Гай Орловский - Патроны чародея
Думаю, я отыщу и других колдунов, наверняка где-то прячутся или хотя бы не высовываются, но это потом, сейчас нужно обезопасить этих хреновых людишек, что не могут позаботиться о себе сами…
За эти дни я уже начал забывать о начатых поисках источников магии, как однажды вошел Ювал, поклонился и сказал несколько нерешительно:
– Там… крестьянин… говорит, что принес что-то для вас…
– Что? – спросил я.
– Говорит, – ответил он, запинаясь, – вы лично посылали…
– Прекрасно, – сказал я бодро, – хоть какие-то зримые неприятности!
Он вытаращил глаза.
– Почему… неприятности?
– А что обычно сваливается на все мои восемь голов? – спросил я. – Приятностей уже давно не видывал. А неприятности, что особенно неприятно, незримые!
– А-а, – протянул он, – а зримые лучше…
– Где тот крестьянин?
– Во дворе ждет.
– Пойдем, покажешь.
Во дворе тощий мужичонка сорвал шапку с головы и низко-низко поклонился.
Я сказал терпеливо:
– Если принес то, что надо, можешь вообще не кланяться. Если не то, будешь биться лбом о землю. Ну?
Он порылся в сумке и вытащил целый пучок сине-желтых стеблей.
Я осмотрел, сердце застучало чаще, спросил с подозрением:
– А нарвал где?
Он переступил с ноги на ногу.
– Ваше глердство, это в десяти милях отсюда. Как раз на опушке нашего леса. Мы за дровами ездим, там поворот… Но углядеть такое трудно, вообще-то место неприметное.
Сердце мое радостно застучало, я сказал сдержанно и солидно:
– Прекрасно! Если трава оттуда, то мой дорогой учитель, чародей Рундельштотт, для которого я так стараюсь, будет рад или хотя бы доволен. Пойдем, покажешь, где это растет.
Место оказалось в самом деле крохотное, даже этот наблюдательный мужик вряд ли бы заметил, если бы телеги не делали крутой поворот, с трудом объезжая великанский пень, а дальше уже снова по прямой в лес.
Я с волнением и надеждой смотрел на остатки бурьяна с сине-желтыми стеблями. Рачительный крестьянин собрал его почти весь, но сделал это, как все мы делаем: из земли остались торчать кончики длиной в два-три пальца.
– Отлично, – сказал я бодро. – Вот тебе настоящая золотая монета. Покажи своим селянам, пусть смотрят и завидуют! Ты не украл, а заработал честно.
Он воскликнул воспламененно:
– Спасибо!.. Я и не надеялся!.. Огромное спасибо!
– Старших надо чтить, – сказал я наставительно. – Для своего учителя я всегда готов сделать больше, чем для себя. Так и скажи детям своим, пусть и тебя чтут, как я чту своего чародея и учителя.
Он сорвал шапку и поклонился, на лице почтение, сам уже перешел в разряд старших, но вряд ли сыновья чтут его и хоть что-то для него делают, потому мои слова, как будто дал еще один золотой.
Я поднялся в седло, повернул конскую морду в сторону дороги и послал его в галоп.
Фицрой зашел, когда я в кабинете разлегся в кресле и рассеянно катал по столу ту светящуюся штучку, которую вручила химера. Вообще-то она не светится, можно принять за грецкий орех прошлогоднего урожая, но если взять в кулак, то свет бьет с такой силой, что видно не только кости, но и все жилки и кровеносные сосудики.
Я пытался представить, как она работает, вдруг снабжает магией не только химер, но и таких, как я, готовых поверить и довериться, а также рискнуть, но пока что ничего не чувствую.
– Красивая вещь, – сказал он. – Продашь?.. Или давай найду покупателя?.. Как я понимаю, это из неуничтожимых штучек?
– Что? – переспросил я. – Как это… неуничтожимая? Разве колдовские вещи не исчезают после смерти чародея?
Он зацепил ногой и придвинул кресло к столу, сел с таким вздохом облегчения, словно весь день возил на себе бревна из леса.
– Всегда, – ответил он бодро.
– Но…
– Кроме тех, – уточнил он, – что созданы не чародеями, а… как бы поточнее, гильдиями чародеев. Может быть, потому, что гильдии все еще существуют, а может… кто знает, чародейские дела темны для нормального здорового человека. И такого нарядного. Как тебе мои сапоги?.. Знаешь, сколько я за них отдал?
– Спер наверняка, – буркнул я. – А сейчас такие вещи делают?
Он покачал головой.
– Сапоги такие шьют только в Уламрии. А шляпу привезли из Опалоссы!.. Здесь такие не умеют. Что смотришь?.. Ах, ты про этот камешек… Нет. Чародеи не стали слабее, как говорят в народе, но умные все-таки учатся, в отличие от нас, на своих ошибках, хотя это и скучно. Однажды приняли закон, чтобы никто никогда не создавал такие вещи. А для этого был принят второй закон, чтобы в гильдии никогда не было больше шестерых.
– Такие штуки, – спросил я, – создавали всемером?
Он усмехнулся, покачал головой.
– Нет, двенадцатью. Старые люди всегда осторожнее молодых. Это так, на всякий случай. Чтоб и близко не стоять к опасному числу.
– Мудро, – согласился я. – А мы такими будем?
Он содрогнулся всем телом.
– Ты что? Сплюнь!..
– Да не старыми, – пояснил я. – Старыми, понятно, мы никогда не будем. А вот осторожными…
– Никогда, – отрезал он решительно. – Ну ты и сказанул, у меня вот руки трясутся! Надо пойти выпить, а то еще приснится что-то. Или тебе сюда носят?
– Носят, – подтвердил я, – но не уверен, что носят лучшее. Кто на их месте не оставлял бы себе самое-самое?
Он поднялся, сказал решительно:
– Пойду проверю. Ты вообще какой-то не такой… Любой хозяин в первую очередь проверяет винный погреб, потом берет новых служанок, а уж затем начинает оборудовать замок.
– Некогда было, – ответил я виновато.
Он засмеялся и ушел, громко и решительно топая сапогами, пошитыми во враждебной теперь для меня Уламрии.
Николетта сладко сопит, доверчиво прижавшись ко мне, как щенок к маме, голова на моем плече, ногу забросила на пузо, попробуй вырвись, но я все-таки очень медленно и осторожно выполз, освобождая себя по сантиметру, укрыл ее одеялом и заботливо подоткнул со спины.
Одевался тоже так, чтобы звяканьем металла не разбудить. Мешок на плечо не вскинул, опустил тихо-тихо, хотя на этот раз там не винтовка, а лопата.
Страж прогуливается у лестницы, тут же развернулся в мою сторону, руки метнулись к оружию. Я приложил палец к губам.
Глаза его стали еще шире, но на всякий случай кивнул, хотя хозяин замка мог бы ходить по женщинам и не прячась, это же его право грести под себя все, что в платьях или юбках.
Я прошептал:
– Все в порядке… Нужно посоветоваться с богами.
– Ваше глердство?
– Мне кажется, – объяснил я таинственно, – надо подсказать им, какой дорогой идти… Чуется, товарищи немножко сбились с пути. Все некогда было, даже сейчас, как видишь, от чего отрываюсь…
Он остался смотреть вслед совсем обалделый, а я спустился вниз, пересек двор и шмыгнул в конюшню.
Коня оседлал и вывел сам, не желая будить конюхов. Стражи на воротах меня видели и, как только я выехал на оседланном коне, с надсадным скрипом выдвинули засов на воротах и распахнули обе половинки.
Я выехал навстречу звездному небу, за спиной прокричали вдогонку пожелания счастья и снова торопливо засадили засов до самого конца, а конь уже понесся галопом по красно-желтой дороге.
В непривычно глубоком небе, что не черное, а фиолетовое, страшно и пугающе смотрится огромная бледная луна, вдесятеро крупнее той, которую привык видеть с детства.
Я поискал взглядом, ага, вон и вторая, быстро поднялась из-за темного зубчатого леса, ею словно выстрелило: пошла по высокой дуге, странно ускоряя движение…
Я невольно провожал ее взглядом, чувствуя, как непроизвольно задерживаю дыхание и стискиваю кулаки.
Небо потемнело, а главная луна, что висит почти неподвижно, обрела привычно красный цвет, теперь это раскаленный шар из металла, уже покрытый окалиной, на нее вообще лучше не поднимать взгляд, иначе подсознательно ждешь катастрофу.
Это значило, что вторая уже скрылась за горизонтом. Где-то к полуночи появится и третья, которая зеленая, как молодой лягушонок, яркая и сияющая, но тоже умчится, и эта вот еще раз изменит цвет и останется висеть до утра.
Земля странно лиловая, как и придорожные кусты, а сухой стук копыт разносится далеко в ночи, заглушая стрекот ночных насекомых.
Конь с удовольствием пошел галопом, я покачивался в седле, почти не прислушиваясь к запахам, далекому волчьему вою, не всматриваясь в ночные тени, все-таки этот мир обжитой, все страшное и непонятное где-то далеко…
Дорога метнулась через поле, потом вдоль леса, однажды увидел даже, как далеко за деревьями мелькают светящиеся огоньки, кружатся в странном и таком знакомом танце, все-таки мы одной крови, даже если это не кровь…
Впереди речушка, но дорога уверенно повела на мостик, настоящий, хоть и деревянный, тяжело груженная телега пройдет уверенно…
Конь всхрапнул и прижал уши. Я натянул повод, из-под моста выскочили трое. Один, массивный и угрожающе высокий, сразу же ухватил за узду крепкой рукой, а двое с ножами зашли с двух сторон.
