Глория Му - Детская книга для девочек (с иллюстрациями)
— Иг-натьевна, — икнула Геля. — Игнатьевна! — вырвала у мамы из рук альбом и уставилась на фотографию — не очень старинную, где все сидели смирно, как куклы, а попроще — черно-белую карточку, с которой смотрел, оскалившись в нагловатой, бесшабашной улыбке чумазый дядька в свитере грубой вязки с драным воротом.
— Это он? Он? — жадно спросила она, не отрывая взгляда от фотки.
— Он, конечно. Ты же сто раз видела…
— Не помню. — Геля покачала головой.
Не узнала. Ни за что бы не узнала. На черно-белом снимке желтые волчьи глаза выглядели светлыми, почти белыми, как у собаки хаски. Хотя улыбка… И прядь волос падает на лоб, как у Джонни Деппа…
— Он начал учиться, собирался в университет поступать, — продолжала мама. — Иногда приставал к бабушке с непонятными вопросами… Все не верил, что она ничего не помнит.
— И что, поступил?
— Нет… Время такое было… 1917-й, октябрьский переворот… Не до учебы, — мама невесело улыбнулась, — весной 1918 погиб Василий Савельевич, твой прадед. Стоп — твой прапрадед…
— Как — погиб? — ахнула Геля.
— Он был врачом. Возвращался ночью от больного, застрелили какие-то бандиты… Да никто не разбирался, убили и убили. Время такое… Бабушка Поля говорила, что тогда они решились покинуть страну. Добрались до Одессы, но там ее мама заболела тифом…
— И умерла?!
— Нет-нет, ну что ты так испугалась, это же давным-давно все было. — Алтын Фархатовна обняла побелевшую дочку. — Выздоровела и жила потом еще очень-очень долго. Ну что ты, котенок?
— А потом? Потом что было? Никого больше не убили? — с тревогой спросила Геля.
— Никого, — уверила ее Алтын Фархатовна. — Они остались в Одессе, в двадцатом году прадед твой поступил в морской техникум и получил судоводительскую специальность — так это называлось.
— Капитаном стал? — обрадовалась Геля.
— Не сразу. Сперва ходил третьим помощником капитана на пароходе «Фауст».
— Ну потом же все-таки стал? Мама, а он хороший был — прадедушка? Расскажи мне, пожалуйста!
— Я его никогда не видела, — печально сказала Алтын Фархатовна. — Он погиб в сорок третьем, во время десантной операции у поселка Эльтиген… Это где-то за Керчью.
— Он же был моряк, — прошептала Геля, — герой…
— Два ордена Красного Знамени, медаль «За отвагу», — подтвердила мама. — Что ты вцепилась в эту фотку, там и другие есть, где он в форме капитанской…
— Не надо мне других, я эту хочу, — Геля прижала к себе альбом, — он тут как… как живой.
Алтын Фархатовна вздохнула:
— Да… Бабушка ее тоже очень любила. Его случайно сняли, перед самой войной. Ну, дай посмотреть, я же не отнимаю. Оставь у себя, если хочешь.
— А можно? — Геля, не дожидаясь ответа, поспешно высвободила фотографию из картонного листа. — У меня рамочка есть как раз, прикольная, розовая, с медвежонком… Или розовая не подойдет для героя, как ты думаешь?
— Думаю, что с медвежонком очень даже подойдет, — серьезно кивнула Алтын Фархатовна.
Они с мамой долго разглядывали веселого бесстрашного человека, улыбающегося им из далекого-предалекого времени.
— А прабабушка что? — наконец спросила Геля.
— После войны вернулась в Москву. С дочкой. Не хотела больше видеть море. Замуж снова так и не вышла, хотя была очень красивой.
Разговаривали целую вечность — Геля и припомнить не могла, когда такое было в последний раз. Ах да. Они с Эраськой болели ветрянкой, давно еще, в детстве, и мама просиживала с ними целые сутки, рассказывала сказки… А теперь Геля листала семейный альбом, к которому раньше не испытывала ровно никакого интереса, и жадно расспрашивала — а это кто? а с ним что стало? — а мама рассказывала все тем же сказочным голосом.
А из нелепой розовой рамочки с медвежонком, как из окошка, смотрел на них прадедушка Игнат — герой, моряк, воренок, хороший человек с паскудной кличкой Щур.
Потом все куда-то делось, перед Гелей заискрилась на солнце долгая-долгая морская вода, и белые птицы плакали кошачьими голосами, и маленькая черная кошка бежала, прихрамывая, по темной площади, и мерцал болотными огоньками старинный, позабытый, призрачный город — Москва…
Глава 4
Проснулась Геля за минуту до того, как закурлыкал электронный будильник. Они с мамой так и уснули вчера среди шоколадных фантиков. Мама прижимала к себе Гелю, а Геля — плюшевый альбом. Как медвежонка.
Кто-то заботливо накрыл их пледом — наверое, папа (ну, не Эраська же, в самом деле).
Хотя утро притворялось летним, солнечным, из форточки предательски тянуло осенью — умирающими листьями, гарью, тоскливым, холодным ветром и волглой землей.
От этого лежать в уютной, шерстяной норе, пропахшей шоколадом, орехами и карамелью, рядом с мирно посапывающей мамой было в сто раз прекраснее, то есть совсем уж невыносимо прекрасно.
И Геля, тихонько вздохнув, прикрыла глаза, чтобы продлить это чудное мгновенье.
Но гадский будильник тут же подал голос, мама проснулась, оглядела следы шоколадного пиршества и детским со сна голосом удивилась:
— Ну, мы вчера зажгли! — Потом встряхнулась, как терьер после купания, тронула Гелю за плечо: — Просыпайся, котеночек. Опаздываем.
И понеслось.
Геля, еще не совсем проснувшись, все же успела проскользнуть в ванную первой и захлопнуть дверь перед самым Эраськиным носом. Эраська что-то возмущенно заорал, но фигушки ему, подождет. Кто раньше встал, того и тапки.
Геля только собиралась выкрикнуть этот девиз всех двойняшек мира, как увидела в зеркале какую-то постороннюю черноглазую девчонку и взвизгнула.
— Ластик! Отстань от сестры! Геля! Не копайся там, мы опаздываем! — откуда-то из глубины дома донесся мамин голос.
Но Геля не стала торопиться. Вдохнула, выдохнула, осторожно приблизилась к зеркалу. Как ни странно, если присмотреться, Геля Фандорина была очень похожа на свою прабабушку, Полю Рындину. Ну, как негатив фотографии — у прабабки черные волосы и светлые глаза, а у Гели — наоборот. А так — и нос, и рисунок бровей, и разрез глаз — один в один. Только волосы вот… Не роскошная грива, а какие-то воробьиные перья. Но волосы — что. Вот накупит всяких старинных штук в аптеке, типа репейного масла, и вырастит себе ого-го какие кудри. Посмотрим тогда, кто будет красавица. А сейчас просто собрать их в аккуратную фигушку, как у гимнасток, и нормально.
— Гелька! Выходи! — взвыл под дверью Эраська. — У тебя что, зубы в три ряда, как у акулы? Сколько можно их чистить!
— У меня, может, и в три ряда, зато ровные, — с величавым достоинством ответила Геля, выплывая из ванной.
Эраська не нашелся что ответить, зашипел, как чайник, оттолкнул сестру и скрылся за дверью.
Подумаешь, ха.
Собралась Геля быстро, только в передней замешкалась.
— Котенок, что ты ищешь? Мобилу? Ключи? Сменку? — спросила ее мама, подталкивая Эраську к двери.
— Мам, ты не видела мою шляпку?
— Шляпку? — Алтын Фархатовна притормозила, изумленно взглянув на дочь. — Но у тебя нет никакой шляпки!
— Я… Мне… Ой, мне, наверное, приснилось… Знаешь, приснилась соломенная шляпка с голубой ленточкой, — затараторила Геля, скрывая неловкость.
Вот блин, надо же было так проколоться!
— Что-то я такое видела, — задумалась мама. — А! Точно. В переходе у метро продаются. А мы еще вчера фотографий насмотрелись — дамы, шляпки, зонтики, перчатки…
— Может, пойдем уже, мам? Сама же говорила — опаздываем, а вы о какой-то лабуде завелись, — проныл Эраська.
В общем, получилось глупо, но обошлось. Иногда даже и неплохо иметь противных братьев.
Правда, сегодня Эраська был не столько противным, сколько странным. После великой битвы за ванную выглядел каким-то затравленным, за завтраком почти не ел, в машине сидел нахохлившись и отказался выходить, когда приехали к лицею, — а Геля-то думала, что брат захочет повидать бывших одноклассников.
Хотя понять его, конечно, можно. Геля вспомнила судьбоносное происшествие с булавкой, и ее слегка передернуло. Как там говорила Ливанова? Водевиль? Комедия положений? Но смешно-то лишь зрителям, а тому, кто в этих положениях оказывается, ой как не смешно. Ладно, у Гели вся эта ерунда была подстроенной, а Эраська-то влип взаправду и, наверное, чувствует себя ужасно глупо.
В лицее был форменный дурдом. Все носились, орали, мальчишки дрались сумками, девчонка-первоклашка фальшиво подпевала плейеру, из буфета противновато пахло стандартными обедами для школьников, от старшеклассников несло паленым парфюмом, жеребятиной и носками — и Геля расплылась в счастливой улыбке.
Как же хорошо дома! Это вам не какая-нибудь гимназия, где все тихие и серые, как мыши, а пахнет только мелом и скукой. И мальчишки! Настоящие, живые дурацкие мальчишки, а не какие-нибудь придуманные кадеты, засушенные вместе с фиалками на страницах глупых дневничков! Красотища, просто умереть-уснуть!
