, чтобы помолиться Господу.
— Не трусь, Кастиак! — насмешливо сказал Койот, прислоняя лестницу к ограде. — Заберем мозаики и завтра будем уже в Тлашкалане. Помни, с нами Палец.
— Да, с нами Палец, — послушно отозвался Кастиак, а прятавшийся в кустах Куамок догадался, кто украл в храме палец умершей. Непростая задача встала перед начальником стражи: если Койот заберется в дом Шлатильцина — он неминуемо наткнется на людей, пришедших в храм Николая Угодника. И конечно, непременно расскажет о том властям, когда его схватят, — а схватят его неминуемо. Значит, нужно его убить, а также нужно убить его напарника, трусоватого Кастиака… и, конечно, молодого йаака Кашатля — уж слишком подозрительной будет выглядеть в его глазах одновременная смерть двух налетчиков, которых можно было бы и пленить. А впрочем, чего дожидаться? Лучше напасть на Койота сейчас, пока он еще не забрался в дом, пока не увидел. Хорошо бы получилось без шума… Ну, дай-то, Господи!
В небольшой пристройке, выстроенной старостой Шлатильцином сразу за мастерской, шла тайная служба. В роли батюшки выступал сам Шлатильцин, выглядевший, на взгляд Олега Иваныча, весьма забавно в одежде из птичьих перьев с изображением креста и икон. Внутреннее убранство храма тем не менее поражало великолепием и искусной отделкой. Алтарь из фигурного золота, иконы из цветных перьев, серебряные лампады, украшенные самоцветами, — все было сделано с огромной любовью к Господу, и видно было, что свет православия озарил не только составителей мозаик, но и ювелиров, огранщиков, художников. Вот они все — средь них были и женщины! — стояли перед иконами с просветленными лицами, люди, имевшие смелость покончить с привязанностью к своим жестоким богам и обратить свои души к светлому образу христианства, подобно тому, как делали первые общины в Египте, Палестине и Риме. Олег Иваныч, Гриша и Ваня стояли, пораженные неожиданно обнаружившейся красотою, да даже и не столько ею, сколько самим существованием православного храма здесь, в городе кровожадных жрецов и залитых кровью жертвенников.
