СССР: вернуться в детство?.. (СИ) - Войлошников Владимир

– А чё это – репутасья? – спросила бабушка.

– Это то, что о тебе думают окружающие, – примерно объяснила я. – Вот, например, вся родня считает, что я – вредина, и ничего с этим уже не поделаешь.

– Хм, – бабушка поджала губы, – это вроде как произвести впечатление?

– Ну да. Только более растянутое во времени. Кстати про книгу, мам, нам же извещения пришли! Мы уже получили тыщу шестьсот.

– Да ты что, так много?!

– Это только мои, – гордо напыжилась я. – Там ещё семьсот с лишним тебе причитается.

– Ни фига себе! – поразилась мама. В глазах её замелькали варианты всего замечательного, что можно было на такие деньжищи купить.

– Мам, а как ты относишься к идее откладывать? Мы вот с бабушкой задумали дом в деревне купить, и чтоб с большим участком.

– А почему в деревне? Почему не в садоводстве?

– Потому что в деревне участки рядом с домами больше.

В те благословенные времена только большой везунчик мог рассчитывать получить шесть соток земли под дачу. Чаще это было четыре или даже три.

– Но-о, в деревне и по десять, и по двадцать сотых* бывает, – поддержала меня бабушка.

*Т.е. соток.

– А ещё, – выдала козырный аргумент я, – в деревне можно куриц держать и всяких поросят.

Мама подумала:

– На дачах тоже заводят, я слышала.

– Заводят. Но если на них кто-нибудь пожалуется, заставят всё убрать.

– Да! – поддакнула бабушка. – Убрать заставят, точно.

– А мы что, поросей хотим заводить? – посмотрела на нас мама.

– Мы можем и не захотеть, – развела руками я. – А потом вдруг захотим – а на даче нельзя. Чё делать будем?

– Хм. Подумать надо, – мама посмотрела на часы: – Мам, может я тогда до почты сбегаю? Успею до закрытия. А то вы мне завтра опять начнёте, что надо деньгам в кошельке ночевать. А я бы сгоняла в город.

– А работа? – не поняла бабушка.

– Так у меня до двадцать шестого вызов. Завтра я ещё как бы на сессии.

Назавтра мама полетела в город. Денежки же переночевали, правильно? Приехала назад довольно быстро, поэтому, подозреваю, покупки были спланированы заранее. Один рулон был пониже и потолще, второй потоньше, но зато длиннее, как она вообще с ними допёрлась, я не представляю.

Бабушка довольно сложила под грудью руки:

– Ковры, что ль, купила?

– Паласы! Но зато и на зал, и на комнату хватило. Метражом взяла!

Да, это были именно паласы – то, что позже будут называть ковровым покрытием.

Такая штука как ковровый оверлок в комплексе то ли не была предусмотрена, то ли не работала, и прежде чем их расстилать, мама два часа потратила на обшивание краёв капроновой лентой похожих оттенков. Короткий и толстый рулон оказался на зал, два метра шириной и пять с половиной в длину. Пришлось нам корячиться, поднимать диван и подпихивать под него край. По длине, чтобы плательный шкаф также не поднимать, мама хвостик сантиметров в десять завернула на стену с окном, под порожек балкона как раз вошло. Цвет мне понравился – спокойный бордовый с коричнево-бежевыми завитушками.

Второй кусок, для нашей комнаты, был совершенно квадратным, три на три, ровно на весь пол. Чтобы его разложить, нужно было вытащить всю мебель из комнаты, и мы решили не надрываться, а дождаться очередного приезда Наиля. Этот палас был зелёный, с небольшими пучками цветов и тоже завитушками (и тоже, что характерно, коричнево-бежевыми).

Бабушка присела на диван, удовлетворённо оглядывая преобразившийся зал, прицыкнула:

– Люстру бы ещё.

– И ковёр новый на стену, – согласилась мама, – а этот можно будет Наилю перевесить, а то там стена холодная.

– Ага. Деньги-то все истратила?

– Сто семьдесят ещё осталось. Маловато. Я там такой ковёр видела... За триста восемьдесят пять. Пару месяцев покопить... Может, до февраля не разберут их.

И так они обе вздохнули, что я сказала:

– Поехали. Добавлю тебе.

А чего яйца мять*? Денег мне, что ли, жалко, маму порадовать? Один раз живём.

*Ой, извините...

В этом месте я подумала, что тезис про «один раз живём» в свете моей ситуации весьма спорен, но суть-то не меняется. Что́ эти двести рублей туда-сюда, погоду не сделают всё равно.

В городе было суетливо. Больше, конечно, молодёжи и пенсионеров, но высыпали они все на улицу, словно им платили за брожения по магазинам.

Ковёр я узнала сразу. Был у нас такой. Мой любимый! Узор у него уж очень красивый, до сих пор мне нравится. И как раз в зал, в пространство между дверями.

– Бери!

Я отсчитала бабосы, мама торжественно пробила в кассе чек и проследила за упаковкой нашего нового приобретения. Мы подхватили эту «кавказскую пленницу» и пошли на выход. Мимо отдела бус, в котором висели длинные нити многогранных переливающихся «как брильянты» восхитительных стеклянных бусин, которые в детстве мне казались верхом роскоши, мимо нижнего белья, в котором изобильно были представлены белые труселя (тип «панталоны») в бледный цветочек, мимо отдела с торшерами, плафонами и бра... В первом варианте «зари жизни» мне казалось, что это нечто запредельно шикарное – торшер! Прямо из разряда царских хором, так же как трельяж и пуфик. Не знаю, что меня так прельщало в этих торшерах. Бахрома? Или шнурок для включения? Он был прямо удивительно волшебный. Я невольно загляделась.

В отделе стояла стремянка, и деловитая продавщица в фирменном халате цепляла ценник на люстру, очень похожую на хрусталь. Подозрительно низкий ценник, двенадцать рублей всего. Я дёрнула маму за рукав и показала подбородком:

– Смотри!

Мама среагировала мгновенно. Мы чудесным образом оказались у прилавка первые. Прежде, чем пробивать в кассе, следовало взять бумажку с ценой у продавщицы, а то ведь напробивают всякого...

– Скажите, а вот эта люстра?.. – начала мама.

– «Малый каскад», – специальным отстранённым продавщичным голосом ответила продавщица, – сделана под хрусталь.

– А, так это не хрусталь? – уточнила я.

– Конечно, – очень серьёзно посмотрела на нас она. – Хрустальная такая стоила бы рублей двести, сами понимаете, – это она уже маме.

– Извините, – снова вклинилась я, – если это «малый каскад», бывают и большие? – интересно мне просто было.

– Бывают, но сейчас нет. Выписать?

За нами уже начала собираться очередь.

– Пожелтеет весь этот пластик, – сказала я. – А мыть его как? Это же убийство. Посмотри, сколько мелких висюлек на таких невнятных цепляшках.

Я вдруг вспомнила, в какой многочасовой квест превращалось мытьё нашей старой хрустальной люстры (она была куплена где-то в восемьдесят восьмом, настоящий хрусталь, и всё равно это было душераздирающе, а пластик всегда моется хуже).

– Возьмите пятирожковую, – с некоторым вызовом предложила продавщица. Это новая модель. Плафоны – стекло, и ухаживать за ней гораздо проще. Но цена восемнадцать рублей.

– Берём, – я слегка подтолкнула маму, – я плачу́.

– Выписывайте, – кивнула мама продавщице. И через пять минут мы стали обладателями весьма симпатичной по своему времени, но довольно тяжёлой люстры на пять лампочек. Идея пяти лампочек мне нравилась, я люблю, когда света много, а бабушка всё экономить пытается.

Как вы понимаете, носильщик из меня был так себе, и мама волоклась со своим богатством: в одной руке ковёр, в другой – коробка с люстрой. Я двери открываю. Хорошо, что идти недалеко, метров сто пятьдесят: из комплекса, через рынок насквозь, и вот она – остановка. И двойка стоит! Мы побежали, мама кричит, я руками машу. Очень эпично.

Влезли в довольно полный автобус, протиснулись в уголок (люди и сами нас рады были с прохода отодвинуть с этой всей поклажей), я на пол под рулон подстелила выданную специально для этой цели бабушкой газету и ковёр придерживала. Хотя он и так бы не упал, при такой наполненности автобуса – ему просто некуда было. А мама всю дорогу коробку берегла, боялась, что плафоны треснут.