Гай Орловский - Любовные чары
– Я этим манипуляторам лапы переломаю, – по-обещал я. – А мебель прибью к полу вот такими гвоздями. Здесь я хозяин, доминант и альфа-самец.
Она посмотрела на меня округлившимися глазами.
– Милый, а ты изменился…
Из-за моей спины раздался злой голос:
– Это точно.
Позеленевшая от ярости Мариэтта медленно спустилась по ступенькам, напоминая величественными движениями не то царицу Клеопатру, не то кого-то еще знакомого.
Остановившись перед замершей в испуге Аней, она потребовала:
– И что эта кукла умеет лучше, чем я?
Я хотел напомнить, что эта кукла не спорит и не арестовывает меня, но уже стал дипломатом после посольства в Уламрию, сказал уклончиво:
– Но она всегда в доме, а ты где-то на службе.
– И тебе не надоест, – спросила Мариэтта, – что она всегда в доме?
Аня посмотрела на меня, на нее и ответила тем же милым голоском:
– Я могу лечь в ящик, закрыться, словно меня нет, и ждать, когда позовут. А ты?
Мариэтта молча повернулась и пошла в дом. Аня улыбнулась мне.
– Милый?
– Ляг в ящик, – велел я, – закройся и вообще жди там, пока позову.
– Хорошо, – ответила она послушно. – А где поставить ящик? Можно в гостиной рядом с телевизором?
– Нет, – отрезал я. – В кладовке!
– Хорошо, – повторила она. – Ты только не волнуйся, милый. У тебя давление подскочило, а сердцебиение участилось на шесть ударов…
– Выполняй, – рыкнул я и пошел в дом.
Мариэтта стоит перед плитой и кинектит насчет будущего ужина, все еще в одних трусиках, но чувствую, что уже готова одеться и уйти или хотя бы только одеться, а это тоже не гуд.
– И что, – спросила она, не поворачиваясь, – она ляжет с нами?
– А что это изменит? – спросил я.
Она отрезала:
– Изменит! Все изменит.
– Хорошо, – ответил я и сказал со вздохом: – Она поспит в своем ящике. Как Дракула в гробу.
– Испробуешь, – спросила она ядовито, – утром, когда уеду на работу?
– Если будет время, – согласился я. – Хотя вообще-то у меня отпуск.
– Скотина, – сказала она.
– Да, – согласился я. – Признание в себе скотства – это путь истинного демократа к пониманию своей сути. И отправная точка на долгом пути совершенствования.
– У тебя это особенно долгий путь, – заявила она.
– Почему?
– Ты все еще на этой точке. Питекантропьей.
Я вздохнул.
– Когда же доберусь хотя бы до неандертальца…
– Не скоро, – сообщила она. – Очень не скоро. А насчет кроманьонца даже не думай.
На кухне щелкнуло, прозвучала мелодия, крышка плиты раздвинулась, снизу поднялся поднос с расточающим ароматы пирогом, двумя широкими тарелками с разной хренью, теперь еда совсем не похожа на еду, и двумя полулитровыми бокалами вина. Ума не приложу, как это все готовят одновременно, потому что пирог горячий, а вино холодное, но вообще-то приличные мужчины о кухне не говорят и способами приготовления не интересуются.
Мариэтта ловко вытащила, я хотел помочь, но сама перенесла к столу и красиво расставила, не забыв положить салфетки, которыми я вообще-то пользовался всего пару раз в жизни.
– Круто, – сказал я, – мне казалось, мы полчаса тому ели…
– Десерт не успели, – пояснила она.
– Это десерт?
– А что, по-твоему?
– Еда, – ответил я бесхитростно. – Но нет-нет, я поесть готов всегда! Спасибо!
– Это не все тебе, – предупредила она. – Есть я тоже умею. А теперь признавайся, где ты был весь день?
Я насторожился, вдруг спрашивает неспроста, но постарался ответить как можно безмятежнее:
– Уже и не помню… Вроде бы лежал на диване. Потом сидел в кресле-качалке.
– А потом?
– Потом начал раскачиваться.
Она спросила сердито:
– И так весь день?
– Счастливые часов не наблюдают, – напомнил я. – А с тобой я такой счастливый, такой счастливый…
– Тебя не было, – отрезала она. – Ты поехал в свою фирму, а потом… исчез!
Я охнул, пощупал себя.
– Вроде бы не совсем… и не весь… Фух, пока все на месте! Как ты меня пугаешь…
– Связь оборвалась, – пояснила она. – Твое местоположение не удалось определить даже со спутника, а у них там самая мощная аппаратура!
Я сказал с огорчением:
– Вот видишь, никому я не нужен. Даже аппаратура не желает меня искать.
– Кое-какая аппаратура, – сказала она язвительно, – дожидается тебя в ящике. На всякий случай держи при себе осиновый кол и большой молоток. Так где ты был, зараза?
– Ты как жена, – упрекнул я. – Где был, с кем пил, почему не позвал…
– Я полицейский работник, – отрезала она. – Детектив первого класса!.. А ты в сфере моей ответственности. Давай колись. Ну?
– Сперва доедим, – предложил я. – Хорошо?
– Ладно, – согласилась она, – но потом расколю до самой задницы.
Ей нравилось, когда я с последним выдохом брякаюсь на спину, раскинув руки, и она тогда опускается рядом на боку, опустив голову щекой на мой бицепс. Ногу обычно сгибает в колене и забрасывает на меня, подчеркивая женскую доминантность, но мне нравится это ощущение и субдоминантом никак себя не чувствую.
Все как раз напротив, чувствую себя могучей отдыхающей гориллой, к которой прижалась попискивающая мартышка.
Она начала рассказывать, как сегодня дежурили у здания одного НИИ, там какое-то ЧП, но им ничего не сказали, набежали типы из секретных служб, все перекрыли. Только и удалось узнать, что какие-то программы в закрытых ящиках начали вести себя слишком… непредсказуемо.
Я пробормотал:
– Мариэтта, мы вошли в мир… нет, нас внесло в мир, где все меняется слишком уж стремительно!.. Мы не успеваем, не успеваем! А успевать надо. Иначе либо ИИ нас поработит, либо мы сами издохнем от футурошока.
Она пощекотала длинными ресницами кожу моей руки, поинтересовалась непонимающе:
– Ты о чем?
– Надо быть готовыми, – сказал я, – к невероятному. Наши любимые дедушки и бабушки не умеют пользоваться дополненной реальностью, многие не понимают байм, а кто-то даже компьютеров не признает и не хочет ими пользоваться… Если не будем готовы к неожиданностям, к невероятным открытиям… станем такими же, а наши дети будут смотреть на нас как на питекантропов, это такие троглодиты…
Она сказала трезво:
– Я поняла только, с тобой что-то случилось за ночь. Может быть, ты даже и день не пролежал на диване? Нужно проверить тебя на анализаторе…
– Не пролежал, – признался я. – Трижды… нет, четыре раза поднимался пошарить в холодильнике. Я слабый, мне есть надо часто. И много.
– Вижу, – буркнула она. – Вон пузо растет…
Я опасливо пощупал живот.
– Пузо? Где пузо?
– Будет, – обещала она злорадно. – Сам чуешь, забеспокоился. Я коленом чувствую.
– То не пузо, – возразил я слабо.
Она приподняла голову и настороженно посмотрела в дальний конец комнаты.
– Ты ее в самом деле отрубил? Хотя бы закрыл чем-то!
– Зачем? – спросил я. – Ах да… прости, я пока еще толстокожий, но понемногу линяю.
Она спросила требовательно:
– И что собираешься с нею делать?
Я подумал, ответил в затруднении:
– Если честно, то еще не знаю. Появилась возможность взять, это же дорогая штука, взял. Сперва взял, как все мы делаем, и потом буду думать зачем… Разве не так всегда? Мы же двигаем прогресс только потому, что он делает нас сильнее, а нужна нам сила или нет, никто себя не спрашивает.
Она наморщила нос.
– Как все мужчины!.. Ничего, к власти везде приходят женщины, мы этот ваш чертов прогресс остановим. Для безопасности. И вообще выживания.
– Не успеете, – сказал я почти с сочувствием.
– Почему?
– Он набрал такой разгон, – сообщил я ей потрясающую новость, – что даже по инерции нас внесет в сингулярность, где уже не будет ни мужчин, ни женщин. Вот тогда прогресс и остановится… в том виде, в каком его понимаем мы, самцы.
Она смотрела исподлобья и почти враждебно.
– Судя по твоей морде, что-то начнется другое?
Я кивнул.
– Да. Но никто пока и предположить не может, что это будет. Потому разрешаю тебе меня чесать, пока у нас тела еще животных, и есть места, что чешутся…
Она поморщилась.
– Свинья. Не стану. Ты меня обидел.
– Обиды тоже уберем, – сказал я великодушно. – Когда начнем программировать свои эмоции. Обещают этого достичь уже через два года. Тогда я у тебя все повытираю: капризы, обиды, хитрости, обман, жадность…
Она сказала с возмущением:
– Еще и жадность? Где ты ее у меня увидел?
– Это я на всякий случай, – сообщил я. – Даже графу ту сотру вместе с ползунком.
Она фыркнула.
– Так я и пущу тебя к себе с твоими противными лапами!.. Это я скорее повытираю у тебя все лишнее, я – власть!
– А что у меня лишнее?
– Все! – отрезала она кровожадно. – Сперва все повытираю, понаслаждаюсь, подумаю… а потом, может быть, что-то и верну. Что-то добавлю.
