Дмитрий Галантэ - Удивительное рядом, или тот самый, иной мир. Том 2
Наверное, настой каким-то странным образом влиял на голосовые связки, говорить я действительно больше не мог, а мог еле слышно шипеть, и ещё приходилось всё время вытирать тряпочкой слюни, которые так и норовили закапать у меня с онемевших уст.
– Да, чуть не забыла вас предупредить, мой самый молчаливый, а потому и хороший ученик, – сказала Томарана, улыбаясь мне радостно и лучезарно, будто у неё было какое-то торжество или она недавно вставила себе новые зубы, предмет её большой гордости и олицетворение кипучей молодости и здоровья. Я очень надеялся, что такое счастливое лицо учителки никак не связано с моим теперешним положением.
А она продолжила:
– По окончании действия отвара, вам, ужасному везунчику, придётся заново учиться говорить. Сначала «ау» и «уа», а потом и более сложные звуки, но при желании и в этом можно найти положительные стороны.
Я вытаращил на неё глаза и негодующе зашипел, стараясь выглядеть как можно убедительнее! Думаю, у меня это неплохо получилось. На фоне приоткрытого рта и капающей оттуда тягучей слюны, которую я от переполнявшего меня восторга перестал подтирать, выгодно смотрелись выкатившиеся из орбит глаза. Зрелище, надо сказать без ложной скромности, было впечатляющим. А Томарана продолжала довольно улыбаться своим потаённым мыслям и с интересом слушать издаваемые мной звуки. Насладившись в полной мере, она вежливо сказала:
– Не стоит благодарности, я всё равно не понимаю, что вы там шипите, словно припадочный! Да не переживайте вы так и не пугайтесь раньше времени, а то сил не хватит. Сейчас и это ваше шипенье пройдёт. Можете теперь смело пойти и сесть на своё место, и не забудьте выразить благодарность своему любознательному соседу, прошу вас.
Вот ведь! Я медленно досчитал до десяти и обратно, произнося про себя каждую цифру, как хвалу чудному дару некоторых женщин оставаться всегда милыми и благожелательными. Но стоило прекратить счёт, как чувства и эмоции, переполнявшие меня, взяли верх над разумом и хлынули через край. «Какая же она злобная и ехидная ведьма, – подумалось мне, – уж лучше бы действительно поставила Юринику клизму, и дело с концом! Он хоть не говорит тем самым местом, куда она ставится, по крайней мере, так часто не говорит!». Перспектива учиться заново разговаривать с «уа» меня совсем не радовала, уж хотя бы, по меньшей мере, с «агу»! Но пару-тройку дней изнурительных тренировок, и я уже начну вовсю распевать детские песенки, желательно понудней и позаковыристее, и всюду буду неотступно следовать за Юриником, тогда он что-нибудь наверняка придумает. Ему от меня просто так не отделаться!
Когда я, молчаливый и расстроенный, понуро доплёлся до своего места, Томарана вновь обратилась ко мне:
– Пусть это будет хорошим уроком, кстати, я пошутила, вам не придётся учиться заново разговаривать. Этого никогда невозможно будет сделать.
Я чуть было не бухнулся в обморок, брызжа слюной. Вот вам и тяжкие последствия наступили!
А она продолжала как ни в чём не бывало:
– Через три часа всё бесследно пройдёт, и вы будете разговаривать, как и прежде, будто ничего и не было вовсе, потому учиться заново, к сожалению, вам не придётся.
«Ну, хоть на этом спасибо», – вяло возвращаясь к жизни, подумал я.
– Пожалуйста! Не стоит благодарности – сказала она, внимательно всматриваясь в выражение моего лица.
«Не так уж трудно было догадаться», – подумал я довольно вызывающе.
– Да, вы совершенно правы, мой молчаливый друг, я иногда бываю очень догадлива и крайне сообразительна, – отреагировала она.
«Оставишь ты меня сегодня в покое или нет? Раз уж такая сообразительная и догадливая, то с третьего-то раза, надеюсь, уже можно было бы сообразить, что я тебя сейчас покусаю, поняла?» – как можно членораздельней подумал я, нервно вытирая выступившую на лбу испарину. Что-то я неважно себя стал чувствовать в последнее время! Ну, а Томарана просто редкой душевной доброты женщина. Я непременно восхищался бы и, конечно же, порадовался сейчас вместе с ней, если бы не то незначительное обстоятельство, что за столь короткое время она умудрилась мне изрядно попортить нервы. Ощущение было, будто у меня вдруг высосали все жизненные силы неизвестно каким образом, и только тогда оставили в покое. Да без моей скромной персоны у неё вообще бы не было этого теперешнего праздника жизни. А если всё же и был, то возможно, не совсем такой, ведь ещё неизвестно, как повёл бы себя на моём месте кто-нибудь другой. Но в покое она меня, вроде, оставила, а это уже хорошо.
Урок продолжался. Томарана, по странному стечению обстоятельств, принялась рассказывать, какой отвар необходимо выпить и приложить к ране в качестве компресса, если вас покусает бешеное животное или, скажем, чем-то обозлённый сверх всякой меры человек. «Доведённый до исступления некой каверзной женщиной! Ха, таких женщин целое великое множество!» – подумал я. Хотя женщине вовсе необязательно быть каверзной, ведь подобное умение доводить мужчин до белого каления у них в крови. Они получают его с молоком матери, такое впечатление, что для того они и созданы, и уж не знаю, бывают ли исключения. Я, по крайней мере, пока не встречал ни одной, вот бы посмотреть на подобное чудо хоть одним глазком, если таковое вообще существует в природе!
Мои друзья изредка посматривали на меня с явным сочувствием и пытались подбодрить взглядом, но я уже немного успокоился, если это действительно на три часа, то ничего страшного, переживу как-нибудь, зато будет потом что вспомнить. Хотя «что вспомнить» мне уже до глубокой безрадостной старости хватит! А ведь ещё далеко не конец, и что нас ожидает там, впереди, неизвестно.
Вот вернусь домой… А что дома? Здесь и время для меня течёт по-другому, и климат лучше во всех отношениях, атмосфера и моральный комфорт очень положительно сказываются на психике, да и всём облике в целом. Что и говорить, там не то, что здесь! Ведь там даже пустяков, написанных в этой книге, с лихвой хватит, чтобы нажить себе благодарность. А написана здесь голая, но далеко не полная правда об умственном и духовном состоянии некоторых человекоподобных существ, к сожалению, сумевших обличить себя властью, ибо все они одним миром мазаны, одной гребёнкой чёсаны. Кем мазаны и чёсаны, а главное, зачем – другой вопрос. Всякая тварь безошибочно узнает себя и, безусловно, будет приятно удивлёна, что о ней известно далеко за пределами мира, где она «тварит», не щадя живота своего. Ибо всем доподлинно известно: озвучить правду о могучих поганцах – всё равно, что наступить на любимую мозоль! Это также ощутимо болезненно, как лишение гордости – их золотых унитазов. А всё потому, что правда – шаг к переменам, что рано или поздно неминуемо произойдет, они это прекрасно знают, а потому и трясутся! Тряситесь, паразиты, близок час вознаграждения за… у каждого из них есть свои «за», как у каждого врача есть своё кладбище. Свои «за», которые вскоре станут «против» и «потому что».
Оставшееся время Томарана упорно и дотошно повторяла с нами весь пройденный материал. Потом строго заявила, что завтра обязательно будет всех спрашивать, и если кто не ответит, то она на того ученика очень сильно обидится, ибо это будет означать вопиющее неуважение, как лично к ней, так и к её предмету, что, в принципе, одно и то же. А что будет потом, мы можем догадаться и сами. В общем, того, кто не ответит на её вопросы, она огорчит до невозможности, а она это делать умеет, а главное, любит. Записи вести категорически запрещалось, но если что-то вдруг очень нужно запомнить, а не получалось, то нам разрешалось пользоваться зельем памяти. Нет, как не крути, но всё-таки очень хорошо, что нам не придётся учиться до конца в этой подземной школе пакостей, а иначе мне, с моей-то усидчивостью, никак не миновать завтра большущих неприятностей.
Итак, последний урок был благополучно завершён без серьёзного вреда для моего здоровья, если не считать сущего пустяка, печати молчания, наложенной на мои уста за излишнюю болтливость. Больше никаких происшествий не случилось, как и не произошло никаких из ряда вон выходящих событий, и все мы были отпущены по своим насущным делам. Не без удовольствия распрощавшись с Томараной до завтра, мы отправились вон из учебного зала, а Томарана, как нетрудно догадаться, вновь ушла в себя, уткнувшись в склянки и снадобья, бормоча под нос что-то непонятное, и напрочь потеряв всякий интерес ко всему происходящему вокруг.
Мы вышли почти последними и, так как всё равно делать было пока нечего, отправились отдыхать и переваривать услышанное и увиденное. Было около семи часов вечера, для ужина несколько рановато, а ведь нам ещё предстояло как-то исхитриться и подсыпать ворону сонной травы в пищу.
