Штатский (СИ) - Ра Юрий

Хутор Парамонову понравился, он оценил его утром, когда проснулся. Шли почти всю ночь, учитывая, что ночи в августе не такие уже и короткие — устали. Не стали ничего обустраивать, только распрягли Дуняшу, стреножили и пустили пастись рядом с двором. А сами сняли с телеги большой пук сена, украденного по дороге из стога, и заснули вповалку в хате.

А уже утром во время осмотра доставшегося по праву самосельцев дома и подворья определили — а ведь ничего так база. В таком можно и перезимовать, если запасы заготовить. И если никто не придёт с недобрыми намерениями. И стойло есть, и сарай для запасов, кстати, с подвалом. В самом доме тоже подпол имеется. Короче говоря, сделан хутор по уму и для себя. Из такого жилья по своей воле не уходят.

Новое место обитания сразу подняло вопрос планов. Василий один был кровно заинтересован в продолжении путешествия, но и он не готов был идти один через зону боевых действий. То есть в тылу врага, но по которому то и дело проходят разрозненные группы окруженцев, дезертиров и народных мстителей типа самого Василия.

Если честно, он и сам не понял, как оказался втянут в эту войну. То есть сначала его призвали, потом разбомбили, а потом уже какое-то необъяснимое желание поквитаться с теми, кто расстреливал из пулеметов их колонну на бреющем полете. И обида, что снова кто-то хочет творит с ним и его земляками всякое непотребство. Советская власть не сахар, но мужика всегда и все обижали, так что вроде не привыкать. А эти, народная власть и в самом деле не только хапала, а еще и что-то делала. Если верить старшим, то при помещиках жилось гораздо хуже. Не в плане пожрать, а за людей крестьян никто не считал. А еще, если верить тем же старикам, то немцы тоже за людей не считают, но уже не мужиков, а всех славян. Один дедок, вернувшийся из плена, много рассказал про условия содержания русских солдат в немецкой неволе. Если даже половина тех рассказов правда, то нет, не надо Василю этой новой оккупационной власти.

Единственный выживший его сын подался на учение аж в Тулу, вот тоже чудо — бесплатно учат ремеслу, кормят-поят-одевают. Жена давно обрыдла, да и поговаривают про неё в деревне разное. Братья, сваты, кумовья небось и без него как-то под немцев проживут. Во всяком случае, он им не помощник в том бедовании, какое всех ждет впереди. Если верить москвичу, а чего ему не верить-то, война ждет страну долгая, и оккупация продлится не один год. Может и в самом деле есть смысл остаться на хуторе с обществом любителей природы.

На том и порешили: с местными не якшаться, но и показательно не строить из себя ничего эдакого. Просто беженцы, просто заняли брошенный хутор, просто живут себе, никого не трогают. А все конфликты было решено гасить в зародыше. Потому как претензия у тутошних крестьян к обществу может быть только одна — у пришлых есть лошадь. Лошадь вполне достойный повод для насилия. Не станешь же объяснять, что народ на хуторе собрался не то чтобы злой, но вооруженный и под обстрелом побывавший.

— Что, просто жить будем, дядь Саш?

— Просто не получится, Геныч. Будет немножко сложно. Ходить придётся много и далеко.

— Куда?

— За скальпами. Фенимора Купера книжки читал?

— Ага! Там индейцы с убитых врагов волосы срезали и хвастались друг перед дружкой.

— Вот же гадость! — Скривился Алексей. — Наверняка жид какой-нибудь написал.

— Да нет, англичанин. Он уже помер давно. А книжка про американских индейцев и их войну с европейцами. Индейцы — это вроде как татары, только совсем дикие, которые еще сеять не научились. — Как мог объяснил ситуацию Парамонов. — Выражение «ходить за скальпами» означает охоту на врага.

— Только я не понял, почему далеко ходить будем. Фашистов кругом полно, куда не сунься — едут ироды.

— Так понятно, почему! Дураков нет под своими окнами гадить. — Пояснил товарищу политику Парамонова Василь.

— Именно так! Одни дома на хозяйстве сидят, другие идут в рейд. Кто спросит — за солью пошли, на курево выменивать.

И снова никаких постов, секретов вокруг базы или караульных вышек. Не располагает гражданский коллектив к таким строгостям. А еще людей нет, чтобы как следует сторожиться. Василий, походив по хате, по прочим постройкам, сказал, что чего-то не хватает, чувствует он. Парамонов не отмахнулся от странного поведения товарища, а наоборот начал его «качать» наводящими вопросами, мол чего тебе мил человек не хватает? Оказалось, что не хватило крестьянину разоренной ухоронки. Не должно такого быть, чтобы хуторяне ничего не спрятали.

— Погоди, Василь! Ерунду говоришь, что одни спрятали, то другие нашли и уже давно утащили.

— И где это?

— Что это? Сказал же, унесли давно.

— Дзе ухоронка была? Дзе яе сляды? — От волнения мужик опять сбился на белорусский язык. — Ци скажаце, што прыйшли назад тай усё акуратна захавали? Пусты схованку?

— Э-э-э, погодь, я в голове переведу на нормальный язык. Ага, понял. То есть тебя понял, а ситуацию нет. — Парамонов наконец просёк, что не нравилось Василию. — Значит, буем искать.

Ползали все, охваченные кладоискательской лихорадкой. Кто-то просто пинал носком сапога что- попало, другие прямо буквально ползали на карачках, вынюхивая признаки тайника. Удача улыбнулась Ольге Ивановне.

— Люди, а это нормально, что в подполе пол из досок? У нас земляной был. Как выкопали, так и утоптали. Доски еще на него тратить. С другой стороны удобно, слазил за заготовками и грязь в избу не потянул.

— Доски, говоришь?

Со стороны сцена смотрелась неоднозначно. В подполе стояла единственная в отряде женщина, а над ней сгрудились мужчины, бросающие вниз плотоядные взгляды.

— А вот сейчас мы и посмотрим, чего там под низом! Вылазь давай! — И Алексей протянул руку женщине.

Выдернули немелкую докторшу как пушинку и чуть было не нырнули туда всем кагалом. Председатель вовремя крикнул: «Стоять! Пусть Лексей один лезет». За неимением фомки, он воспользовался универсальным мужицким инструментом топором. Тот ко всему хорош, и в кашу вместо приварка, и в драку вместо кастета. А уж по хозяйству вообще не перечесть всех полезных свойств топора. Под досками оказалась земля, а под ней вполне не гнилой брезент. Стало понятно, почему простукивание досок настила не дало характерного звука ни обществу, ни тем, кто обыскивал хутор до них. А вот уже под брезентом и вторым слоем досок открылся тайник.

По сути, второй ярус подпола был заполнен кувшинами с разными крупами, кухонной посудой, кое-каким сельскохозяйственным инвентарем без деревянных ручек и инструментом. Кроме того там хранились несколько фотокарточек в рамках, двухстволка, запас пороха и дроби. Даже машинка для закрутки для снаряжения патронов нашлась.

— Да, братцы, так жить можно.

— Муки не хватает.

— Мука могла и не сохраниться, в ней быстро всякая гадость заводится, с пониманием люди запас составляли. Муку, небось, с собой взяли, когда тикали.

— Думаешь, ушли?

— А то! Не ушли бы, так их про тайник непременно бы выпытали и вскрыли.

— Кто?

— Те, от кого они убегали. Власти тутошние или НКВД.

— Ну и ладно. Пусть у тех, кто нам всё это добро приготовил, всё будет хорошо. Земля им ковром под ноги, — с легким поклоном сказала Ольга Ивановна.

— Ты на фотокарточки погляди! Белогвардейцы ж недобитые тут ховались! А ты им добра желаешь.

— А и пусть. Чай, тоже люди. Вон нам сколько от них полезного перепало. Жалко тебе добрых слов для людей, Василий?

На том и порешили. Что пусть прошлые хозяева нормально живут там, где они обретаются, а соседи чтоб не лезли на хутор. Вытащенная из подпола четверть самогона была проверена на предмет состояния содержимого и признана негодной в качестве дезинфицирующего средства. Большинством голосов «три против одной» при одном воздержавшемся, у которого нос не дорос во взрослые дела лезть. Приняли по чуть-чуть за новоселье все, кроме Генки. Что характерно, голосовавшая «против» тоже подтянулась с кружкой: «Наливайте, пьянчуги! Повод законный!» И чего тогда ерепенилась?