Юрий Корчевский - Бронепоезд. Сталинская броня против крупповской стали
Стрельба стала перемещаться в глубь леса. Там грохнули еще два взрыва, и начинающая затихать стрельба вновь возобновилась. Лес был большой и занимал площадь примерно километра три на пять вытянутым языком.
Стрельба снова стала тише, сместилась в глубь леса.
Сергей с полицаями уже успели пообедать, когда около пяти вечера из леса показались немцы. Солдат, идущий рядом с офицером, толкал перед собой пленного – небритого, довольно истощенного, в истлевшем, изорванном красноармейском обмундировании.
Сергей бросил взгляд на Павла, но тот отрицательно качнул головой – не наш. Но все равно это был свой, русский, скорее всего, попавший еще по весне в окружение красноармеец, пробирающийся к своим. Таких в лесах могло оказаться несколько.
Партизанский отряд из кадровых разведчиков сделал переход и ушел в другой лес, а окруженцы остались и, имея запас патронов, поодиночке принимали бой.
Среди своих, в окопе, умирать не так страшно. В архивы занесут, родным «похоронку» отправят. А умереть в одиночку, в лесу, не имея поддержки товарищей, не каждый сможет.
Сергей смотрел на пленного с жалостью – настоящий безымянный герой.
За лейтенантом шли солдаты – они попарно несли своих убитых: одного, второго, десятого… Ого, не таким победоносным и удачным оказался рейд! Пощипали немцев окруженцы, проредили ряды партизанские «сюрпризы».
На лице офицера читались недовольство, усталость.
Когда рота подошла к полицаям, офицер показал рукой на пленного:
– Кто его знает?
Но ни один полицай не признал в пленном местного.
– Ты коммунист? – спросил офицер.
– Сочувствующий! – прохрипел пленный. Губы его были разбиты: видимо, при задержании обозленные солдаты били его.
Пленный посмотрел на полицаев, и в его взгляде было столько ненависти, что Сергей поежился.
– Что, фашистские прихвостни? Рады? Всех вас, предателей, виселица ждет.
Пленный хотел сказать что-то еще, но офицер выхватил из кобуры пистолет и выстрелил пленному в голову. Безымянный герой упал замертво.
– Швайне!
Офицер был зол и не скрывал этого. Его солдаты погрузили в грузовик своих убитых и залезли сами. Грузовики тронулись и выехали из села, и Сергей перевел дух.
Павел вернулся тоже, но выглядел уставшим. Полицаи обступили его и стали расспрашивать.
– А чего говорить? Партизаны бой устроили – убитых немцев вы видели. А отряд бандитов разгромлен подчистую.
Полицаи радостно загалдели, а Павел продолжил:
– В лесу, недалеко от опушки, я видел повешенного Аксенова.
Полицаи замолчали – новость была неожиданной и неприятной: пленный, только что застреленный немецким лейтенантом, обещал полицаям виселицу. Не успела еще осесть пыль от грузовиков – и такое известие, прямо пророческое.
Один из полицаев сказал, ни к кому не обращаясь:
– А не эти ли повесили?
Все поняли, что речь шла о застреленном красноармейце, и холодок пробежал по спинам полицейских.
Временами стрельба в лесу была интенсивной, даже пулемет стрелял. По звуку Сергей предположил – «ДП», отечественный, ручной.
На войне многие виды оружия – от стрелкового до артиллерии, причем и своего, и немецкого различали на слух, потому что это был вопрос выживания. Сергей не видел, чтобы немцы несли из леса оружие партизан. Конечно, не царское это дело, полицаи на то есть.
По причине позднего времени Сергей разрешил полицаям разойтись. Вроде бы немцы лес зачистили, радоваться надо. Но случай с пленным, а потом известие о смерти Аксенова всех выбили из колеи. Расходились в угнетенном состоянии.
– Семенов, зайди, надо поговорить.
Самогон в доме Савченко был, в подвале еще три четверти стояло – крепкого, прозрачного, но вонючего, из свеклы выгнанного. Сергей нашел кусок сала, нарезал огурцы. Хлеба не было, но к соседке Сергей не пошел. Он разлил самогон по стаканам.
– Давай за бойца безвестного выпьем, герой он!
Они выпили за упокой души красноармейца, закусили салом.
– Похоронить бы его достойно надо, – предложил Павел.
– Невозможно. Как ты себе это представляешь? Мы, полицаи, приспешники немецкие, красноармейца хороним? Сразу в городском управлении полиции известно будет. Не успеешь и глазом моргнуть, в гестапо окажешься.
– Что же он, как пес бездомный, гнить будет?
– Плохо о селянах думаешь, Паша, завтра ты его там не найдешь. И гроб сделают, и омоют, и похоронят по-людски, только ночью.
Так и случилось. Утром Сергей сделал крюк, прошел по крайней улице, но тела не было. А позже, по слухам, на сельском кладбище появилась новая свежая могила, но без креста или памятника.
Утром, на построении, Сергей объявил, что надо идти в лес, собрать оружие и еще раз лес прочесать. Полицаи пошли, но с видимой неохотой. Сергей же в душе был доволен: не все им самогонку пить да над людьми изгаляться.
Полицаев с каждым днем становилось все меньше, осталось всего шестеро. Рассыпались они редкой цепью и шли осторожно, держа заряженные винтовки в руках.
Сергей шел рядом с Павлом: Семенов был в курсе, где установлены партизанские «сюрпризы», а то не хватало только подорваться на «растяжке» или мине.
Довольно скоро они наткнулись на первого убитого. Одежда цивильная, бритый, стало быть, житель городской или сельский, но не партизан. Павел его тоже не опознал. Да и оружия при нем не было. Назвать убитого случайным прохожим язык не поворачивался: в войну случайных людей в лесу не бывает.
Павел по приказу Сергея обыскал убитого, но карманы его одежды были абсолютно пусты, чего в жизни не бывает. Видимо, немцы постарались.
Только полицаи двинулись дальше, слева раздался взрыв – кто-то из полицаев подорвался на «растяжке». Полицейские сбежались к пострадавшему, но помочь ему уже нельзя было ничем: весь левый бок полицейского был изрешечен и он уже не дышал. Двое полицейских забрали винтовку убитого, а тело решено было подобрать на обратном пути.
Полицаи шли, глядя под ноги, а не по сторонам.
Лес они все-таки осмотрели, хоть и не до конца. Нашли двух убитых – в красноармейской форме. Возле одного лежала винтовка с пятью стреляными гильзами, возле второго – ручной пулемет ДП с единственным пустым магазином. Парни отстреливались до последнего патрона.
Павел пулемет забрал, а винтовку красноармейца нес другой полицай.
На обратном пути они подобрали тело подорвавшегося на «растяжке» полицейского и вынесли его к селу. Полицай был из местных, и тело принесли к избе, где проживал убитый.
Полицейский участок за десять дней сократился вдвое, и Сергей на сходе объявил об очередном наборе в полицию. Однако желающих больше не находилось: подставлять голову под пули, защищая интересы гитлеровских оккупантов, никто не хотел.
Сергей попросил Павла передать в отряд, что вакансии есть и вполне можно было зачислить в полицию пять человек. Лучше жить на легальном положении, иметь документы и возможность свободно передвигаться, для разведчика и диверсанта – самое то, что нужно.
Партизанский отряд вернулся на старое место дислокации через день, а еще через день Павел принес сообщение из отряда: командир решил направить на службу в полицию своих людей. В течение недели поодиночке подходили мужчины, говорили: «Вам привет от Гладкова», и Сергей зачислял их в полицию, снабжал аусвайсом, формой и выдавал оружие. Отделение полиции пополнилось до штатной численности – десяти человек. Учитывая Сергея, в помещении было шесть человек из партизанского отряда. Еще оставались «старослужащие», принятые на службу настоящим Савченко, но Сергей подумывал о том, как и от них избавиться. Решил: при каждом удобном случае посылать их на опасные задания. Погибнут – для партизан лучше, собакам собачья смерть.
Новичков же Сергей старался службой не обременять и, когда требовалось для отряда, давал поручения в город. Отряд имел связь с городским подпольем, и связной был очень кстати.
С положением своим Сергей уже свыкся. Никогда до этого периода людьми он не командовал, кроме как на паровозе, а теперь под его началом десяток полицаев, отделение в подчинении.
О положении на фронтах Сергей узнавал от Павла, отряд же был в курсе событий из сводок Совинформбюро. Конечно, расходовать дефицитные батареи на сводки было жалко, но информация имела военное значение – как для отряда, так и для населения. В отделе была старая пишущая машинка, и на ней распечатывали сводки. По ночам доверенные люди из местных расклеивали листовки в людных местах. Увидев листовку, к ней тут же собирался народ. Люди толпились, читали, чтобы потом рассказать другим. Полицейские листовки срывали, читающих разгоняли, но, как правило, сводки прочесть успевали – информация была нужна как воздух. Идеологическое, информационное оружие было не менее важным, чем пушки и танки, – ведь немцы руководствовались пропагандой Геббельса. В 1941 году они вещали о скором падении Москвы, а когда наступление на столицу захлебнулось, начали говорить о том, что вышли к Волге, что со дня на день падет Сталинград, что они уже вышли к Кавказу. Слабые духом впадали в уныние, а слабый человек – не воин.
