Александр Конторович - Реконструктор
— Надо будет — пулей заткнем! Или вон, Митяй — штыком. Он по этому делу мастер!
«Ага, знаю я какой это мастер…»
— С вами пойду. А руки… — протягиваю их вперёд. — Вяжите, раз так…
Да, бой тут был неслабый! Посечённые металлом стволы деревьев, сбитые осколками и пулями ветки, покосившиеся амбразуры дзотов, развороченные гранатами… обгорелые бревна, торчащие из ям — надо думать, остатки землянок? Так это здесь, как я теперь понимаю, погибли и мои ребята? Ненадолго хватило той передышки, которую дали мы тогда отряду старшего лейтенанта в овражке… Упрямые им попались фрицы, ничего не скажу. Хотя, вполне возможно, что здесь поработали какие-то другие немцы, не обязательно те самые «охотнички». Всё же, именно этим гаврикам мы вломили весьма неслабо! Около сорока человек только погибших! Не помню, сколько именно личного состава насчитывали фрицевские «охотничьи команды», но уж навряд ли более ста человек. Так что потеряли они безвозвратно более трети от своей численности. Нехилые потери, обычно любую часть после такого пенделя, доукомплектовывают и пополняют. Хотя, кто их знает, этих хитромудрых «охотников»? У них и свои порядки на этот счет могут быть…
Партизаны рассредотачиваются по сторонам, занимая позиции посреди остатков укреплений и залегая под деревьями. Вперед проходит только командир и группа партизан, которые тащат носилки с Виктором. Он собран и серьёзен. Поминутно оглядывается по сторонам.
Меня пихают в спину — «конвоирам», которых пока никто конкретно не озадачил ничем, тоже охота полюбопытствовать.
И вскоре вся наша небольшая процессия останавливается посередине лагеря. Петрищев осматривается и указывает рукою на одну из разрушенных землянок.
— Сюда…
Ребята расчищают проход и отбрасывают в сторону остатки крыши, которая не даёт возможности проникнуть внутрь. Наконец, вход свободен, и они втаскивают носилки внутрь.
— К стене поставьте… нет, не к этой! Слева.
Виктор приподнимается на носилках, ему подсовывают под спину свернутую шинель — так удобнее. Он ощупывает руками стену, что-то там нажимает…
— Шомпол!
Партизаны переглядываются.
— От винтовки!
Ага, дошло!
Один из них быстро выдергивает из своей трехлинейки стальной прут и протягивает его Петрищеву. Тот, повертев его в руках, втыкает куда-то между бревнами, к чему-то там прислушиваясь.
— Ещё один…
И второй шомпол исчезает в стене.
— Так…
Виктор отодвигает бревно (которое неожиданно легко вдруг скользнуло в сторону) и сует в темную дыру руку.
Напрягается, что-то непонятное ей там делая.
Видно, что по его лицу катятся капли пота, ему сейчас очень трудно. Да и рана, надо думать, болит…
— Всё…
Он устало откидывается на спину.
Командир подходит к носилкам.
— Ну что? Есть там что-нибудь?
— Есть. Только тяжелый этот портфель… не иначе, железом каким-то набит, не вытащить мне.
— А он… не того? Не жахнет?
— Сейчас — нет. Там две мины было. Одна — на вытаскивание этого бревна. Вторая — на подъем портфеля, разгрузочная. Сама взрывчатка где-то в полу лежит, да у входа ещё заряд — туда шнур детонирующий ведет. В самой этой ямке только две мины. Что не так сделаешь, землянку не то что завалит — наружу всю вывернет! Вместе со всеми, кто туда влез. Сапер наш делал, Миха — он на эти штуки большой мастер был… Помогал я ему, оттого и знаю, куда и что совать надобно. А куда — не треба!
— Ага! — повеселел Егорыч. — Ну-ка, парни, тащите носилки на улицу! Здесь и без того тесно!
Петрищева выносят из землянки, и ставят носилки около входа.
Командир партизан подходит к стене, суёт в темную дыру руку и выволакивает оттуда портфель.
Когда-то, наверное, щегольской и красивый, кожаный портфель покрылся теперь пятнами, даже местами заплесневел. Потемнели ремни, стягивающие его, и окислились пряжки и замки.
Егорыч ставит его на траву, и присев на корточки, расстегивает крышку.
Внутри обнаруживается темный, даже на вид тяжелый и основательный, металлический ящик. Небольшой, примерно 30х30 сантиметров. Не слишком толстый, сантиметров десять.
И всё.
Больше в портфеле ничего нет.
— Хм… — вертит ящичек в руках командир. — И это всё? Ради такой фиговины мы сюда столько раз ходили?
Никто не успевает ему ничего сказать.
Словно вихрь проносится над полянкой! Гимнастерка на груди Егорыча лопается сразу в нескольких местах, и кровь брызжет прямо на стоящего рядом партизана! Впрочем, тому это уже не интересно — на моих глазах пуля сносит ему верхушку черепа.
Не сиди я на земле, куда меня пихнул кто-то из «конвоиров» (дабы я не загораживал им обзор), досталось бы и мне. Причем, неплохо досталось бы — как раз на линии огня нахожусь. А раз так…
Ничком падаю на землю и скатываюсь в разрушенную землянку.
А на полянке продолжается избиение. Иначе это охарактеризовать никак невозможно. Невидимые стрелки методично расстреливают мечущихся по лесу партизан. Судя по всему, все ключевые точки ими давно обнаружены и хорошо известны, так что они держат их под контролем. Ответная стрельба быстро стихает. Татакнул было «ДП» с опушки леса, но тотчас же захлебнулся, не успев выпустить и десятка пуль. Это даже не бой — побоище! Пули летят почти со всех сторон. Впрочем, почему — почти?
В бревна над моей головой они попадали уже несколько раз. И каждый раз — с новой стороны! Действительно, противник ведет огонь, практически, со всех сторон.
Нельзя сказать, что партизаны не пытались оказать сопротивления. Их винтовки и пулеметы открыли огонь почти одновременно с нападающими. И этот огонь не был бесполезным — стрельба из леса несколько поутихла. Надо думать, кое-кому резко поплохело.
Но, увы…
Те, кто устроил здесь ловушку, были людьми небесталанными, и их боевой опыт существенно превосходил таковой у партизан. Винтовки моих товарищей отвечали всё реже. Вот прозвучал последний выстрел… и наступила гнетущая тишина.
Приподнимаюсь над землей (насколько это возможно сделать со связанными за спиною руками). В нескольких метрах от меня стоят носилки с Петрищевым. Его шинель в нескольких местах пробита пулями, но он, как ни странно, ещё жив. На губах у него пузыриться кровь, но глаза открыты и в них ещё видна искорка жизни. Вижу шевеление руки — это он гранату там сжимает! Отрицательно мотаю головой — не спеши! Ведь некуда же пока бросать! Похоже, что он меня понял… рука разжалась. И то хлеб, под нашими ногами двадцать килограммов тротила, мало не будет. И толку с того никакого — противника-то рядом нет!
Наступила тишина, смолкли в лесу перепуганные обитатели. Стихли и выстрелы со стороны противника.
— Die erste Truppe — Vorwarts! Passen Sie auf! Schie't auf die geringste Gefahr!
Так… вот оно и началось. Вперед, стало быть… и стрелять при малейшей опасности. Ну, а ты чего ожидал? Официанта в смокинге и с бутылкой шампанского на подносе?
И что мы можем? Со связанными-то руками и полумертвым товарищем на носилках? Да не слишком-то до фига…
Ага, вот и первый мелькнул. Двигается легко, от укрытия к укрытию передвигается быстро и ловко пользуется малейшими складочками местности. Опытный чертяка… такого на мякине не проведёшь!
Второй.
Страхует первого, настороженно поводя вокруг стволом автомата. Пока тот не залёг, с места не двигается вообще.
Не вижу других, но они, наверняка где-то есть. Парочкой проверяющих здесь не обойдутся.
Бах!
Ага, контрольный.
Значит, кто-то из партизан ещё жив… был.
Бах!
Уже глуше и с другой стороны.
Точно, эта парочка тут не одна.
— Глаза закрой! — шепчу я ему. — Увидят же! Издаля стрельнут!
Под шинелью вижу движение руки — он откручивает колпачок на рукоятке.
«Ну что, Максим — приплыли? Сейчас немцы выйдут на полянку, и Виктор дернет за шнур. Сдетонирует ли заряд? Может… А может и не завестись, всё-таки от землянки носилки стоят достаточно далеко. Хотя, он ведь должен знать, где расположена взрывчатка. Но вот сработает ли основной заряд. Мне под ноги бросить — точно рванет, где-то здесь проложен детонирующий шнур, а этот-то сработает. Во всех случаях сработает, даже и от меньшего взрыва. Сколько немцев мы захватим с собой? Двоих, троих? Мало… Но, хоть кого-то, всё не так обидно будет».
Но Петрищев меня не слышит, что-то там у него не заладилось. Так он в руку ранен! Прижал гранату левым бедром и правой рукой пытается колпачок отвернуть!
Шорох кустов — и на полянку вступает немец. И сразу же, с противоположной стороны, но чуть левее (чтобы не перекрывать товарищу сектор стрельбы) выходит второй. Первый из вышедших стоит за спиной Виктора и его лица не видит. А вот второй — тот различает всё очень отчетливо, и естественно, замечает шевеление руки. Ствол его оружия начинает двигаться вверх — сейчас он выстрелит. А Петрищев не успеет, это я уже хорошо понимаю. Сейчас немец застрелит его — и всё… останутся неотомщенными все погибшие здесь партизаны. Зазря, стало быть, пропадём…
