Диана Удовиченко - Клинок инквизиции
Воспоминания были сладкими. Сладкими, как тело цыганки. Темный переулок, быстрый бег, растущее возбуждение, треск ткани, распоротой острым когтем, смуглая кожа. Плач, мольба, беспомощный крик. Невыносимое наслаждение.
Эта жертва будет сниться ему всегда. Она – особенная. Его каприз, его прихоть, его любовь. Его свобода.
Сенкевич
– Я вызываю и заклинаю тебя, о дух Марбас, и, вооруженный властью, данной мне Высочайшим Величеством, я строго приказываю тебе именем Бераланенсис, Балда-Хиенсис, Паумахиа и Апологиае Седес, и именами могущественнейших принцев, и джиннов, Лиахидии, и министров адской обители, и именем главного принца престола в Девятом легионе…
Клаус в пятый раз повторил заклинание вызова. Демон так и не явился.
– Что там? – хмуро спросил Сенкевич, стоявший в защитном круге.
Демона, как и всегда, вызывали в лесу, на заснеженной поляне. Полотна с заранее нарисованными магическими символами были расстелены прямо на снегу. Они пришли сюда вдвоем – Сенкевич никому не желал доверять тайну, которую ожидал узнать от Марбаса.
– Почему он не явился?
Альбинос пожал плечами:
– Не желает. Возможно, занят. Сейчас попробую другое заклинание. – Он откашлялся, сделал глубокий вдох и заговорил: – Я призываю, заклинаю тебя и приказываю тебе, О Дух Марбас, явиться и проявить себя перед этим кругом в красивом и миловидном обличье, без уродства или обмана, именами Иах и Вау, которые Адам слышал и произносил; именем бога Агла, которое услышал Лот и был спасен со всей своей семьей; именем Йот, которое Иаков узнал от ангела, когда боролся с ним, и был спасен от руки своего брата Исава; и именем Анафаксетон, которое услышал Аарон, произнес его и стал мудрым; и именем Забаот, которое назвал Моисей, и тогда вода во всех реках превратилась в кровь…
Я все равно тебя найду, тварь проклятая, думал Сенкевич. Найду и уничтожу. Не выйдет с помощью колдовства – наемников натравлю, они и не таких в капусту рубили. Завалишь наемников – сам расправлюсь, собственными руками задушу, глотку перегрызу…
Времени оставалось немного, Сенкевич это вычислил. Через неделю концентрация негативной энергии над Равенсбургом достигнет максимума. Если подойти с умом, может хватить для создания портала. Значит, надо успеть отыскать вервольфа за семь дней.
Между тем Клаус повторил новое заклинание дважды – бесполезно.
– Попробуй принуждение, – приказал Сенкевич.
– Гроссмейстер, а ты уверен?.. Марбас очень могущественный демон, он может разозлиться. Что, если я с ним не справлюсь, чтоб я сдох?
– Вот если не хочешь сдохнуть, постараешься, – рявкнул Сенкевич.
Приунывший альбинос покорно завел:
– Я заклинаю тебя, о дух Марбас, всеми самыми великими и могучими именами величайшего и несравненного господа бога, приди быстро и без промедления…
Если демон не явится, придется действовать более привычными, земными методами. Дать задание стукачам и наушникам, собирать сведения, анализировать, вычислять… Ему не впервой, только слишком уж мало остается времени.
Заклинание принуждения демон тоже проигнорировал.
– Значит, он отправлен повелителем в другое место и не может прийти, – сделал вывод Клаус.
– Читай «оковы духа».
Альбинос злобно зыркнул на Сенкевича, мысленно проклиная его осведомленность в демонологии. Потом все же прочел новое заклинание.
– Гроссмейстер, мы рискуем. Он может прогневаться.
– Заклинание огня… – бросил Сенкевич.
Клаус принялся священнодействовать: взял пергамент со знаком Марбаса, уложил в железную шкатулку, на дне которой была насыпана сера, бросил в костер, произнес обращение к огню – даже это не помогло. Лишь после заклинания большого проклятия над поляной пронесся порыв ветра, пламя в костре заколебалось и в магическом треугольнике появился огромный лев. Его шкура отливала золотом, пышная грива сияла, словно была сделана из огня, глаза горели, как драгоценные камни.
Клаус поспешно вытащил шкатулку из костра, проговорил приветствие. Из львиной пасти вместе с рычанием исторглись слова:
– Чего ты хочешь, человек? Желаешь ли знать правду о скрытых вещах или секретах? Хочешь наслать на кого-нибудь болезнь или вылечить ее? Алчешь мудрости и знаний в искусствах механики? А может, мечтаешь превратить кого-нибудь в зверя или другое существо?
– Мне нужно знать одну тайну. Скажи мне, о дух Марбас, кто обращается в вервольфа?
Демон молчал, покачиваясь в треугольнике. Клаус повторил вопрос. В ответ Марбас издал такое злобное рычание, что альбинос подпрыгнул в защитном круге. По приказу Сенкевича он перефразировал вводные – демон задрожал, словно от сильной боли, потом впал в бешенство. Рвал землю когтями, издавал чудовищные вопли, бился о невидимую преграду, как о стекло, пытаясь выбраться, изрыгал проклятия и угрозы. Демонолог приказал ему обратиться в человека, снова попросил ответить – получил лишь новую порцию проклятий. Так ничего и не добившись, Клаус позволил духу удалиться.
– Что это было? – спросил Сенкевич.
– Так ведут себя демоны, если не могут выполнить поставленную демонологом задачу, – ответил Клаус. – Наложенные на них заклинания причиняют тогда невыносимые муки. Должен заметить, Гроссмейстер, что высшие демоны – чрезвычайно злопамятные твари. Марбас еще попытается отомстить, чтоб он сдох.
– Но почему он не сумел ответить на вопрос? Открывать тайны – его свойство, работа, так сказать.
Клаус задумался.
– Может быть всего два объяснения. Первое: разглашение тайны запрещено великим повелителем духа.
– Кто его повелитель?
Клаус одними губами произнес грозное имя.
– Хорошо. А вторая причина?
Демонолог пожал плечами:
– Возможно, вопрос задан так, что демон не может на него ответить.
– Ладно. – Сенкевич открепил от плаща защитные знаки, вышел из круга. – Пошли домой.
По дороге он размышлял над словами Клауса. Если повелитель Марбаса запретил ему рассказывать, кто обращается в вервольфа, – значит, тварь находится под высшим покровительством. Следовательно, оборотень создан заклятием очень сильного колдуна, настолько сильного, что тот не побоялся прибегнуть к помощи одного из владык ада. Сенкевичу ничего не было известно о существовании такого человека.
Если же не так задан вопрос… Но как еще можно его задать? Вроде бы все совершенно правильно. Кто обращается в вервольфа? Здесь подразумевается четкий, определенный ответ. Если только…
Если Марбас не видел оборотня? Не знал о его существовании? Что, если этого человека скрывала пентаграмма Соломона? Выставляя ее перед собой, для демона ты словно исчезаешь из мира живых, дух неспособен почувствовать тебя. А он, Сенкевич, все время вызова простоял, закрывшись пентаграммой…
Сенкевич гнал от себя мысль, которая давно уже мучила его: что, если вервольф – он сам? Как там сказал тот колдун, которого схватила инквизиция? «Будь проклят, Фридрих Берг! Чтоб тебе захлебнуться в крови!» Что, если это проклятие сделало его вервольфом? Слова подходящие…
Странные сны, в которых он гонялся за Розой по ночным улицам Равенсбурга, боль в костях по утрам, металлический привкус во рту, кровь на губах… А после гибели Розы он проснулся весь в крови.
Если он вервольф, может ли не помнить о том, что творит по ночам?
Вспомнилась печальная улыбка девушки, ее уклончивый взгляд. В последнее время Роза была грустна. Знала? Она не выдала бы, любила. Потому боялась, стала убегать по ночам из дома? А он, выходит, все равно нашел ее и убил…
Сенкевич помотал головой. Не может этого быть! Не раскисай прежде времени, сказал он себе. Есть простой способ проверить, вервольф он или нет – поставить охрану возле двери. Нет, лучше прямо в комнате. Вооружить… чем вооружить? Мечами, вестимо. Хотя нет, приказать: пусть ловят живым. Интересно, можно ли снять проклятие?
Он решил не задумываться над этим, пока не выяснит правду.
Глава двенадцатая
Дан
– Клинок, останься. Сейчас приведут колдуна, – устало произнес Шпренгер. – Вчера на допросе он упорствовал, но я уверен: он что-то скрывает.
Стражники ввели избитого, дрожащего человека, швырнули перед столом на колени.
– Ну что, Питер Шульц, сегодня будешь говорить? – спросил Шпренгер.
Мужчина молчал, упорно глядя в пол.
– На дыбу! – взвизгнул Инститорис. – В тиски!
– Подожди, брат Генрих. – Голос Шпренгера звучал спокойно и почти дружелюбно. – Может быть, Питер все же одумается. Покайся, облегчи душу, сын мой.
– На дыбу! – упорствовал толстяк.
– Что ж, возможно, ты и прав, брат Генрих, – опечалился Шпренгер. – Палач…
Румяный молодец подступил ближе, засучивая рукава. Шульц задрожал сильнее, по щекам потекли слезы:
– Не нужно дыбу, ваша святость. Я все скажу, только не пытайте больше!
– Господь зачтет тебе искреннее раскаяние, – вздохнул Шпренгер. – Итак, занимался ли ты колдовством, летал ли на шабаши?
