Андрей Посняков - Час новгородской славы
— Ну, глотни. Только там квас, не пиво.
— Уф! Хорошо!.. Так вот, насчет доброхота. Низок, плюгавист, лет сорока, волос редок, кой-где плешь видна. Бороденка редкая, как у козла. Чья морда, улавливаешь? Вот и я про то подумал. Зашел в Михалицкую трапезную — Машку там этот плюгавец увидел, там и помощь предложил. И что же? Узнали его монахи по описанию. Упадышев. Митрий Акимыч! Поистине добрейшей души человек, а?!
— Так ты думаешь…
— Конечно, он! Не без его руки красивые девки пропадают. Нюхом чую!
— Ладно.
Олег Иваныч, как и Гришаня, нюхом чуял — вот возможность ущучить козлобородого московитского шпиона.
— Где, Гришаня?
— Завтра до заутрени у Косого моста.
— Косой мост. Угу. Это по Московской дороге, так?
— Именно. И Загородцкая недалеко, с корчмой Явдохи, где наш разлюбезный Олексаха агента своего потерял когда-то.
— Его и направим!
Олег Иваныч построжал:
— Смотри, Гришаня, сам не вздумай сунуться! Испортишь только. Твое дело здесь, с бумагами. Понял?
Гриша исподлобья глянул:
— А сам-то что, неужели не поедешь?
— Не твое дело. Митря мне личный враг, так-то!
— Так… Так… Так он и мне — личный враг. Ну, Иваныч, ну…
— Ладно. Делать будешь, что скажу. Не дай бог где вылезешь. Аркебуз мой не у тебя ль?
— У меня. Я ж с разрешения твоего тренировался. Специально малых ядрышек-пуль купил у шведов. Последние забрал, штук пять всего и осталось, хватит?
Трудность предстоящей операции заключалась в ее… тайности. Митря явно был связан с московским князем Иваном, и предпринимать что-либо против него открыто Олег Иваныч как глава вассального (хотя бы и на словах) от Ивана государства не мог. Не мог отдать такой приказ дьякам, страже, даже собственным охранникам не мог. Только попросить ближайших друзей, которым верил, как самому себе. И которых очень не хотелось подставлять. Но выбора, похоже, не было.
Уже с ночи они сидели в засаде на Московской дороге, верстах в трех от Косого моста: Олег Иваныч, Олексаха, Гришаня, Демьян Три Весла — парень с далекого Пашозерского погоста, тиун Олега Иваныча, вернувшийся не так давно с родных мест, куда ездил охотиться да навестить родню.
Расстояние выбрали оптимальное.
Ближе — нехорошо, выстрелы услышит стража на воротной башне. А пострелять, скорее всего, придется. Олег Иваныч и прихватил с собой аркебуз. Ну, услышать-то их и с трех верст услышат, да не будет большой охоты отправлять туда — невесть куда — отряд с целью проверки.
Устроить засаду дальше — тоже нехорошо. Мало ли, куда по пути свернуть могут. Дороги-то подмерзли, да и снега не так много вокруг, езжай, куда хочешь.
Потому расположились в небольшой рощице. Голо, конечно, да хоть какое-то прикрытие. Тем более светает сейчас довольно поздно. Оделись тепло, теперь сидели, балагурили шепотом, вслушиваясь в темноту — не всхрапнет ли лошадь, не скрипнут ли полозья?
Не скрипели полозья, не всхрапывали и не ржали лошади. Вообще не было никого — ни прохожего, ни проезжего. А солнце-то уже встало. Может, передумали?
От нечего делать Олег Иваныч достал из круглой деревянной коробочки пули, маленькие металлические ядрышки, штук десять.
— Гришаня! Ты ж вчера говорил, всего пять осталось.
— Говорил. Пять и было. А эти я у знакомого стражника вчера попросил — я тоже ему давал однажды, когда стрелять за Детинцем учился. Он не для ружья, для пращи брал — ворон с огорода сбивать. Все жаловался, ворон много.
Олег Иваныч почувствовал вдруг, как словно сжал кто-то горло изнутри холодной рукою. Детинец. Стражник. Пули. Праща. И вмятина на нагруднике «бригантины», рядом с единорогом.
Солнце между тем поднялось довольно высоко. Не к заутрене дело шло — к обедне! Никто не ехал. Олексаха и Демьян Три Весла зевали. Гришаня озабоченно чесал затылок.
— Сворачивайтесь, други! — приказал Олег Иваныч. — Не будет нам ни Митри, ни его людей, ни Маши с Ондрюшей. Последних двух, скорее всего, вообще на свете не будет. В чем им следует благодарить нашего друга Гришу.
Гришаня вздрогнул, глянул затравленно. Уже обо всем догадался: стражник!
Глава 8
Новгород. Весна 1474 г.
Убийца думает, что он
Убил, убитый — что убит.
Непредсказуемый закон
Моих путей от глаз их скрыт.
Ральф Уолдо Эмерсон, «Брама»Смерть герцогу Немону угрожает.
Мавр норовит опять его ударить.
«Песнь о Сиде»Кружили в безоблачном небе белые чайки. Покрытые барашками волны бились о низкий берег Магриба. Пропахшая рыбой фелюка входила в гавань тунисского бея.
Уверенной рукою вел корабль кормчий — видно, хорошо знал фарватер. Да и ему ли не знать, прожившему здесь, в Тунисе, практически всю жизнь?
На низкой корме стоял желтолицый старик, похожий на высохшую воблу, и угрюмо смотрел вдаль, туда, где, по его представлениям, находились страны неверных.
Настроение Юсефа Геленди, хозяина судна, было таким же скверным. Зря наговаривал на них португальский дворянин Жоакин Марейра, сын покойного Селим-бея. Ничего у магрибских авантюристов не вышло: пленник, за которого рассчитывали получить хороший выкуп, бежал, самих чуть не убили. Слава Аллаху, удалось вырваться из лап проклятых северных пиратов, да и то с помощью английского адмирала сэра Генри.
Потом, конечно, вернулись на остров — примерно через месяц, когда отремонтировали судно в Плимуте. Точно не знали, где сокровища Селим-бея, но надеялись на милость Аллаха и собственное упорство. Разыскали заброшенную часовню, ручей и колодец, возле которого валялись разбитые сундуки и две золотые монеты — все, что осталось от клада.
Но кто, кто же опередил их, двух несчастных искателей сокровищ с Магриба? Пират ван Зельде? Скорее всего. Юсуф с Касымом так и подумали про проклятого голландца, не зная, что давно уже лежит он в выборгской земле с оторванной головою. Не повезло жителям Магриба, но больше не повезло голландцу.
Зато чуть было не повезло некоему Енеке, матросу с «Пленителя Бурь», не молодому, не старому, не высокому, не низкому, с круглым благообразным лицом, слегка крючковатым носом и кустистыми бровями. Давно уже он шпионил на ван Зельде и вовремя сбежал к голландцу в Выборге. Подумав, пошевелив бровями, решил Енеке бросить и ван Зельде — и очень вовремя решил. Так бы тоже мог погибнуть при взрыве, о котором узнал уже в Любеке от рыжего профоса Рейнеке-Ханса. Перекрестился от всей души да подался к Паулю Бенеке, ганзейскому корсару. Тот грабил англичан и французов, датчан и голландцев. Да последнее время не очень-то дела шли, не попадалось серьезной добычи.
У Бенеке недолго пробыли Енеке и Рейнеке-Ханс, свалили в Брюгге, наняли небольшую шебеку и вскоре были на острове Святого Бернара. Благополучно выкопали сокровище, перенесли на шебеку и, убив капитана — чему матросы только возрадовались, — пустились в обратный путь с легким сердцем. Никогда еще не было у них столько денег!
Размечтался Енеке купить большой дом в Любеке или Ревеле да с десяток коггов, стать богатым негоциантом, даже, может, жениться. Прибыль в уме подсчитывал… Рыжий Рейнеке-Ханс, в силу недостатка ума, ни о чем таком не мечтал, но тоже думал о чем-то приятном. И настолько расслабился, что даже не заметил матроса, подкрадывающегося к нему с острым широким ножом! Хорошо, Енеке был начеку. В принципе, он чего-то подобного давно ожидал и не расставался с абордажной саблей. Которую и всадил матросу прямо в сердце. Ловко проткнул второго. А уж с остальными пятью играючи расправился Рейнеке-Ханс — глуп не глуп, а силен был изрядно.
Выкинув трупы в море, компаньоны смыли с палубы кровь и взяли курс на фландрский порт Антверпен. Так бы и разбогатели, да, видно, Бог им в этом деле не помощник. У самого берега внезапно налетел шторм, повернул кораблишко боком — а вдвоем-то совсем несподручно с парусами управляться! — поиграл немного и шваркнул с размаху о прибрежные скалы. Прогнивший корпус суденышка развалился со страшным треском, и нечистое золото Селим-бея поглотила морская пучина. Она же сожрала и рыжего. Лишь круглолицый Енеке спасся, выкинутый волной на песчаный берег. Очнувшись, принялся бегать да рвать на себе волосы. Напрасно надеялся он найти на пляже хоть одну золотую монетку. Таким и увидели его жители ближайшей фризской деревни. Приняв за умалишенного, излупили палками. Отчего Енеке и помер вскорости в госпитале францисканцев.
А над сокровищами магрибского пирата играло зеленое, проникающее сквозь толщу воды солнце, да плавали вокруг юркие серебристые рыбы.
Оранжевый закат пламенел над Волгой, отражаясь в широкой ленте реки вселенским пожаром. На траве, перед походной юртой Аттамира-мирзы, любовался закатом Митря. Нет. Ничем он не любовался, просто сидел, вытянув ноги, да сытно рыгал, обожравшись конины и кумыса. Девку, Машку, выгодно продал тому же Аттамиру, а парню Ондрюшке сунули по пути острый нож в сердце — наверное, волки уже все косточки изглодали. А ведь все могло кончиться гораздо хуже! Хорошо, Амвросий, давно прикормленный келарь Михалицкой обители, вовремя предупредил о том, что Митрей какой-то парень интересуется. Узнал Митря парня, по описанию даже узнал. И насторожился. Ко всему был готов, да вот только намеченное предприятие — кражу красавицы Машки — отложить не захотел, уж слишком взалкал денег. И здесь вполне мог попасться! Да ведь для чего тогда повсюду верные люди? Даже в Детинце таковой человек имелся — стражник, когда-то промышлявший разбоем в глухих лесах под Тихвином. Он давно Митрей был в Детинец приставлен — за владыкой приглядывать да за Гришаней-отроком. Стражник и предупредил: собирается куда-то Гриша на ночь глядя, пули готовит. Ну, тут Митря быстро смекнул — и куда собирается, и для кого пули готовит. Но дело отлагать не стал. В последний момент послал Максютку к Маше. Шепнуть тайно, чтоб к Никитиным воротам шли с Ондрюшкой, не к Московской дороге. Те и пришли, дураки…
