Всеволод Бенигсен - Закон Шруделя (сборник)
Депутат отряхнулся, откашлялся и обратился в камеру.
— Вот! — сказал он, указав пальцем на труп Бориса. — Вот пример того, до чего дошли враждебные силы. Они пытаются спровоцировать общество на беспредел. Засылают провокаторов и сами же их убивают.
— Прекратите ораторствовать, — огрызнулся парень в кепке. — Не на трибуне.
Бармен подошел к Борису, присел на корточки и, намотав на руку полотенце, резко выдернул нож.
— Ждем, — сказал он.
Все дружно посмотрели на часы. Потянулись длинные минуты ожидания. Когда минуло пять минут, раздалось чье-то «уууу…».
Это был Смирнов. Он присвистнул и сунул руки в карманы.
— М-да, — сказал парень в кепке и стянул свой головной убор.
Кто-то достал мобильный — видимо, вызвать «труповозку».
Репортер что-то шепнул оператору, после чего присел на корточки рядом с трупом так, чтобы оказаться на фоне тела Бориса.
— А все вы виноваты! — возобновил спор депутат. — Было бы у всех по одной жизни, не было бы вот этого беспредела.
— Тихо! — шикнул репортер. — У нас репортаж!
После чего кивнул оператору:
— Поехали. Мы ведем наш репортаж с места происшествия. Очередная жертва борьбы разных политических сил… Нет, давай еще раз. Поехали. Мы ведем наш репортаж из бара «Смоуки», где произошло убийство пока неопознанного гражданина. Увы, он стал очередной жертвой политической неразберихи в стране. Правда, по новому закону человек, лишенный второй жизни, но при этом не имевший на себе значка, не считается убитым, а считается самоубийцей, и потому к ответственности никто не привлекается. Однако все-таки прискорбно, что это самоубийство произошло в публичном месте.
Тут все стали громко переговариваться, качая головами.
— Да… самоубийство… самоубийство… надо же… И зачем ему захотелось умереть?
— И на глазах у всех, — задумчиво сказал парень, снова натягивая кепку.
— Такой молодой, — добавил депутат сочувственно.
— М-да… вся вторая жизнь была впереди…
— А главное, как ловко он себе нож в спину воткнул.
Все собравшиеся стали, как по команде, кивать головами.
— Да-да. Чудовищно. Ужас. А главное, зачем?
— Видимо, разочаровался во второй жизни, — сказал депутат, но потом опомнился: — Нет, это он в знак протеста. Протеста против того беспредела, который творят сволочи из «Жажды Жизни».
Репортер выждал паузу, затем снова обратился в камеру:
— Как мы знаем, самоубийство — есть грех, и как теперь этот самоубийца будет оправдываться перед Всевышним, одному Богу известно.
— Да заканчивайте вы панихиду, — поморщился бармен. — У меня тут бар, а не кладбище.
В этот момент в бар зашли двое санитаров.
— Тут, что ли, самоубийца? У нас вызов был.
Кто-то показал им на Бориса. Санитары взяли того за руки и за ноги и потащили на выход.
Самоубийство в баре всколыхнуло общество. Сначала местное, потом остальное. Посыпались депутатские запросы, газетные статьи и письма разгневанных граждан. Да сколько это будет продолжаться? Да не пора ли положить этому конец? Борис Борисов был объявлен жертвой. Правда, не все поняли, чего именно: то ли режима, то ли вообще беспредела. Через неделю по телевизору выступил президент и сказал, что Запад в очередной раз пытается навязать нам свои ценности, а посему он не удивится, если государственная Дума вдруг подумает, да и предложит ему ввести закон, ограничивающий двойную жизнь, придуманную, опять же, кем-то там на Западе. Дума действительно «вдруг подумала» и предложила закон, по которому все граждане Российской Федерации в обязательном порядке будут лишены двойной жизни, дабы «вернуть россиянам способность дорожить одной-единственной жизнью». Их поддержала и Церковь, заявившая, что давно уже била в колокола, требуя отменить вторую жизнь, поскольку нигде в Библии ни о какой второй жизни речи не шло. А если кого когда-то и воскрешали, то это были отдельные случаи, да и то по инициативе Бога.
В общем, начать было предложено с детей, поскольку негоже им вступать в жизнь, полную разврата (а именно таковой была объявлена вторая жизнь). В итоге в первом чтении был принят закон, который решили назвать в честь главного героя — Бориса Борисова. Президент быстро подписал «закон Борисова», и в итоге все жители России были в спешном порядке лишены второй жизни. Вторую жизнь в качестве привилегии оставили только депутатам и некоторым чиновникам федерального значения. Запад с удивлением отнесся к «закону Борисова» и, как обычно, посетовал на нехватку демократии в России.
О том, что Борис Борисов — выдуманное имя, вспоминать не стали. А когда адвокат Виноградов заикнулся, что, мол, вообще-то вел дело этого Борисова и на самом деле это неизвестная личность, пострадавшая от амнезии, то его быстро зашикали. Адвокат провел небольшое расследование и сделал издевательскую запись в своем блоге, что, мол, президент принял закон имени дохлого кота. Ну, тут у адвоката тут же всплыли какие-то незаплаченные налоги, мелкие и крупные нарушения закона, самым грозным из которых было то, что в далеком 1989 году он украл из пионерской комнаты горн и барабан. Адвокат как-то приутих и исчез. А в родном городе (родным, естественно, назвали тот город, где произошло «самоубийство») Борису Борисову поставили бронзовый памятник. Он был изображен сидящим за стойкой бара с ножом в спине. Многим памятник понравился.
Коктебель и все такое
Вступление № 1
Из Москвы до Феодосии я добирался на поезде. От Феодосии взял такси. При въезде в Коктебель таксист кивнул в сторону небольшой горы по левую руку и спросил меня:
— Знаешь, как называется гора?
Уставший после дальней дороги, я вяло пожал плечами.
— Ну, посмотри внимательно, — настаивал таксист. — На что она похожа?
Двугорбая гора с лощиной посередке была похожа на жопу.
— На жопу, — честно ответил я.
— Точно, — захохотал таксист. — Так и называется.
— Жопа, что ли?
— Ага. Жопа.
«Приехали», — подумал я.
Вступление № 2
Южный курорт — это состояние души. Расслабленность и утомленность во всем. Даже яростная ссора приобретает здесь оттенок ритуала, где все роли расписаны заранее и ничто не затрагивает глубин души. Как не затрагивает, например, истинного плейбоя отказ очередной девушки, ибо он слишком самоуверен, чтобы обижаться или переживать. Когда смотришь на ругающихся местных жителей, ощущение, что сейчас кто-то достанет пулемет и расстреляет оппонента. На следующий день видишь их же, мирно сидящих на лавочке и щелкающих семечки.
Расслабленность доходит до того, что на привокзальной площади Симферополя вас встречает каменный Ленин, который СИДИТ. Не секрет, что во всех российских городах (тем более на главных площадях) Ленин обычно стоит и даже куда-то деловито указывает. Здесь же он сидит на лавочке и пытается читать книгу. Именно пытается, потому что его рука с книгой находится не перед лицом, а безвольно свисает почти до земли. И это понятно, поскольку сконцентрироваться на чем-то серьезном в южных краях крайне сложно — климат и атмосфера располагают к ленной праздности. А коли так, то даже Ленин кажется здесь вполне уместным, просто по этимологическим соображениям: лень — Ленин.
Вступление № 3
Коктебель — это филиал Сочи. Та же асфальтированная полоса в полтора километра вдоль побережья, забитая многочисленными сувенирными лавочками и ларьками с пиццей, шаурмой, беляшами и прочей пугающей желудок нормального человека снедью. Те же каменные пляжи, от которых потом болит все тело: от спины до ступней. Та же русская речь, куда ни плюнь. Тот же блатной шансон, орущий из каждого угла. То же ощущение деревенской провинциальности, которое усиливается стадами полуголых людей, бродящих туда-сюда безо всякой цели, не зная, куда себя еще деть, поскольку девать себя некуда. Разве что на гору забраться.
Единственным и неоспоримым преимуществом украинского Черноморья в целом и Коктебеля в частности является климат. В отличие от Сочи здесь даже после невыносимой дневной жары ночью прохладно и прекрасно спится.
Вступление № 4
Перед прибытием в Коктебель я думал, что пробуду здесь максимально долго — пока не кончатся деньги. Но уже в первый день понял, что больше двадцати дней не выдержу. Мне не нравится Коктебель. Нет, не так. Мне не нравится в Коктебеле. Нет, опять не то. Я не нравлюсь себе в Коктебеле. Но можно сказать еще точнее. Я не нравлюсь Коктебелю.
Тогда я еще не предполагал, что моим главным спасением в эти двадцать дней станет чемпионат мира по футболу. Именно он явится стержнем моего графика, а то, что график приехавшему одиночке жизненно необходим, я понял сразу. Я сплю до одиннадцати. Затем пару часов провожу на пляже (благо он буквально в минуте ходьбы от меня). Пару часов работаю и к 17.00 ухожу смотреть футбол. Затем снова пара часов писанины, и в 21.30 новый матч. К полуночи я возвращаюсь домой, снова пишу и ложусь спать.
