Суда не будет (СИ) - Федин Андрей Анатольевич

— Да, — казал он. — Перед твоим приходом я как раз знакомился с отчётом обо всех этих убийствах и самоубийствах, что случились в Нижнерыбинске на этой неделе. Смерть Фролова и Соколовского признают суицидом: я прослежу. Информация о ликвидации нашим сотрудником связанного с иностранными спецслужбами особо опасного преступника Серого уже передана наверх.

Виталий Максимович качнул головой.

— Дима, в случае с Серым ты сработал грязно, — заявил он. — Не ожидал от тебя подобной халатности. Что за фиглярство? Неужели не хватило фантазии? Устроил бы ему аварию. Или отравление. Ну… не знаю, ты в этих делах лучше меня разбираешься. А то затеял, видишь ли, ковбойские разборки средь бела дня посреди города. Нам из-за тебя теперь по шапке прилетит от начальства.

— Виталий Михайлович, в прошлый раз… когда моего брата застрелили, мне в январе девяносто второго позвонил человек. Мужчина. Его голос я не узнал. Он выразил мне соболезнования в связи со смертью брата. Сказал, что Димка был хорошим другом, прекрасным офицером и до самого конца преданно служил своей Родине. Это не вяжется с тем, что я узнал теперь.

Корецкий выжидающе смотрел на меня сквозь пелену табачного дыма.

— Виталий Максимович, вы… мы с вами знакомы? — спросил я.

— Я бы твоему брату не позвонил, — сказал Корецкий.

Он покачал головой.

— В то время вы уже умерли, — сказал я. — Вы…

— Да, Сашка мне передала твоё пророчество.

— Виталий Максимович, я приехал…

— Знаю, зачем ты приехал, — заявил Корецкий. — Рыков, у дочери от меня секретов нет. Учти это… на будущее. Скажу тебе так: моё самоубийство в моей квартире мог бы инсценировать только один человек. Кроме него, в мою квартиру с оружием никто бы не вошёл. Это абсолютно точно. Без вариантов. Он уже дал показания. Признался. Подтвердил твои предположения.

Сашин отец взмахнул сигаретой и добавил:

— Не дождутся, твари. Зубы об меня сломают. Так что моё самоубийство пока откладывается. Это ещё одна из причин, почему ты, Рыков, сейчас здесь. А не сидишь в камере подвала Большого дома вместе с моим старым другом и коллегой. Вот только сразу тебе говорю, Дима… или кто ты там на самом деле: я ещё не пришёл к окончательному выводу относительно тебя и твоих рассказов.

Корецкий ухмыльнулся.

— Но я представляю, кто бы позвонил твоему брату и выразил бы соболезнования в случае твоей смерти, — сказал он. — Я этому деятелю завтра же шею намылю. В воспитательных целях, разумеется. И да, мы с тобой давно знакомы. Говорю это, на тот случай, если у тебя действительно амнезия. Ты работал с моим другом в Смоленске, и теперь… работаешь со мной.

Я вскинул брови — вновь заметил у себя этот любимый «Вовкин» мимический жест.

Спросил:

— Разве Димка… разве я не ушёл со службы?

Генерал-майор указал на меня сигаретой.

— Ты вышел в отставку, Рыков, всё верно. Потому что этого потребовала сложившаяся в стране ситуация. Но это не значит, что ты не служишь Родине. Ты по-прежнему на службе, пусть и не по бумагам. Твоему брату правильно сказали тогда по телефону: ты был и станешься действующим советским офицером и защитником Родины…

Корецкий хмыкнул и добавил:

— … Даже если теперь у тебя вместо памяти в голове гуляет ветер.

Виталий Максимович положил сигарету в пепельницу. Он взял со стола конверт и вынул из него фотографию. Бросил её на столешницу передо мной.

Я опустил взгляд на изображение улыбчивого желтозубого мужчины.

— Вот это и есть твоя настоящая работа, Рыков, — сказал Виталий Максимович. — Враги Родины, которых мы теперь принимаем за друзей. Ты рассказывал Саше о книгах, которые ты сочинял в этом своём воображаемом будущем. Говорил моей дочери о неком спецотряде «Белая стрела», который отстреливал преступников. В реальности его, разумеется, не существует…

Корецкий замолчал, взял в руку сигарету. Затянулся дымом.

— … Но я сейчас курирую работу организации, по выполняемым функциям отчасти похожую на эту выдуманную тобой «Белую стрелу», — сказал генерал-майор КГБ. — Ты тоже состоишь в этой организации. По собственному желанию, а не по моему приказу. Подробностей я тебе сейчас не скажу. Пока мы не разберёмся с твоей памятью. Однако кое-что тебе всё же поясню.

Генерал-майор облокотился о столешницу. Бросил взгляд на фото прибалтийского журналиста. Внимательно посмотрел на меня из-под густых бровей.

— Твоё криминальное настоящее, Дима, — сказал он, — это хорошее прикрытие, которое обеспечит секретность нашей организации в случае провала очередной миссии. Цепочка расследования убийства приведёт не к офицеру КГБ. А к нашему бывшему сотруднику, ныне работающему на бандитов. Это будет обычный криминал, а не убийство по политическим мотивам.

Виталий Максимович дёрнул головой.

— На комитет сейчас… и уже не первый год оказывают давление. Политика нашего руководства теперь не всегда находит понимание среди патриотов нашей Родины. Врагов сейчас называют друзьями, хотя они по-прежнему вредят нашему государству. Вот с такими вредителями мы сейчас и боремся, Дима. За это меня и списали со службы… в том будущем, о котором ты говорил Сашке.

Столешница заскрипела — Корецкий постучал по пепельнице сигаретой и откинулся на спинку стула.

Я сделал глоток из чашки. Отметил, что взгляд Сашиного отца стал задумчивым.

— Рыков, о нашей с тобой дальнейшей работе мы поговорим позже, — сообщил Виталий Максимович. — Когда я окончательно разберусь во всём вот в этом.

Он снова положил руку на лежавшие перед ним на столе папки.

Сказал:

— Думаю, случится это после предсказанных тобой на вторую половину августа событий. Как ты их назвал? ГКЧП? Я решил, что понаблюдаю за этими событиями со стороны. В политику, Дима, я не полезу. Я понимаю: что-либо кардинально менять в нашей стране сейчас уже поздно. Поэтому буду рад… если твои предсказания через три недели сбудутся.

Он взмахнул сигаретой и спросил:

— Знаешь, почему?

— Почему, Виталий Максимович?

— Потому что тогда я совсем под иным углом взгляну и на все прочие твои, Дима, пророчества.

Корецкий затушил сигарету, собрал в стопку папки и вернул их на подоконник. Они тут же отразились, будто в зеркале, в оконном стекле (где до этого отражался горшок с фиалкой). Я отметил, что ни одну из своих папок Сашин отец передо мной так и не раскрыл. Словно он не сомневался: я поверю ему на слово. Корецкий придвинул к себе мои блокноты.

— Вчера и позавчера я много спорил со своим старым другом, — сказал он, — о положении дел в нашей стране. С тем самым другом, который готовил мою ликвидацию. Мы с ним не сошлись во взглядах на те перемены, которые произошли и происходят в СССР. Но я нисколько не сомневаюсь, что у нас с ним было бы единое мнение о том, что ты записал вот здесь.

Виталий Максимович постучал пальцем по странице раскрытого блокнота.

— Ленинградский людоед, Ларионовский мучитель… — произнёс он. — Я за то, чтобы все эти персонажи остались только на страницах приключенческих романов. В реальной жизни они не нужны. Это я говорю не только, как генерал. А как муж, отец и уже почти дед. Такие книжные персонажи, Дима, нам на улицах городов и сёл не нужны. Однозначно.

Корецкий снова ткнул пальцем в страницу.

Продолжил:

— Вот этот Александр Дорохов, например. Сашка с твоих слов записала его фамилию и год рождения. Сказала, что у тебя возникли сложности с поиском этого Курского душегуба. Я дал задание подчинённым. Они с ним справились за пару дней. В Курской области проживает почти два десятка Александров Дороховых. Но только один из них шестьдесят шестого года рождения.

Виталий Максимович хмыкнул.

— Как видишь, Дима, такие проблемы решаются очень просто. Координаты этого Дорохова я тебе предоставлю… чуть позже, когда мы с тобой всё же насладимся обещанным тобою балетом «Лебединое озеро» по телевидению. Ведь ты же понимаешь: к делам нашей организации я тебя теперь не подпущу. Даже если все врачи мне скажут, что ты полностью здоров и вменяем.