Дмитрий Галантэ - Удивительное рядом, или тот самый, иной мир. Том 2
Мы медленно шли, нелепо подпрыгивая после долгого вынужденного сидения, по высокой траве, в некоторых местах достигавшей высоты человеческого роста, а кое-где и выше.
Устраивать лагерь прямо на опушке леса Дормидорф по каким-то соображениям категорически не желал, ему, видите ли, подавай именно полянку и не где-нибудь, а на приличном удалении от опушки. Видимо, он опасался, что свет от костра и дым будут приметны издалека. Особенно это чревато нежелательными последствиями, если разбивать лагерь на всю ночь, и его осторожность «по привычке» в любом случае нам не повредит.
Бедняга Джорджиус понуро плёлся под неусыпным, пристальным контролем неразлучных Дорокорна и Юриника, которые опять затеяли непримиримый спор. На этот раз никак не могли решить принципиально важный вопрос, кому идти впереди. Дормидорф не вмешивался, молча достал из рюкзака огромную флягу и заставил Джорджиуса сделать из неё несколько больших глотков. Юриник, видя такое дело, тоже возжелал напиться и уже взял флягу в свои руки, беспардонно отобрав её у невинно хлопавшего ничего не выражающими распахнутыми глазами Джорджиуса. Но Дормидорф решительно выхватил флягу у опешившего Юриника, который сразу и не хотел её отдавать, упрямо, до последнего не выпуская из рук. Намертво ухватившись цепкими пальцами, он упирался что есть силы и сердито ворчал. Но Дормидорф изловчился и, поднатужившись, вырвал, наконец, злополучную флягу, а Юриник, шевеля пальцами, судорожно облизнул пересохшие губы, а затем вопросительно воззрился на деда, всем своим возмущённым видом требуя объяснений.
Дормидорф, потряхивая флягой с булькающей внутри жидкостью перед самым носом Юриника, объяснил:
– Это питьё Парамон передал специально для Джорджиуса, а никак не для тебя. И он очень просил ни в коем случае не давать его пить Юринику, как бы тот не уговаривал, а то, говорит, ваш доблестный Юриник, очень может статься, что и козлёночком сделается, понимаешь?
При этом он несколько раз многозначительно поднял и опустил свои мохнатые брови. Дорокорн потихонечку посмеивался в кулак, а Дормидорф вежливо осведомился вкрадчивым голосом:
– Ты же, Юриник, вряд ли захочешь становиться козлёночком? Особенно сейчас, когда мы уже выполнили свою миссию и возвращаемся домой.
И тут Дорокорн рассмеялся громко, а Юриник, умело передразнив его, пошёл дальше, по пути пихнув беднягу Джорджиуса, слушавшего их с глупым видом и переводя свой мутный и ничего не понимающий взгляд с одного на другого. Джордж упал, беспомощно завалившись на спину в траву и задрав ноги. Тогда Дорокорн нежно поднял его за шиворот, и тот повис, вихляясь, как кукла на резиночках. Продолжая поддерживать Джорджиуса подобным образом и дальше, Дорокорн заботливо отряхнул его всего разом, и уже чистого направил в нужном направлении вежливым и несильным пинком под мягкое место. Это всё Дорокорн проделал не из-за злости и ненависти, а ради необходимой профилактики, чтобы помочь Джорджику передвигаться в высокой траве, так и цепляющейся за ноги. Хоть эта помощь была не особенно ощутима на первый взгляд, я бы даже сказал, вяла, но вопреки моим расчётам, прогнозам и ожиданиям Джорджиус, довольно резво подпрыгивая, пробежал метров десять, никак не меньше. Сначала он почти не касался ногами земли, а потом, когда сила инерции начала помаленьку иссякать, снова поплёлся, как пришибленный. Видимо, Джо уже успел привыкнуть к этому своеобразному стимулу, ведь к хорошему, как известно, быстро привыкаешь. Он явно с нетерпением ожидал очередной помощи и поддержки от своего благодетеля, доброго и сильного Дорокорна. И эта помощь всегда приходила вовремя и в самое нужное место, которое Джорджиус специально отклячивал в последний момент, чтобы сила удара преломлялась правильно с наибольшим коэффициентом полезного действия. И Дорокорн бил метко, со звучным шлепком, а коэффициент, совмещённый с эффектом, был просто поразительным и даже порой сногсшибательным. Потому, видимо, хитрый и расчётливый Юриник никак не желал идти последним, ведь Дорокорну, в силу его физических возможностей, сподручней, а, вернее, сподножней было помогать Джорджиусу.
Вскоре небольшая, но удобная полянка была найдена, а ещё через несколько минут на ней уже трещал весёлый костерок, быстро пожиравший сухой валежник. Затем мы уложили сверху дров покрупнее, а потом настал черёд и самых больших. Таким образом, мы обеспечили себя теплом и уютом на всю предстоящую, явно не жаркую ночь, и с удовольствием развалились вокруг костра, предвкушая долгожданный завтрак, обед и ужин одновременно.
Дормидорф бережно достал из рюкзака скатерть и каждый заказал именно то, что его душе угодно. Когда долго не ешь, а у нас почти сутки не было во рту даже маковой росинки, очень быстро приходит чувство насыщения, желудок, видимо, довольно сильно стягивается и становится меньше по объёму, а раз так, то и наедаешься гораздо меньшим количеством пищи, нежели обычно. Так получилось и в этот раз.
Дорокорн, тяжко вздыхая и отваливаясь, проговорил, нежно поглаживая круговыми движениями раздувшийся живот и надувая его ещё больше, чтобы сбить щелбаном крупного, дёргающего ножками, словно вёслами, клеща:
– Глазами бы ел, но уже не лезет! Ох, душа меру знает.
– А я, пожалуй, поклюю ещё немножко! Моя душа пока молчит, – в тон ему отозвался Коршан, закидывая в себя приличный кусманчик мяса.
– Окстись, любезный, да ты и летать не сможешь! Камнем вниз упадёшь и разобьёшься в лепёшку, – подал голос Корнезар, молчавший всё это время.
– А мне летать и не надо, не моё это дело, – парировал ворон, – пусть другие летают, кому положено, орлы например, у них сил много. А я, может, не для этого создан.
– Ну и для чего ты тогда создан, интересно? – вступил в разговор Юриник.
– Я и сам не знаю, может быть, не для чего, а потому что! Но чувствую я в себе необычайные душевные силы, которые необходимо основательно и регулярно подкреплять чем-нибудь вкусненьким. Отстань! Ты мне мешаешь, видишь, я очень занят! – снова ловко отговорился ворон, уплетая кусок за куском печёное мясо.
На что Юриник недовольно пробурчал:
– Ну-ну, смотри, чтобы у тебя клюв не треснул от чрезмерного усердия в чревоугодии. Как это всё знакомо, где-то я уже это видел!
Счастливо улыбающийся Корнезар поднял с земли маленькую еловую шишечку и принялся восхищённо разглядывать её, вертя в руке и с удовольствием обнюхивая. Корнезар мило и трогательно любовался природой, и у меня просто сердце радовалось за него. Затем он прицелился и кинул свою шишечку, метко и звонко попав ворону по затылку, и сразу сделал вид, будто он здесь совершенно ни при чём.
Коршан возмущённо заголосил, вертя головой в разные стороны:
– Что-о? Что такое, я спрашиваю?
В это время Юриник ловко стянул у него из-под носа блюдо с самыми вкусными остатками мяса и поставил вместо него своё, с объедками. Отвлёкшийся и потому ничего не заметивший ворон, немного успокоившись после попадания шишки, машинально, не глядя, ловко подцепил клювом огрызок печёной картошки и с аппетитом заглотил его. Он только тогда почувствовал подвох, когда пища уже прошла через глотку и попала в зоб. Коршан недоумённо уставился на содержимое блюда и разочарованно протяжно крякнул, а все так и покатились со смеху.
Нахмурившийся ворон, расправив крылья, сказал:
– Угощайтесь-угощайтесь, мне для вас ничего не жалко, только я туда плюнул, уж не обессудьте!
Мне невольно подумалось: «А раньше, ещё какие-нибудь два дня назад, Коршан за такие шуточки заклевал бы насмерть. Если дело касалось мяса, то у него разговор был короткий – клювом в глаз, и это ещё, как минимум». Да и Корнезар в своё время выбрал бы шишечку поувесистее, вон у него под ногами какие здоровые валяются, такой шишкой, если по голове попасть, то и есть, и пить, и всё остальное делать тоже навсегда перехочется. Перевоспитались всё-таки, стало быть. Хотя ещё ничего нельзя сказать наверняка, но поживём и увидим!
После долгого изнурительного перелёта и сытного обильного ужина всех, естественно, сразу разморило. Дормидорф клевал носом, Корнезар задумчиво смотрел на огонь, изредка шурудя в углях длинной палкой, Коршан лениво чистил свои пёрышки, и даже неутомимые спорщики вместо пререканий тихо насвистывали себе под нос что-то задушевное и спокойное. Начал художественный свист Юриник. Дорокорн некоторое время пытался не обращать на него внимания, но надолго его, естественно, не хватило, и он решил показать другу, как это нужно делать по его мнению. Того это тоже нисколечко не устроило, и он тут же всё пересвистел по-своему, что, само собой разумеется, никак не устраивало Дорокорна. Друзья были в своём репертуаре, они снова спорили, но не словами, а свистом, до тех пор, пока случайно не исполнили часть мелодии вместе. Им это понравилось, и они уже специально исполнили мотив сначала и до конца вдвоём. У них получилось очень неплохо, совсем как на концерте художественного свиста в два свистка. Мне же ничего другого не оставалось, как внимательно наблюдать за ними и стараться подметить для себя что-нибудь особенное.
