Андрей Франц - По образу и подобию (СИ)
И вот, однажды Маяковский приехал в соседнее королевство, ибо слава его была велика, и многие облеченные властью и богатством жители этого королевства желали послушать знаменитого поэта. Их ожидания оказались не напрасны. Грохот, рев и свист бури, перевернувшей нашу страну, пролился на наших соседей вместе со стихами Маяковского, наполняя их сердца одновременно и ужасом, и восторгом.
- И вот, на одном из своих выступлений, он встретил ее, леди Татьяну... - конь под Капитаном остановился, и в ту же секунду как вкопанные встали те, кто мог слышать рассказ. Ни звука, лишь хриплое дыхание публики, позвякивание конской упряжи, да невнятные крики всадников в голове колонны, также тормозящих коней и пытающихся выяснить, что случилось в арьегарде.
- Конечно же, Маяковский влюбился в нее, сразу и навсегда. Любовь обрушилась на него, как лавина, как камнепад с крутого склона. От нее не было ни спасения, ни укрытия. Он читал ей свои стихи и дарил подарки. Он старался бывать везде, где бывает Татьяна. О нет, он не преследовал ее! Он всего лишь хотел отдать всю свою жизнь без остатка той, которую полюбил больше жизни... Но, увы, все было напрасно. Татьяна оставалась холодна к влюбленному поэту.
Наступившую тишину прервал громкий всхлип камеристки и глухой ропот воинов эскорта. Да еще отец Бернар едва слышно прошептал: "Господи, спаси", осеняя себя крестным знамением. Однако, яростный взгляд леди Маго быстро навел порядок среди слушателей, и Капитан продолжил жечь глаголом сердца средневековой публики.
- Да, Татьяна оставалась холодна. Они были слишком разными. Она, дочь знатного вельможи, и он, поднявшийся ввысь из самых низов. Он пугал ее своей безудержной страстью. Ее не трогала его преданность. Ее не восхищала его огромная слава. Нет, ее сердце оставалось равнодушным. И Маяковский уехал домой один.
Татьяне же остались цветы. Выступая со своими стихами перед ценителями его искусства в соседнем королевстве, Маяковский заработал много, очень много денег. И все их он оставил в лучшей цветочной лавке этого королевства с единственным условием. Чтобы несколько раз в неделю Татьяне приносили букет самых красивых и необычных цветов - гортензий, пармских фиалок, черных тюльпанов, чайных роз орхидей, астр или хризантем.
Хозяин цветочной лавки имел солидную репутацию и честное имя. Он четко выполнил указания сумасбродного покупателя. И с тех пор, невзирая на погоду и время года, из года в год в двери Татьяны стучались посыльные с букетами фантастической красоты и единственной фразой: "От Маяковского".
Прошло несколько лет, и поэт умер. Кто теперь скажет, что стало причиной его смерти - желчь и яд завистников его славы, или неразделенная любовь? Это известие ошеломило Татьяну, как удар молнии! Ведь она уже привыкла к нему. К тому, что Маяковский каждую неделю напоминает о себе, что он где-то есть, что он жив и шлет ей цветы. Нет, они больше не виделись. Но то, что где-то есть человек, который так ее любит, как-то незаметно наполнило всю ее жизнь теплом и спокойствием. Так Луна освещает все живущее на Земле только потому, что всегда рядом. Татьяна теперь просто не понимала, как будет жить дальше - без этой безумной любви и без этих цветов - посланцев его любви.
Теперь уже весь кортеж столпился вокруг Капитана. Задние изо всех сил вытягивали шеи, чтобы не упустить ни слова. Камеристка откровенно плакала, но хозяйка словно бы не замечала столь вопиющего нарушения дисциплины. А Капитан все говорил и говорил.
- Нужно сказать, что в распоряжении, ocтавленном Маяковским владельцу цветочной лавки, не было ни слова про его смерть. И потому на следующий же день после получения известия о смерти влюбленного поэта на пороге ее дома возник рассыльный с неизменным букетом и неизменными словами: "От Маяковского". Цветы приносили и тогда, когда он умер, и через десять лет, когда о нем уже забыли.
А потом случилась страшная война. Могущественный враг захватил многие и многие королевства. В том числе и то, где жила Татьяна. К счастью, ее не коснулись многочисленные насилия, творимые пришельцами, но она осталась совсем без средств к существованию. И выжила в годы войны лишь потому, что продавала на главной площади столицы те роскошные букеты, что продолжали приходить "от Маяковского". В течение нескольких лет его любовь спасала ее от голодной смерти. Потом на помощь захваченным королевствам пришли могучие союзники, и враги были повержены. А букеты все несли и несли.
Посыльные взрослели на глазах Татьяны, на смену прежним приходили новые, и эти новые уже знали, что становятся частью великой легенды - маленькой, но без которой уже нельзя было представить их королевство. Цветы "от Маяковского" стали теперь частью его истории. И нередко в те дни, когда Татьяне должны были принести очередной букет, влюбленные пары этого города приходили к дверям ее дома, чтобы освятить свою любовь тем великим чувством, что пронес влюбленный поэт сквозь многие годы. Даже после своей смерти.
Пятьдесят с небольшим лет назад, когда я еще только должен был появиться на свет, мой отец приехал в это королевство. По делам. Разумеется, он не мог не посетить дом Татьяны. Она была тогда еще жива, и охотно приняла своего соотечественника. В ее доме цветы были повсюду. И отец не выдержал, спросил - правда ли, что цветы спасли ей жизнь во время нашествия врага? Или это красивая сказка? Возможно ли, чтобы столько лет подряд... Посидите еще - ответила ему Татьяна. Вы ведь никуда не торопитесь?
И в этот момент в двери позвонили...
Отец никогда в жизни больше не видел такого роскошного букета, за которым почти не было видно посыльного. Букет золотых хризантем, похожих на сгустки солнца. И из-за охапки этого сверкающего на солнце великолепия голос посыльного произнес: "От Маяковского".
Оглушительная тишина упала вместе с окончанием рассказа. Капитан что-то невозмутимо поправлял в седельной сбруе, камеристка прекратила всхлипывать, отец Бернар, сжавши пальцы для крестного знамения, так и замер в задумчивости. Наконец, молодая графиня тронула поводья своего коня, вплотную приблизившись к Капитану.
- Мне передавали, благородный сэр, что вы состоите в охране у господина колдуна. - Последовала пауза, нарушаемая лишь порывами ветра и шелестом густого кустарника на обочине. - Теперь я думаю, что меня ввели в заблуждение. Похоже, вы и сам - колдун.
Резко повернув коня, она двинулась по дороге. Прямая спина, гордо выпрямленная шея. И лишь подбородок поднят чуть выше обычного. То ли от избытка фамильной гордости - все же прямая пра-правнучка Гуго Капета. То ли, чтобы не дать пролиться плещущимся в глазах слезам...
Тут же, словно опомнившись, вновь начал вытягиваться вперед по дороге сбившийся вокруг Капитана графский кортеж - латники эскорта, воины сэра Томаса, примкнувшие к обозу батюшки. Слегка ошалевший от происходящего, господин Гольдберг в возникшей суматохе вновь притиснулся к Капитану. Пару минут их лошади разбрызгивали копытами грязь в полном молчании, затем историк не выдержал.
- Послушайте, Сергей Сергеевич, если вы вот прямо тут не расскажете, где научились так играть на флейте, я умру от любопытства. Не сходя с места. Вот прямо тут верхом и умру. И поворачивать историю вам придется уже самостоятельно.
- Ну, это долгая тема, - несколько заторможено отозвался Капитан.
- А мы куда-то спешим?
- Хм, ладно, спешить и впрямь некуда. Тут дело такое. Видите ли, батюшка мой, мало того, что был инженер от Бога, обладал еще и несокрушимым любопытством. К миру, к последним веяниям в самых разнообразных науках, и вообще - ко всему интересному и значительному. Ну, и народ вокруг него собирался примерно такой же. А, поскольку к тому времени, когда я вошел в более-менее сознательный возраст, он дорос уже до главного инженера весьма крупного предприятия, то и друзья у нас на кухонных посиделках собирались тоже непростые. Инженерная косточка, заводская наука, технари из академических институтов... Элита. Каста. Люди, как я потом уже понял, самого высшего разбора.
Вот один из них мне еще по малолетству запомнился. После всех их кухонных споров он иногда на флейте играл. Не всегда, а так - под настроение. А спорил Семен Александрович знатно. До сих пор иногда вспоминается... Как-то зашел у них разговор о науках естественных и гуманитарных, и какие у последних перспективы в будущем.
Он, помнится, тогда чашку свою с чаем в сторону отставил и спокойно так заявляет. Мол, спорить тут не о чем, никаких перспектив нет, поскольку и гуманитарных наук как таковых не существует. Представляете? А это уже конец семидесятых, социология, психология, теория управления - все же на слуху, бурлит, кипит и воображение поражает. А он говорит, не существует!
На него тогда набросились всем скопом, типа вы что, вообще отрицаете за гуманитарными науками какое-то значение? А он, помню, улыбнулся только: "За гуманитарными? Это - которые о виде Homo Sapiens? Разумеется, отрицаю". Ну, типа биология, медицина его изучают - так это все науки насквозь естественные. А все эти ваши психологии с социологиями не могут быть наукой по той простой причине, что нет у них предмета.
