Другая жизнь. Назад в СССР-2 (СИ) - Шелест Михаил Васильевич

— Ну, да… Чувства у меня есть.

— Ты ещё сейчас намного старше своих лет, а потому не так эмоционален, как прежде. Можно сказать, что ты вдруг неожиданно повзрослел. Так и с простыми людьми бывает от сильных переживаний. Перегорают эмоции. Во время войны дети быстро взрослели. Вот и ты… А ещё моя профессиональная деформация.

— Согласен, — мысленно вздохнул я. — Дети шпионов не могут быть обычными детьми?

— Глупости! — резко отреагировал «предок». — Дети шпионов просто обязаны быть обычными детьми, потому, что они дети. Но у тебя другой случай. Во-первых, ты уже не был ребёнком, а во-вторых, произошла не только накладка моей матрицы на твою и их объединение, но и замена твоего сознания моим. А я калач не просто «тёртый», а «очень тёртый». Как-то так…

— Ха-ха-ха… Очень тёртый калач, это — панировочные сухари. Хе-хе-хе…

— Хе-хе… ну да, ну да… логично… хе-хе… И кремень стирается в песок.

Так я благополучно вернулся домой и лёг спать, почти не думая о последствиях сделанного.

— Будет день, будет и пища, — сказал я сам себе, включая приёмник на волну «БиБиСи» и засыпая под песню «Энджи»[1] группы «Роллинг Стоун».

Милиция пришла за мной в эту же ночь. В три часа двенадцать минут прозвенел дверной звонок. Во дворе дома возле нашего подъезда стоял жёлто-синий УАЗ, который в народе назывался не «воронок», а «канарейка». Да-а-а… Перестал народ бояться «внутренних органов». И поделом им этим «внутренним органам»! Не будут перекрашивать свои машины в такую весёленькую не слишком серьёзную расцветку.

— Шелест Михаил, это кто? — спросил отца чей-то строгий голос.

— Сын, — коротко ответил папа.

— А что случилось? — спросил дрожащий мамин голос.

— Разбираемся. Где он?

— Спит.

— Уже не сплю, — сказал я, открывая дверь «своей» комнаты.

— Одевайся, поехали, — приказал милиционер с погонами старшего лейтенанта.

— Что случилось? — повторила мама.

— Пять трупов случилось, — мрачно глядя произнёс милиционер. — А ваш участвовал.

— Ах! — ахнула мама.

— Участвовал в чём? — спросил отец.

— Разбираемся, — сказал милиционер и снова приказал мне. — Одевайся! Поедем в отделение на допрос.

— Повестка есть? — спросил отец.

— Какая повестка? Пять жмуров! То есть, трупов. Какая вам повестка?

— Он несовершеннолетний, — сообщила мать.

— Ну, так и вы собирайтесь. Хотя… Ему шестнадцать ведь уже есть?

— Есть, — подтвердил отец.

— Статья сто два уголовного кодекса РСФСР распространяется даже на четырнадцатилетних. Давайте не будем усугублять⁈ Иначе я оформлю принудительный привод.

— Мам, пап, не нужно усугублять. Старший лейтенант выполняет поручение следователя. ДА?

Старлей кивнул.

— Отдельное поручение от следователя есть? — спросил я.

Лейтенант снова нахмурился.

— Сказали доставить, я исполняю. Я дежурный оперуполномоченный, Кобцев.

— Вы бы хоть удостоверение показали, товарищ старший лейтенант.

Милиционер достал красную корочку и предъявил в раскрытом виде.

— Сейчас оденусь, — сказал я. — Не переживайте, мам-пап. Я сам скатаюсь. Ни к какому убийству я не причастен. Кого убили хоть?

— Не важно, — буркнул опер. — Одевайся, а я посмотрю.

— Смотрите, если положено, — сказал я.

Одевшись и выйдя в прихожую, я увидел одетую, на растрёпанную маму.

— Мамуль, я сам справлюсь. Не беспокойтесь и постарайтесь уснуть.

— Да, какой тут сон⁈ — всплеснула мама руками. Из её округлившихся от испуга глаз непрерывными потоками текли слёзы.

— Это какая-то ошибка, — сказал я. — В милиции разберутся.

— Разберёмся-разберёмся, — сказал и хмыкнул опер.

Меня привезли в Первомайский отдел милиции и сразу, ощупав тело и спортивный костюм, засунули в камеру, где сидело ещё трое подвыпивших парней. Один из них беспокойно спал на одной из двух шконок, постоянно ворочаясь и издавая неприятные горловые звуки.

— Курить есть? — спросили меня один из сидевших на другой деревянно-металлической лежанке.

Я покрутил головой, оглядывая помещение.

— Знакомься, знакомься, — хмыкнул второй сиделец. — Спортсмен, что ли?

— Что-то типа того, — сказал я и показал на их шконку. — Присяду?

— Присядь, — пожал плечами первый и показал себе на колени.

Он сидел ближе к двери и я достал его правой пяткой в лоб, сделав лишь короткий подшаг. Парень дёрнулся назад и затылком врезался второму парню в голову, разбив нос и губы.

— Сука! — гнусаво просипел второй и, вскочив со шконки, метнулся ко мне.

Первый пытался смотреть на меня разъехавшимися в разные стороны глазами, но у него это плохо получалось. Встретив второго ступнёй левой ноги в бедро шагнувшей ко мне его правой, я отбил его руки простыми боксёрскими накладками и он «рюхнулся» бы на пол лицом вниз, но я придержал его за плечи и отправил в обратный путь на шконку. Сев на то место с которого он только что пытался меня достать, второй сильно удивился. А первый, зарычав, сделал попыткуоттолкнуться руками от деревянной поверхности кровати и встать, но я выбросил ногу перед собой и остановил её перед его носом.

— Даже не думай, — пригрозил кулаком я. — Останетесь без зубов. Встали и пересели на другую шконку.

— Да ты чо, пацан⁈ Попутал⁈ Да тебя на хате на лоскуты порвут за нас.

Я махнул ногой и легонько треснул первому по затылку подъемом ступни.

— Больше предупреждать не буду. Быстро пересели! А то я сам вас на шлямбур насажу, и Вася. Будете потом на хате кукарекать под нарами.

Я показал им «козью морду» и наставил на них «рога» из пальцев.

— Борзый? Или из блатных? — спросил первый. — Вроде не похож!

— Быкует, — сказал второй.

— Спортсмен я.

— Нет такой масти на зоне.

— А я и не собираюсь туда. Меня случайно зацепили.

— За что?

— За убийство. Семерых зарезал, восьмого не углядел — ушёл.

— Шутишь? — хмуро прогнусавил, вытирая кровь рукавом рубашки второй битый.

— Шучу. За пятерых жмуров взяли.

— Иди ты⁈ — раскрыл рот первый.

— Но я ни при делах! Это так опер сказал. А я про эти убийства ничего не знаю.

— Е*ануться! — выразил свои отношение к услышанному «второй».

— Извини, парень, что пошутил так, — сказал первый. — Зафоршмачить не хотел. Так… Куснуть[2] чуть-чуть. Скучно стало. Думал, что ты фазан[3] залётный. А ты, видим, человек — серьёзный, тяжеловес[4], хоть и первоход. Закон знаешь?

— Откуда? — удивился я и улыбнулся. — Я же спортсмен.

— А-а-а? Ну да, ну да… Держишь фасон? Правильно.

— А вы, как тут очутились? — спросил я аккуратно.

— Спалились, — вздохнул первый.

— Знатно ты хлещешься, — сказал второй. — Спасибо, что не покалечил, предупредил.

— Зачем людей калечить?

— Прям так и увидел в нас людей? — хмыкнул второй. — Вот так сразу?

— Что ж я слепой, что ли? Знаков на пальцев не вижу?

— Ну вот, а говоришь, закон не знаешь, — сказал второй.

— Хм! Знаки видишь и не побоялся человека ударить? — спросил первый, у которого всё-ещё красовался след от моего туфля.

— Если я правильно понимаю, то за то, что было мне предложено и убить не грех. Да и разве я ударил? Толкнул лишь, чтобы не шутил никто так больше. А второго я и не бил вовсе. Остановил только. Чтобы не было потом мучительно больно.

— Борзый ты, — прогнусавил второй. — Но это нормально. Фасон поперваку надо держать строго. Правильно сделал, что не зассал нас. Мы с Билом понятливые. Сами спуску никому не давали. Да, Бил?

— Было дело… А хлещется он здорово. Такого бы в

— А если на тебя толпой навалиться?

— Толпой — это толпой. Там видно будет.

— Правильно ставит себя, — сказал первый.

Второй явно был выше «первого» по положению. Получалось, что я правильно определил его роспись на пальцах первого: карта пика-треф и цифра шесть с шестью точками. Это означало, что у он «шестёрка» при авторитете. Помощник, так сказать. А у второго перстней было побольше. Все разглядеть не получилось, но присутствовал «перстень» с трефовой мастью, что означало — судим за кражу, то есть — вор и другой перстень с большой чёрной «точкой» — то есть — имеет побег.