Трава зелёная (СИ) - Решетников Александр Валерьевич

— Что случилось, Леонид Иванович? — ко мне поспешил находящийся здесь же Белкин. — Почему вы в таком виде и где ваша шапка?

— Шапка? — я наконец-то остановился, согнулся в поясе и упёрся руками в бёдра, стараясь восстановить дыхание.

— Да, шапка!

— На меня напали прямо посреди улицы, — слегка отдышавшись, ответил я, после чего провёл рукой по голове и убедился, что там действительно нет шапки.

— Кто напал? — задал очередной вопрос Белкин, а все остальные начали подходить к нам поближе, желая услышать разговор.

— Там… — я поднял руку, чтобы указать, откуда прибежал и к своему ужасу увидел толпу мужиков, которая направлялась в нашу сторону. Видать нашли по следам. Такого протектора на подошве нет во всём Боровске. Гаврила, за неимением резины, сшил мне её из нескольких слоёв толстой кожи. А чтобы подошва меньше истиралась, а так же не скользила по льду, я лично отлил из бронзы специальные подковки и шипы. Люверсы (металлические отверстия для шнурков) тоже изготовил сам, чем заслужил немалое уважение в глазах своего слуги. Он подобной фурнитуры ещё нигде не встречал. — Это они на меня напали!

Услышав мой испуганный крик, вперёд на вороном жеребце выехал его благородие Семён Алексеевич Челищев, как бы защищая меня и всех остальных от злобной мужицкой толпы.

— Пошто собрались?! — грозно хмуря глаза, крикнул он.

— Немца к суду хотим привлечь! — из толпы остановившихся мужиков вышел всё тот же козлобородый монах с противным голосом.

— Это за что же?

— За то, что отроков малолетних совращает, принуждая к содомскому греху.

— Чего, чего?! — воскликнул я, как только осознал, о чём идёт речь. — Ах ты, урод, козлобородый!!! Ты хоть понимаешь своей тупой башкой, какие предъявы мне бросаешь? Да за такие слова я сам порву твою жопу на британский флаг! — злость завладела всем моим существом, что я даже перестал следить за лексиконом и полностью перешёл на язык гопоты своего времени.

— Во-во! Ваше благородие, смотри, как лается, пёс смердящий! — не остался в долгу монах.

— Тихо! — громко скомандовал Челищев, удерживая своего жеребца, который нервно перебирал ногами. Народ примолк. Я тоже, еле удерживая эмоции. — Отец Димитрий, что тебе дало повод бросаться подобными обвинениями? Не боишься угодить на каторгу?

— За веру и погибнуть не страшно!

— За какую веру, урод?! — не сдержался я. — Ты меня обвиняешь с содомской грехе и растлении малолетних. Да за такое тебя на кол мало посадить!

— А ты и есть содомит! — пока я, задыхаясь от возмущения, не знал, что сказать, этот козёл стал рассказывать про племянника купчихи Кошкиной. Дескать, раздеваю ребёнка догола и нежно глажу, тем самым склоняя ребёнка к плотскому греху.

— Это правда? — обратился ко мне Челищев.

— Я делал ребёнку массаж. У него спина болела.

— Что такое — массаж?

— Э-э… — я стал подбирать слова, чтобы более понятно объяснить, что это такое. — Ваше благородие, вы же знаете, кто такие костоправы?

— Да, знаю.

— Вот и ко мне обратилась купчиха Кошкина, пожаловавшись на то, что у её племянника болит спина. Я в этом деле немного разбираюсь, поэтому не стал отказывать в помощи.

— Зачем же ты, ирод, раздевал ребёнка и гладил?! — не унимался гадский поп.

— Слышь ты, пень трухлявый, — снова не сдержался я, — если не разбираешься в медицине, то, какого хрена лезешь не в своё дело?! Ты почему сначала не подошёл за объяснениями ко мне? Ты почему сразу собрал толпу с палками? Между прочим, из-за вашего нападения, я потерял шапку, которая стоит пятьдесят рублей и ещё брошь, подаренную мне самим королём Франции! Брошь, к твоему сведению, оценивается в двенадцать тысяч рублей!!! Где моя брошь?! — что же, раз этот дурак заставил меня сегодня неслабо понервничать, то и я отплачу ему той же монетой. К тому же брошь оказалась дешёвой побрякушкой, которую лучше на людях не надевать. Вдруг кто-нибудь распознает фальшивку? Вся Боровская «верхушка» видела её на мне, а тут такой шанс избавиться от ненужной улики. Главное, Шварца предупредить, чтобы лишнего нигде не сболтнул. Хотя, не должен. Он не любит обсуждать свои дела с местными.

— Неужели, правда? — уставился на меня комендант.

— Да, ваше благородие, — шубу я уже успел расстегнуть, поэтому распахнул её пошире, показывая, что на кафтане, кроме пуговиц, ничего нет. — Они кидали в меня палками, я падал. Скорее всего, в это время потерял и шапку, и золотую брошь, украшенную драгоценным камнем.

— Я не это имел в виду, — продолжил Челищев. — Правда, что брошь стоит двенадцать тысяч рублей?

— Истинная, правда! — соврал я без зазрения совести. — Там камень очень дорогой. К тому же подарок самого короля Франции!

— Ты понимаешь, что натворил? — комендант перевёл свой взор на козлобородого попа и нахмурился.

— Не знаю я никакой броши! Он ребёнка хотел совратить! — снова заверещал служитель церкви. Вот только глазки у него испуганно забегали. Ага, чует кот, чьё мясо слопал. Отвечать придётся по полной. Тем более мужиков на бунт подбил. В толпе я насчитал четырнадцать человек вместе с ним. И все эти люди тоже начали понимать, в какое дерьмо вляпались, благодаря «Моисею».

— Всем стоять! — грозно рявкнул Челищев, одновременно с этим удерживая под собой нетерпеливого жеребца. Приказ прозвучал как раз вовремя. Те мужики из толпы, что стояли дальше всех, захотели под шумок улизнуть. — Охрана, живо ко мне!

От здания комендатуры отделилась четвёрка солдат, вооружённая длинными фузеями с притороченными к ним игольчатыми штыками. По знаку коменданта они разделились пополам и взяли толпу в клещи.

— Так, сейчас под охраной солдат возвращаетесь к тому месту, где напали на господина учителя, и ищете его шапку и брошь. Ищете и не расходитесь! Капрал…

— Слушаю, ваше благородие! — откликнулся один из четвёрки солдат.

— Никого не отпускать, пока я не вернусь.

— Будет сделано!

— А ты, отец Димитрий, и вы, Иван Леонидович, пойдёмте к купчихе Кошкиной. Посмотрим, что за массаж такой.

По сути, случившееся происшествие должен был разбирать воевода. Но ему уже два дня, как нездоровилось, из-за чего он отлёживался дома и на службу не выходил. Поэтому комендант Боровска взял на себя функцию по наведению правопорядка. Однако сложившаяся ситуация Челищеву шибко не понравилась. Мало того, что беспокойный и туповатый поп подбил на бунт людишек, так они умудрились напасть на дворянина, который имел высокие связи в столице. И как быть? По закону всю эту шоблу можно смело заковывать в кандалы и отправлять в Сибирь или забрить в солдаты. Только среди них сплошь умелые мастеровые и купцы. Начни репрессии, весь город можно взбаламутить. Ведь тут не один и не два человека, а больше дюжины. Это не бесправные крепостные. Да и те не всякое насилие сносят покорно.

Я про переживания коменданта ничего не знал. Для меня было главным обелить самого себя, заодно поиметь выгоду из создавшейся ситуации. Если нужно идти к Кошкиной, то пойдём. Мне скрывать нечего. Лишь бы эта дурёха про наши грешки не ляпнула. Фиг знает, как на это отреагирует общественность.

— Я с вами, — к Челищеву подошёл Белкин. — С этим безобразием придётся разбираться мне.

— Это точно, — хмыкнул комендант, прекрасно понимая, что судить и рядить гражданских — не его епархия. Он же лишь наводит порядок.

Сказать, что Кошкина удивилась, когда к ней в гости заявились первые лица Боровска, значит, ничего не сказать. Она с нетерпением ждала меня, всего такого распрекрасного, а тут… Короче, угощение, предназначенное мне, съели незваные «татары». Мало того, что объели, так ещё завалили бедную женщину кучей неприятных вопросов. Больше всех старался поп. Достал так, что я обратился к Белкину с просьбой заткнуть ему рот валенком. Иван Данилович, конечно же, эту просьбу отверг, но на отца Димитрия морально надавил, чтобы не лез, куда не просят. Так за разговорами и нехитрой трапезой дождались племянника купчихи. Пацан тоже не испытал радости при виде посторонних. Хотя здесь ещё не существует понятия «подопытный кролик», но ощущать себя им ребёнок явно не хотел.