Никита Баранов - Иномирец
– Вот так консервная банка, – гулко произнес из своей «передвижной тюрьмы» Виктор. Он удивился, как прозвучал его голос здесь, под этими нестерпимо тяжелыми доспехами. Да и плюс ко всему каждую минуту становилось все жарче и жарче, тело взмокло уже на первых минутах после облачения в турнирные латы, а день только начинался. – Блеск. Блеск!
– О, Джеймс, я смотрю, ты уже освоился, да? – появился на пороге раздевалки герцог. – Ну-ка, сделай пару шагов вперед.
Виктор с трудом кивнул и, набрав полную грудь воздуха, занес ногу для шага. Резкий скрип – и колено заело, а само тело стало стремительно терять равновесие. От падения горе-рыцаря спасли лишь вовремя подбежавшие и удержавшие его в стоячем положении слуги.
– Ох-ох! Вваша светлость, боюсь, у меня ничего не выйдет. Я даже полуметра не пройду, как грохнусь и рассыплюсь на сотни звенящих обломков. Может, мне стоит отказаться, пока еще есть время? Чтобы, так сказать, не опозориться.
– Не волнуйся. Тебе ведь не нужно ходить пешком, конь выполнит всю грязную ходячую работу, хе-хе. А еще я выделил тебе специальное седло, выпасть из которого практически невозможно: оно очень глубокое и имеет выемки для шести выступов-креплений на твоих набедренниках. В общем, уверен, ты не пропадешь! Может, есть какие-нибудь пожелания перед началом?
– Да, пожалуй. Во рту пересохло. Можно воды?
Герцог усмехнулся:
– Ну нет. Придется немного потерпеть. Шлем уже намертво привинчен. Времени на раздоспешивание совсем не осталось. Дам пару напутствующих советов. Первый и самый главный: все твои противники-петушки будут стараться привлечь к своим горячо любимым персонам как можно больше внимания. Они станут паясничать как дети и «играть» с противником, что ты можешь использовать в свою пользу. Как только возьмешь в руки копье – вцепись в него мертвой хваткой и заставь всех этих выродков подавиться собственным смехом! И помни о цели. Ты будешь сражаться не ради славы или чего-то еще, а ради родства со мной, ради руки моей дочери. Пусть эта мысль придаст тебе сил. А вот этот подарок сделала сама крошка Оливия, когда узнала, что у меня уже есть фаворит, которого мне бы хотелось видеть в качестве ее законного супруга. Вот возьми. – Герберт повязал на запястье Виктора цветастую фенечку и заговорщицки подмигнул иномирцу. – Некоторых твоих возможных соперников я смог, так сказать, убедить проиграть бой. Как ты понимаешь, турнирная сетка уже составлена, по крайней мере на первый этап, но доступ к ней имеют лишь немногие, в том числе и я. Так что для меня не составило особого труда дать кому надо парочку взяток. Не удивляйся – здесь дела иначе не делаются. Ну ладно, тебя отведут куда следует, а мне надо идти в герцогскую ложу – скоро начало. Искренне желаю удачи, и да пребудет с тобой Свет!
Виктор уже начинал жалеть, что согласился на эту безнадежную авантюру, но отступать назад было поздно. «И как только они в этих железках ходят?» – искренне недоумевал он, в сопровождении слуг добираясь до стойл, где его уже ждал боевой конь в белой, вышитой золотом попоне. Забираться на него оказалось самым сложным на данный момент испытанием, и это заняло у бедняги почти двадцать минут, но когда дело наконец подошло к концу, возникла новая проблема: один из помощников сказал, что вылезать из седла нельзя будет еще очень долгое время, так что если Виктор вдруг хочет в туалет… то он опоздал и упустил свой шанс.
– Блеск, – повторил иномирец. – Просто блеск!
Всадника отвели в специальные «стойла ожидания», где все участники, коих оказалось ровно тридцать два, собрались перед началом турнира. Вокруг каждого из них столпились помощники, тренеры, оружейники и пажи, что очень напомнило Виктору земные гонки мирового уровня на спортивных машинах, где в заезде принимали участие не просто гонщики, а целые команды из нескольких водителей и целой бригады механиков, медиков и прочих.
На Виктора смотрели с явной усмешкой, хотя убедиться в этом не было никакой возможности – на каждом крепко сидел закрытый со всех сторон шлем. Сам же Виктор внимания к себе старался не привлекать и просто стоял в стороне, особо не двигаясь и ожидая начала представления. И вот спустя несколько минут вдалеке послышались бурные овации уже собравшейся на трибунах толпы, отчего сердце Виктора бешено заколотилось, вливая очередную порцию волнения и сомнения в целесообразности происходящего.
Судя по стихающему шуму, герцог попросил тишины для того, чтобы произнести пафосную публичную речь. В этот момент всех всадников пригласили на торжественное построение, и колонна облаченных в боевое обмундирование скакунов в ряд проследовала к арене.
Ристалище оказалось похожим на футбольное поле, где аккуратно стриженный газон был разделен на несколько отдельных участков для разных видов соревнований. Но сегодня требовался лишь один из них: продолговатый, с проходящим посередине высоким забором. Всадники выстроились в ряд и поклонились трибуне, на которой восседал его светлость, и Виктор, взглянув туда, впервые увидел принцессу, но рассмотреть ее так толком и не смог: герцогская ложа находилась очень высоко, да и широкополая шляпа с темной вуалью от яркого солнца на голове леди Оливии этому очень мешала. Но голос Герберта даже на таком расстоянии был слышен более чем отлично:
– А вот и участники соревнования, которых вы все знаете и любите, за которых болеете и на которых, я уверен, потихоньку делаете ставки! Не стану вас за это винить, ведь я тоже поставил на победителя третью часть всех государственных земель…
По трибунам прошлась волна смеха. Шутка была принята на «ура».
– Спешу напомнить, что главное правило турнира – быть предельно честным! Никаких уловок и всего остального, есть только вы и ваши противники – это все, что должно занимать ваше доблестное сознание в этот славный день!
Виктор вдруг почувствовал необычный прилив сил, никак не связанный с воодушевляющей речью герцога. Спина выпрямилась сама собой, тяжелый вес турнирных лат словно перестал ощущаться, а обзор, максимально урезанный границами прорези в шлеме, расширился как минимум впятеро; сознание, как и зрение, прояснилось, и Виктор почему-то определенно понял, что теперь он победит с гораздо большей вероятностью, чем считал всего минуту назад. Прислушавшись к своим ощущениям, он почувствовал приятное тепло в кончиках пальцев, и сразу понял: волнение перед боями, неуверенность в собственных силах, страх быть пойманным епископом – все эти эмоции смешались в один мощный ком, который катился с вершины уже долгое время и вот наконец с грохотом врезался в границу терпения. И та сила, которой Виктор владел, поглотила эмоции как подпитку, превратившись во вполне физическое ощущение собственной уникальности, самоуверенности и других приятных чувств.
– …нашими отцами, дедами, прадедами, – говорил что-то Герберт, но Виктор прослушал почти всю его речь и, осознав это, раздосадованно зашипел. – Да возгордятся предки величием нашим, да не посрамим мы честь отдавших жизни за нашу свободу! Да ниспошлет нам свою божественную благодать вселенский добродетельный Свет! Kaelte haelde!
– Каэлтэ… что? – не понял Виктор.
– Кельте хельде, – подсказал один из его помощников. – Это древний язык наших отцов-основателей. На нем были написаны многие первородные сказания, в том числе и самая популярная мифологическая Книга. Ну это-то вы точно знаете. Дословно переводится как «бескорыстная доброта».
– Да, да. Конечно, знаю. Просто… забыл.
После фразы на древнем языке трибуны как по сигналу встали и сделали жест, который вызвал бы в цивилизованном земном обществе крупный резонанс: они сперва приложили ладони к своим сердцам, после чего протянули их к небу, в сторону светил. Но это не было нацистской пропагандой или символом ненависти. Напротив, каждый делал это с легкостью и добротой в душе, и герцог, повторив движение за всеми, объяснил невеждам.
– Вечный путь от сердца к небесам! – воскликнул он. – Следуя заветам предков, да не станем мы посвящать отмеренный нам срок на то, о чем впоследствии станем жалеть. Мой распорядитель объявит первые пары. Да начнется турнир! Кельте хельде!
– Кельте хельде! – подхватила толпа.
– Кельте хельде, – одними губами прошептал Виктор.
Зазвучал гимн, исполняемый духовым оркестром. Несколько десятков труб, туб, тромбонов, виолончелей и флейт почти десять минут играли непрекращающийся марш, самую главную государственную музыкальную композицию, отчего у Виктора волосы встали дыбом – настолько эмоциональной была эта музыка. Бархатистый женский альт пел на неизвестном языке, но смысл отчего-то был вполне ясен, и он несильно отличался от смысла любого иного гимна любой иной страны любого иного мира.
Как только оркестр смолк, зрители вновь расселись по трибунам. Низко поклонившись, герцог удобно расположился в своей ложе и стал наблюдать за происходящим с самой удобной точки на всей арене.
