Диана Удовиченко - Клинок инквизиции
Обвязав лицо полосой темной ткани, Сенкевич вошел вслед за своими ребятами. В доме уже кипела драка. Захваченные врасплох воины Христовы отбивались неплохо, но численный перевес был на стороне наемников. В тесной комнате ребята не стали обнажать мечи, орудовали одними кинжалами. Доктор Ханн – пухлый бледный человек лет сорока – прижимался к стене, зачем-то заслоняя руками живот и испуганно наблюдая за боем.
В дальнем углу комнаты раздавались короткие выкрики – Дитрих и высокий широкоплечий ближний увлеченно размахивали друг перед другом кинжалами. Наемник вился угрем, уворачиваясь от выпадов длиннорукого воина Христова, и молниеносно нанося удары. Вскоре здоровяк злобно вскрикнул – левый рукав его рубахи окрасился кровью. Сенкевич усмехнулся: все же отличных «быков» он купил, не прогадал.
Всеми забытый доктор Ханн что-то достал из кошелька на поясе, забормотал нечленораздельно, замахал руками, указывая на дюжего воина.
Наемники дрались с упоением, разрушая все на своем пути, во все стороны летели осколки посуды и обломки мебели. Похоже, этот рейд был для них отличным развлечением, Сенкевичу даже показалось, что ребята нарочно затягивают потасовку. Три бойца подхватили тяжелый дубовый стол, придавили им к стене самого молодого из ближних. Парнишка крякнул и отключился.
Здоровяк ближний, несмотря на раненую руку, продолжал драться с Дитрихом. Удачный выпад – наемник отскочил, но не рассчитал расстояния, кинжал полоснул его по щеке, рассекая ткань повязки. Из глубокого разреза хлынула кровь. Ближний взревел и кинулся в прямую атаку, уже не пытаясь уклониться от кинжала противника, но вдруг замер на полпути, схватился за живот, согнулся пополам. Раздался характерный звук, следом по комнате поползло зловоние. Старший Доктор Ханн довольно захихикал.
– Порча, – пояснил он в ответ на взгляд Сенкевича.
Тот кивнул:
– Наш человек.
Последнего из ближних свалили ударом кастета в висок.
– Я могу спрятать тебя, доктор Ханн, – сказал Сенкевич, – защитить от инквизиции. Взамен потребую подчинения и отказа от приношения в жертву женщин и детей.
– Ты Гроссмейстер? – с интересом спросил толстяк. – О тебе много говорят. Сейчас, я только быстро соберу кое-что…
– С этими что делать, хозяин? – спросил старший.
Сенкевич бросил короткий взгляд на недобитых ближних:
– Кончай.
Наемник коротким отработанным движением вогнал кинжал в сердце человека, валявшегося на пороге, двух других прикончили его товарищи.
– Мертвецов убирать?
Сенкевич задумался. Можно, конечно, устроить инквизиторам загадку с невероятным исчезновением отряда ближних и арестованного. С другой стороны, тащить по городу трупы – больше опасности нарваться на стражу. С нарядом его ребята, конечно, тоже разделаются, но зачем лишний шум?
– Оставьте.
Пусть люди видят, кто теперь хозяин в Равенсбурге.
Вскоре доктор и три наемника, нагруженные книгами, вещами, бутылями с загадочным содержимым, отправились в лес, в сопровождении Отто. Там, на дальнем склоне горы Шлосберг, по приказу Сенкевича выкопали несколько землянок – вполне приемлемое временное жилье, все лучше застенков инквизиции.
Сенкевич двинулся к своей резиденции, размышляя на ходу. Герр Ханн сразу догадался, кто перед ним. С одной стороны, это очень хорошо: «неучтенные» пока колдуны и ведьмы знают, что в Равенсбурге появился человек, способный защитить их. С другой – наушники инквизиции тоже не дремлют. Ничего, решил он, сейчас все воины Христовы заняты поисками вервольфа, и аресты колдунов связаны именно с этим.
Люди, попавшие под его покровительство, платили дань, десять процентов от заработков – кто промышлял гаданием, кто наведением порчи, продажей зелий и ядов. Сенкевич считал это справедливой ценой. Подати он на себя не тратил – складывал в «общак», из которого оплачивалось строительство землянок, содержание укрытий для спасенных от ареста, услуги информаторов в инквизиции. Пока приток средств был невелик, но Сенкевич надеялся, что вскоре это изменится: он планировал найти надежных торговцев и пустить «общак» в оборот.
Колдуны из образованных, вроде герра Ханна, по поручению Гроссмейстера разыскивали повсюду редкие книги. Подходящие Сенкевич честно выкупал за хорошую цену.
Молодые хорошенькие ведьмы тоже были весьма полезны, они действовали по-женски изящно и вероломно. Наводили порчу на служанок в богатом доме, потом являлись наниматься вместо них. Обольщали, привораживали хозяев, опаивали любовными напитками, зельями, отбивающими ум и память, выведывали, где хранится золото и ценности. В один вовсе не прекрасный момент богач просыпался в постели без прелестницы, зато с чудовищной головной болью. Немного оклемавшись, с удивлением обнаруживал, что лишился памяти о нескольких последних днях, а заодно и доброй части состояния.
Так, понемногу, Сенкевич завоевывал этот город.
В доме барона фон Барнхельма царила тишина. Открыл сонный слуга, небрежно поклонился, пошел вперед со светильником, провожая в комнату.
Роза мирно посапывала в кровати – девушка давно уже перебралась в комнату к любовнику. Сенкевич тихо разделся, прилег рядом, обнял ее, прижался, вдыхая нежный аромат мыла и благовоний, смешанный с запахом травы. Роза повернулась, не просыпаясь, обняла его за шею, пробормотала что-то ласковое. Будить ее было жалко, Сенкевич усмехнулся в темноте:
– Спи…
Ему самому зато не спалось: снова першило в горле, руки и ноги будто сводило судорогой, во рту поселился привкус крови. Курить хотелось смертельно. Он протянул руку, достал со стола шкатулку с арабскими цукатами, сунул в рот кусочек сушеного арбуза. Сахара в Европе еще нет, сладости привозят с Востока, и позволить их себе могут только богачи…
Разжевывая цукат, он глубоко задумался. Ни одна книга, добытая подчиненными, не содержала информации о местах силы Равенсбурга. Нужны хроники города, записи о страшных происшествиях, казнях, преступлениях, сведения о захоронениях. А где их взять? Только в церковной библиотеке. Но книги в ней на руки не выдаются, это не абонемент двадцать первого века, а обычное хранилище. Монах, который там заправляет, подпускает к фолиантам лишь тех, у кого есть разрешение от инквизиции.
Можно, конечно, ворваться в библиотеку, прибить монаха, чтобы не поднял шум, но как потом разобраться в огромном количестве томов и свитков? Только сам брат Юрген знает, где что лежит. Прийти с ограблением? Старик ничего не скажет даже под пытками, говорят, он стоик и аскет. Терять ему нечего: жизнь прожил долгую, смерти не боится. И не купить его, зачем деньги монаху? Шантажировать тоже некем, он совершенно одинок. Бабу не подошлешь, смешно даже думать об этом.
Нужно искать подходы через жителей города. Завтра посоветоваться с фон Барнхельмом…
На этой мысли Сенкевич наконец задремал. Во сне он шел по ночным улицам Равенсбурга, чутко вглядываясь во мрак, кого-то выискивая. Несмотря на то, что ночь была безлунной, он отлично видел в темноте. Тело выкручивала боль, ощущавшаяся даже сквозь сон, мучила сильная жажда.
Вдруг впереди мелькнула легкая тень, Сенкевич устремился следом, зная: это та, кого он ищет. Вскоре увидел впереди изящный силуэт – женщина, подобрав юбки, убегала от него. Оглянулась, вскрикнула и бросилась в узкий переулок. Сенкевич догнал ее в три длинных звериных прыжка и остановился. Переулок заканчивался тупиком, упирался в стену каменного дома.
Перед ним стояла Роза. Увидев Сенкевича, попятилась, прислонилась к стене, словно ее не держали ноги. Он шагнул к девушке. На лице Розы появилось выражение ужаса, губы задрожали, глаза наполнились слезами. Сенкевич хотел утешить, сделал еще шаг, но она задрожала, выставила руки перед собой, словно защищаясь.
Сенкевича неодолимо влекло к ней, по-звериному влекло. Не было ни мыслей, ни эмоций, только жажда… И дикий страх перед тем непонятным, противоестественным, чего он не хотел делать, но и сопротивляться не мог.
Он все глубже погружался в вязкий кошмар, не мог вырваться из него. Проснулся, когда в окно заглянуло тусклое ноябрьское солнце. Рядом тихо посапывала Роза. Почему-то звук ее дыхания успокоил, вызвал чувство облегчения. Он долго лежал, глядя в потолок, пытаясь вспомнить, что происходило во сне, но так и не сумел сделать смутные образы осознанными. Помнилось лишь чувство ужаса, омерзения, потом – ощущение дикого возбуждения, эйфории и победы.
Голова была тяжелой, мышцы побаливали, металлический привкус во рту стал сильнее. Губы потрескались и высохли, как будто после сильного жара. Сенкевич провел по ним языком и ощутил жесткую корку запекшейся крови.
Глава восьмая
Дан
Ученики в казарме обсуждали последние события. Двое из них по приказу Шпренгера несколько дней подряд присутствовали на допросе ведьмы.
