Московское золото или нежная попа комсомолки. Часть Вторая (СИ) - Хренов Алексей

Лёха даже не подняв головы, лениво бросив в ответ:

— Если пожар начнётся, выноси меня первым! Я хотя бы выспавшийся его встречу.

И вновь натянул шлемофон пониже, проваливаясь в заслуженный сон.

* * *

На следующий день ситуация снова повторилась, но в этот раз на разведку отправился только один самолёт, оборудованный радиостанцией. Примерно через полтора часа радист Острякова вышел на связь. Его голос, искажённый помехами, звучал хрипло:

— Видим эсминец мятежников. Координаты: квадрат 36–52, по улитке 8. Повторяю. Атакуем, — связь прервалась, и через пару минут он дополнил: — Бомбы сбросили. Топлива в обрез. Развернулись на базу.

Кузьмич быстро закончил расчеты и повернулся к Лёхе:

— Лёша, прямо на пределе дальности. Бензина то у нас по половине баков залито, чуть больше может.

У самолета Николаева техники копались в одном из двигателей и давали минимум часа три до готовности.

Конец апреля 1937 года. Море в районе Сантандера.

Лёха хмыкнул, взвешивая все «за» и «против», но отступать не стал. Тут же на борту пошёл отсчёт запуска, двигатели заработали, самолёт завибрировал, и через десять минут их тяжело гружёная «Катюшка» переваливаясь на неровностях покатилась по взлётной полосе. Набрав скорость и приподнявшись над землёй, она, тяжело оторвалась от аэродрома и взлетела, таща торпеду прямо в открытое море, к указанному товарищами квадрату.

Самолёт упорно двигался к цели. Где-то там, за горизонтом, была их возможность ударить по мятежникам и, возможно, повернуть ход событий, пусть и на один маленький градус.

Спустя двадцать пять минут полёта, которые показались экипажу вечностью, самолёт достиг указанного квадрата. Лёха начал осторожно закладывать спираль, постепенно увеличивая радиус в надежде обнаружить цель. В кабине повисло напряжение: каждый взгляд, каждая команда через внутреннюю связь были нацелены только на одно — найти эсминец.

Десять долгих минут ничего не происходило. Ветер свистел за кабиной, море расстилалось до самого горизонта, и только монотонный гул двигателей нарушал эту навязчивую тишину.

— Вижу дым по курсу, влево тридцать! — вдруг оживился Кузьмич, высматривая горизонт через бинокль.

Лёха тут же опустил нос самолёта в указанном направлении и начал преследование. Двигатели завыли чуть громче, словно и они почувствовали азарт охоты.

На горизонте показался эсминец, шедший ходом примерно в пятнадцать узлов. Его корпус рассекал волны, оставляя за собой красивый длинный пенный след. Четыре тонкие трубы поднимались над палубой, и корабль напоминал старые российские «Новики».

— Маленький какой то и похоже юркий, — пробормотал Лёха, приглядываясь.

Когда самолёт прошёл рядом с кораблем и экипаж смог его разглядеть, Лёха почувствовал сомнения. Торпеда была одна, корабль оказался небольшим и его манёвренность вызывала опасения. Сможет ли торпеда попасть в такой верткий объект?

— Торпеда одна, а эсминец мелкий… Может, для такой работы сгодился бы и груз кирпичей, — буркнул Кузьмич, но тут же осёкся.

— Приготовиться к атаке, — в итоге произнёс Лёха, постаравшись задавить все сомнения.

Лёха сделал круг, развернув самолёт так, чтобы идеально выйти поперёк курса эсминца. Машина, словно гигантская птица, скользила в двадцати метрах над водой, оставляя за собой серую струю выхлопов, смешивающуюся с морской дымкой.

— Правее четыре… ещё два… ещё один… на курсе! — голос Кузьмича звучал слаженно и чётко, как метроном в руках дирижёра.

Две малокалиберные зенитки лихорадочно били по самолёту, разбрасывая огненные трассеры, которые выглядели, как летящие в ночи кометы. Лёху пару раз тряхнуло, что-то глухо звякнуло в корпусе. Лёха стиснул штурвал так крепко, что костяшки пальцев побелели под перчатками.

— Боевой! Готовность… Три, два, один… Сброс! Пошла! — крикнул Кузьмич, и торпеда, будто дикий зверь, освободившийся из клетки, нырнула в воду и устремилась к цели.

Белый след торпеды, яркий и четкий, словно стрела на фоне голубого моря, тянулся прямо к эсминцу. Экипаж замер в ожидании, наблюдая, как этот миг соединяет все их усилия в один бросок.

Освободившись от почти тонной загрузки, самолёт тут же почувствовал облегчение. Он буквально вспух, словно выдохнув, и попытался набрать высоту. Лёха осторожно задавил штурвал вниз, удерживая машину на предельно малой высоте. Ему помнились мемуары лётчиков-торпедоносцев об опасности набирать высоту сразу после сброса.

Лёха дал правую ногу, чуть приподнял самолёт и вывел самолёт из зоны обстрела, словно опытный дуэлянт, который вовремя уклонился от удара шпагой.

На эсминце поднялся хаос. Тем временем эсминец, заметив белый след торпеды, буквально лёг на бок, совершая резкий манёвр вправо. Корабль, казалось, изо всех сил пытался увернуться, зенитки прекратили стрелять по самолёту и теперь яростно стреляли в море, пытаясь сбить торпеду с курса. Даже кормовая пушка сделала выстрел, куда в сторону приближающейся торпеды, хотя выглядело это больше как отчаянный жест, чем реальная попытка.

Метрах в десяти от кормы эсминца, грохнул взрыв. Огромный столб воды взметнулся вверх, словно гигантский гейзер, напоминая всем, что у войны всегда своя эстетика разрушения.

Лёха разочарованно выругался: столько усилий и всё напрасно. Торпеда промахнулась всего на пару мгновений, но этого хватило, чтобы цель осталась невредимой.

— А похоже все таки мы ему винты попортили! Смотри, эти козлы почти встали! — прорезался в наушниках Кузьмич, — Эх, лимит у нас по топливу, а то бы сейчас их из пулемётов штурмануть! — в азарте высказался Кузьмич.

Лёха глубоко вздохнул, разворачивая самолёт в сторону Сантандера. Машина, словно разделяя настроение экипажа, жалостливо вздохнула моторами, понизив ритм до размеренного урчания. Они взяли курс на аэродром, а в море за ними остался болтаться небольшой корабль.

Точный результат атаки остался с неизвестным для наших героев.

Конец апреля 1937 года. Аэродром Алькала, пригород Мадрида…

Весь следующий день ушёл на полёт в Мадрид и обратно за оставшейся торпедой. В отличие от первого раза, погода стояла солнечная, и никаких туч, где бы спрятаться, не было. Небо было ясным, а нервы натянутыми, как струны. С подвеской второй торпеды техники в Мадриде справились достаточно быстро и уже через несколько часов Лёхин самолёт отправился в обратный путь.

Посовещавшись с Кузьмичом, Лёха весь полёт вёл самолёт на высоте двести — триста метров, минимальной для манёвров тяжело гружёного самолёта с торпедой под брюхом. К середине второго часа полёта у него болела поясница, затекли ноги и руки, а задница приняла форму парашюта. Если бы его пожелания конструктору Туполеву материализовались, тот бы провёл много дней в персональном аду, сидя внутри такого же орудия инквизиции. Пару раз Лёха проносился прямо над головами солдат, удивлённо задирающих лица наверх. Он обошел по большой дуге Бургос с размещенным там легионом «Кондор», но к счастью, встречи с фашистскими истребителями удалось избежать. Полёт в Мадрид и обратно оказался не менее изматывающим, чем первый.

После посадки, вывалившись из самолёта, Лёха рухнул на траву от усталости.

* * *

Однако радость от завершённой миссии оказалась кратковременной. Следующие несколько дней прошли в безрезультатных вылетах его товарищей. Море оставалось пустым, а противник, казалось, играл в прятки. Республиканское звено томилось в ожидании, словно рыбаки, которые закинули сети, но так и не дождались улова. Лёха пытался развеяться, и поговорив с товарищами, в одну из ночей свалил в город.

Конец апреля 1937 года. Дорога в Сантандер.

Лёха стоял на обочине дороги у аэродрома в надежде поймать попутку. Вокруг не было ни души, даже в этом краю редкие автомобили казалось совсем вымерли этим вечером. В очередной раз он уже начал задумываться, не идти ли пешком, когда на дороге появилась маленькая открытая машинка-кабриолет. Лёха активно замахал рукой, показывая, как ему надо ехать. Голубая машинка ловко притормозила около него обдав пылью. За рулём сидела молодая симпатичная испанка с тёмными волосами и смотрела на Лёху с лукавой улыбкой.