Давным давно была война ... (СИ) - Колесов Василий

На следующий день разведчики собрались у небольшого болотца. Некоторым очень хотелось подшутить над пареньком, но стояли молча. Вчера они уже попробовали подшутить, когда старшина Овчаренко приехал с мальчишкой. А потом старшина привел в расположение не просто мальчишку, а младшего сержанта, который стал что- то плести из ивовых веток и лыка.

На шутки про сапоги и лапти мальчишка только взглянул на шутников и продолжил работу. Сделал три пары странных конструкций… Потом вернулся Овчаренко и заставил парнишку пришивать нашивки за ранения: две желтые и три красные. И шутить как-то расхотелось, но не верилось…

Полковник Черненко тоже был удивлен: мальчишка не только прошел по болотцу, но и в след за ним через болотце прошел здоровяк Овчаренко. Майор Смирнов тоже хотел пройти, но полковник остановил:

-Майор, не лезь в болото… Я все понял - толковый парнишка, оставляй у разведчиков.

Разведгруппа старшего лейтенанта Миленкина, из шести человек, в конце мая получила разрешение на проход в тыл противника через болото в районе деревень Раковичи и Михайловка. Болото Бридский мох в этом районе считались непроходимыми, что было на руку разведчикам. Задача стояла следующая: выяснить, какие части находятся на этом направлении в сторону Паричей. В этой разведгруппе был и Сережка. Серый и сам понимал, что еще слаб после ранения, но – напросился, а майор Смирнов поддался на уговоры, которые больше походили на шантаж. Знал бы Серый, чем обернется для него этот «шантаж»…

Болото прошли в мокроступах практически без проблем. На той стороне разведчики обнаружили несколько пулеметных точек и … и все. Фрицы верили своим картам, где болото Бридский мох был заштрихован сплошными линиями – считалось непроходимым.

После захода в одну из полусожженых деревенек - Раковичи, разведчики решали, куда идти дальше, в район Чернина или Селища. Решили искать удачу на дороге Чернин – Паричи. Быстро прошли около километра до очередного болота, потом 500 метров по болоту, по-пластунски по открытому пространству до дороги, пересекли дорогу и нырнули в лес. А на поляне… земляники видимо – невидимо, и это в конце мая! После небольшого отдыха к Сережке подошел Овчаренко.

-Серый, тут такое дело… - то ли смущенно, то ли хитро улыбнулся старшина, подавая вещмешок. –Дальше пойдешь в открытую, по дороге. Мы подстрахуем. Как появится стоящий язык – будем брать. Вот тебе вещи, переодевайся…

Сережка снял маскхалат, гимнастерку, галифе, достал вещи из вещмешка...

-Вы чего, издеваетесь? Это же девчячье!

-А чего издеваемся? Ну, девчячье… - начал старший лейтенант Миленкин.

-А что, мальчишечьего ничего не нашлось? – продолжал возмущаться Серый.

-А ты что, не слушал, что в хате говорили? А, ты же в охранении был! Слушай! Фрицы зачистили все деревни в округе: одни каратели сожгли, в других всех парней от 14 лет и мужчин угнали. Так что… будешь девочкой. – констатировал старший лейтенант.

-Не буду я девчачье одевать!

-Серый, ты хочешь операцию завалить? Хорош ломаться, не пряник! Тоже мне форья! – выдал старшина Овчаренко.

-А что такое – форья? – не понял Сережка.

-Форья? Ну, вроде ругательство… Ну… это как девка, которая ломается, вся такая из себя «фифа». Ну, вспомни фильм «Цирк»! Там к Орловой американец клинья подбивал, она ему «от ворот поворот», он ей в лицо тряпки дорогие кидает и кричит: «Форью, Мэри!»

-А-а-а! Фор ю, Мери! - дошло до Сережки, который начал безудержно смеяться. – Форья! Это кто ж додумался!? Форья!!!

-Ну-у, не знаю, у нас в деревне все так ругались!

-Хорош ржать, давай, переодевайся, - остановил Сережкину, почти истерику, старший лейтенант. Нахмурившийся сережка стал переодеваться.

-А че, щаплая (красивая) девчуха получается, правда клявая (стройная) слишком… Платочек не забудь, на лысоту-то… - чисто глумился один из бойцов.

-Да пошли вы… - не выдержал Серый.

-Младшой! Хорош бузить! Дело делаем. Лес идет вдоль дороги метров 300, только там никто не остановится, партизан побоятся. Значит идешь дальше – вот тебе туесок с земляникой. Ты идешь в Рудню, продать ягоду, купить хлеба… - придумывал на ходу Миленкин.

-Да меня первый полицай за шкирку возьмет… с такой сказкой! Вы мне еще красную шапку дайте!

-Так ты на полицаев не выходи, выходи на легковушку! На немцев! Уверен, поведутся на ягодку! – продолжал импровизировать старший лейтенант.

-Так поведутся на «ягодку» или на ягодки? – хмуро переспросил Серый, чем вызвал очередной «тихий ржач» разведчиков.

-Серый, хорош хохмить, а то я не выдержу, - почти плакал Овчаренко.

-Дядь Вань, кто в роте про это расскажет кому, я тому в постель теплого чая налью, пусть в желтых кальсонах походит, скажу, что он обоссался! – выдал угрозу Серый.

-Мужики, -перестал смеяться Овчаренко. – А вот это уже серьезно! Он если обещает – делает.

«Девочку», идущую вдоль дороги догоняли легковая машина и мотоцикл. В машине ехал интендант гауптман Вольф На мотоцикле с пулеметом была его охрана, два солдата. Партизан гауптман, конечно, побаивался, но зимой в округе была проведена карательная операция, несколько деревень сожгли, несколько выселили, всех лиц мужского пола от 14 до 65 лет отправили на работу в Германию. Партизан загнали в леса и болота.

-Клаус, останови вон у той девочки! – приказал Вольф водителю.

Около девочки затормозила машина. Дверь открылась и, поставив правую ногу на придорожную пыль, немецкий офицер поманил девочку – босую, маленькую замарашку, в платье не по размеру, пальцем:

-О! Медхен, ком… Ком! Девочек, иди сюда…

Девочка, сжавшись почти в комочек, прижимая к груди туесок, сделало один нерешительный шаг, второй, приблизилась к машине.

-О! Erdbeere (земляника)! – немец взял у девочки туесок. Попробовал. Покачал головой сверху вниз. – Гут, зер гут!

Притарахтел мотоцикл с охраной.

-Клаус, посади девочку в машину, она поедет со мной!

-Слушаюсь, герр гауптман!

Девочка попыталась поупираться, но водитель дал ей легкий подзатыльник, дернул за руку, показал, что нужно сесть в машину.

-Сидеть! Ферштейст? – водитель закрыл дверь за севшей на заднее сидение девочкой.

Мотоцикл двинулся. Гауптман улыбнулся, думая о чем-то приятном. Водитель обошел машину, сел за руль..

-Нихт бевеген! (не двигаться!) – совсем неожиданно произнесла «девочка» грубоватым мальчишечьим голосом, и Клаус увидел, что та положила правую руку с зажатой «лимонкой» на погон гауптмана, на пальце левой рукой покрутила выдернутое кольцо. – Сидеть! Вашу мать! И не дергаться!

Гауптман повернул голову налево и закрыл глаза, стал считать секунды. «Это, наверное, одна из тех, кто уцелел после зачистки, она мстит за убитых родных… Она – самоубийца! Это конец!» - пронеслось в голове у гауптмана. Как мотоцикл подъехал второй раз Вольф даже не услышал, он пришел в себя, только когда его грубо повалили в придорожную пыль. Он только заметил, что на мотоцикле нет его охраны…

Серый сел в машину.

«Если машина двинется, то придется стрелять в водителя. Главное, не попасть в офицера», - думал Овчаренко. Впереди и сзади по бойцу прикрытия. Их здесь трое… четверо – еще Серый в машине. Прошла минута - машина не двигалась. Мотоциклисты, чертыхаясь, сделали еще один разворот, подъехали… Гауптман Вольф и его водитель сидели в машине, первый закрыв глаза, второй их выпучив, и не шевелились, словно замороженные.

Охрана так была удивлена этим видом, что за тарахтением мотоцикла не услышала, как сзади к ним метнулись двое в маскировочных халатах.

В живых оставили только гауптмана. Мотоциклистов сняли ножами Овчаренко и старший лейтенант. Потом пришла очередь водителя… Это в кино всех пленных благополучно приводят в штаб. Гауптману связали руки, в рот вставили кляп, завязали глаза. Забрали документы убитых, оружие, с мотоцикла сняли МГ, мотоцикл и тела убрали в кювет и кусты. Все это было сделано за несколько минут. Повезло – дорога осталась пустынной. За эти минуты Сережка успел вставить чеку обратно и переодеться: скинул платье, отстегнул от ноги подсумок с гранатой на ремешке-допнике, одел форму, маскхалат, сапоги.