Аспирант. Москва. 90-е (СИ) - Советский Всеволод

Он кивнул.

— Чаю хочешь? — прозвучало неожиданное предложение.

Но я отказался. Я уже чувствовал в себе знакомый драйвовый разгон. В таком состоянии мне надо быть одному. Тогда мысль прет танком.

— Пойду. Нож дай только.

— Ах, да, — Вадим вынул нож. Это был грубовато сделанная кустарщина с обоюдоострым лезвием штыкового типа. Наборная ручка из плескигласовых разноцветных колец.

— Зоновская работа, — уверенно определил Вадим. — Никак наш поверженный у хозяина побывал…

— Первое — да, второе не факт, — сказал я. — Он мог у кого-нибудь купить. Или выменять. Для форса.

— Тоже вариант, — согласился Гранцев.

— Да, Вадик, еще одна тема.

— Слушаю?

И я сказал про пишущую машинку. Он кивнул:

— Тебе какую?

— Лучше, конечно, электрическую, но сойдет и обычная.

— Принято к исполнению. Сделаю.

— Не сомневаюсь…

И я ушел, забрав нож и книгу.

Мысль моя к этому времени сложилась в странноватую комбинацию. Странноватую потому, что я как-то не мог довести ее до конца.

Ну, во-первых, нападение могло, конечно, быть случайным гоп-стопом. А могло и не быть. Если уж информация о задержании с моей помощью того грабителя так легко разошлась по округе, то наверняка могла достичь его дружков. Эти двое… Уж больно они похожи на того! Одна, так сказать, социальная страта. Одного поля ягода. Пацанская месть? Запросто.

Да это похоже на правду. Но вот дальше закавыка: меня удивило, что персонаж Гуня, хоть явно бздел в штаны, но стоял на рубеже долго. Намного дольше, чем можно было предполагать. Не втопил сразу, теряя тапки… Иными словами, отступить он боялся сильнее, чем нас. И что это значит?..

А значит это то, что это по факту был заказ. Не просто два придурка решили отомстить, а некто неизвестный натравил их на меня. И контролировал этот процесс.

Ладно, допустим. Это, конечно, версия, но допустим. Смысл? Если не тупая ответка от придурков, а спланированная акция, то кому она нужна?..

Вот тут я уперся в логическую стену. Ответа на вопрос покуда не было.

Зато был прочный контакт со старлеем Гриневым. Который знает вдоль и поперек весь преступный мир от Выхино до Кузьминок. А может, и шире. И совокупность данных по нынешнему инциденту наверняка наведет его на правильный вывод. А кроме того…

А кроме того, если они нападали целенаправленно, то знали, кто я такой, где я живу. И значит, это знает тот незримый. Организатор.

Если он только есть…

Тут раздался стук в дверь.

Конечно, это была Катя. Ее стук я уже отличал среди всех прочих.

— Привет! — она радостно впорхнула ко мне.

У нас уже вошло в традицию встречать друг друга пылким и нежным поцелуем. Катя обладала способностью в прикосновениях губ проявить оба чувства сразу: нежность и пылкость. Это не каждой женщине дано, уж я-то знаю.

Разумеется, я обнял девушку очень ласково и постарался без слов дать понять ей как…

Как я ее люблю?

Тут я и сам затруднился. А люблю ли я Катю?..

Я посмотрел ей в глаза. Они были самые обычные. Серые с легчайшим зеленоватым оттенком. Но их взгляд!..

— Расцветали яблони и груши… — улыбаясь, проговорил я.

— Поплыли туманы над рекой? — лукаво подхватила она.

— Катюша, — сказал я, — боюсь тебя огорчить…

И я покривил душой в пользу Ирины. Сказал, что мне придется срочно поработать, уснастил речь специальными терминами… Катя, слава Богу, девушка умная, добрая, она сразу все поняла.

— Да, конечно, конечно!..

— Завтра в это же время, — шепнул я ей на розовое ушко. — Я все дела отодвину, буду тебя ждать!

И диалог завершился таким же чудесным поцелуем.

Проводив Катю, я присел, листанул мемуары покойного чекиста, но пока не зашло. Все-таки на такую литературу надо настраиваться специально. И я, хлебнув чаю, отправился к Ирине.

Ничуть не сомневался, что она меня ждет. Так оно и было. Дверь распахнулась через две секунды.

Тем не менее я сказал очень вежливо:

— Можно?..

Коротенькая пауза.

— Входи.

Глава 22

План разговора я, признаться, не построил. Да оно и надо ли?.. Судя по тому, как стремительно Ирина открыла дверь, она меня ждала. А гордые кривляния — это, как говорится, необходимые опции женской натуры. Без них женщина не женщина

Интуиция четко маякнула мне, с чего начать

— Ирин, слушай! Я первым делом хотел извиниться. Погорячился. Можно даже сказать, вспылил. Теперь остыл. Смотрю на ситуацию трезво. Надеюсь и на твой разумный подход…

— Я и тогда разумно подошла… — проворчала аспирантка, но ясно было, что она оттаивает.

— Ну, как сказать? Когда разумно подходят, нецензурно не выражаются.

— А что я такого сказала⁈

— Да кое-что… Про женский половой орган.

Ирина неопределенно фыркнула. Я почувствовал, что дальше топтать эту педаль не следует.

— Ну да это дело прошлое, проехали! Ты поговорить хотела?

Она поколебалась. Хотела, конечно, но надо же повыпендриваться. А поделиться ей, конечно, очень хочется. Не сомневаюсь, что они с Таней об этом трепались так, что непонятно, как языки у обеих не стерлись… Но есть нюанс. Женский разговор — одно, а разговор женщины с мужчиной, тем более мужчиной, ставшим главным героем живой пьесы — это сильно другое. Это, если продолжать в том же духе, самая кульминация.

Видимо, Ирина что-то посоображала во время паузы. Все же учеба в аспирантуре — это уровень мышления. Решила:

— Да, хотела. Но подступиться сложно.

— Понимаю. Очень понимаю. Тема деликатная, — подхватил я. — Но я готов слушать. А тебе хочется высказаться. Не вижу проблемы!

— Ладно… — процедила она. — Входи.

Я прямо-таки чувствовал ее настроение. Как будто читал если не мысли, то чувства. Распахивать душу перед кем бы то ни было всегда сложно. Хотя бы потому, что сам (сама) не можешь сделать это от и до, даже если и хочешь. Все равно это хотение не сможет зацепить все, что там, в наших душах есть…

Вошли. Сели. И тут движения стихий в Ирининой душе я без труда читал по лицу. Попала девка! — скажем так. Меж двумя мужиками. Не может без них.

Угадал, разумеется. Ирина начала исповедь коряво, смущаясь, запинаясь… В самом деле, уж слишком тонкая, интимная тема. Но я слушал спокойно и сочувственно. Ира увидела во мне того, с кем можно говорить откровенно, кому можно излить душу. И окончательно в том убедившись, решила открыть шлюзы. Странности трепетной женской души хлынули на меня водопадом.

— Ты пойми! — надрывно твердила она. — Я прямо разрываюсь между двух огней! И огни разные! Совсем!..

Меня так и подмывало брякнуть: один зеленый, другой красный?.. Но все же я притормозился с остроумием. Так вот скажешь, снова вспыхнут лютые обиды, и не остановишь.

Тем паче, что сама Ирина тут же все и разъяснила. Ну, понятно, о разности огней я и сам давно догадался: к обитателю Тулы Ирина чувствовала щемящую любовь-жалость, любовь-милосердие — агапэ, как говорили древние греки…

— Не знаю. Не знаю… Ничего с собой не могу поделать. Иду по улице, в метро еду, в библиотеке занимаюсь — о нем думаю. Тебе не… не досадно это слушать?

— Ну что ты! Мы ж с тобой прекрасно друг друга понимаем. Знаем, насколько сложен духовный мир. И отношения людей, стало быть.

Девушка слегка разрумянилась. Слова про ее сложный духовный мир пришлись по душе.

— Так и выходит. Иду, сижу, все о нем думаю. Как там он без меня⁈ Ведь пропадет без мамки!..

— То есть, без тебя?

— Увы.

Я хмыкнул:

— Так он, тебе, наверное, уже на шею сел?

«Мамка» скорбно кивнула.

Особа неглупая, Ирина, конечно, это заметила. Молодой здоровый мужчина, абсолютно дееспособный, обнаружив, что женщина прониклась к нему глубоким, хотя и не вполне обычным чувством, взгромоздился на нее без стыда и совести, и ноги свесил. А Иринины жалость и самоотверженность от этого лишь усилились.

— Что дальше будет?.. Не знаю, — вздохнула она.