Константин Калбазов - Рубикон. Дважды в одну реку
– Ты называешь меня трусом?!
– Именно это я и сказал. Ты трус и дурак, Гунк.
– Я вызываю тебя! Ты кровью заплатишь за свои слова.
Был такой обычай. Правда, к нему прибегали очень редко. Людей не так уж и много, чтобы поощрять смертельные схватки. Поэтому подобные поединки возможны только с благословения шаманов, а эти, в отличие от сильных и тупых вождей, были как раз вполне разумными, чтобы не понимать, что ослабление рода никак не пойдет ему на пользу. По сути, вызов Гунка сейчас ничего не стоил. Его должны одобрить шаманы двух родов, представители которых собирались биться, а в данном случае вообще верховный. Ведь рода Барсука уже не существовало, а в роду Пса попросту не было своего шамана.
Однако Дмитрий сознательно провоцировал этого болвана, отличающегося силой, ловкостью, но никак не мозгами. Да, здесь нет верховного шамана, однако Соловьев очень рассчитывал на Такунку. Этого переполняла ненависть настолько, что он был готов мстить, даже находясь при смерти. Конечно, он не верховный шаман. Ну и что с того? В душе он уже давно считал себя таковым. И он не обманул ожиданий вождя рода Пса.
– Вы будете драться прямо сейчас. Без оружия. Голыми руками.
Ай молодца. Рассчитываешь на то, что, не имея преимущества в оружии, этот посланец великого духа ничего не стоит? Ну-ну. С другой стороны, этот Гунк и впрямь очень серьезный противник, но и иного выхода нет. Вот здесь и сейчас у Дмитрия есть последний шанс задавить всю оппозицию на корню. Проблем и без того хватает, нечего тратить силы на внутренние противоречия.
При желании Дмитрий мог бы указать Такунке на отсутствие полномочий одобрять или запрещать подобную схватку. Но зачем? Он только что изъявил свою волю – и результатом будет гибель взрослого и полного сил охотника, которых в племени и без того слишком мало. Даже если Дмитрий проиграет, в чем он сильно сомневался, Вейн сможет обернуть этот случай к своей пользе. Ведь это еще одна ошибка Такунки, в довесок ко всем остальным. Словом, кругом одна польза.
Быстро избавившись от доспехов и оставшись в одних кожаных штанах и мокасинах, Дмитрий встал против своего противника. На нем, как и на его бойцах, были именно полноценные штаны, а не нечто, напоминающее ноговицы индейцев из его мира, которые были в обиходе и здесь. В Новом без особого труда смогли воспроизвести брюки по имеющимся образцам, даже устроили карманы для большего удобства: правда, они были накладными, но зато их было четыре и в них с большим удобством можно было носить мелочовку. Имелись и две лямки через плечи, на манер подтяжек, это чтобы штаны не спадали и не создавали неудобства.
Противник предстал перед ним в набедренной повязке и тоже без какого-либо намека на оружие. Честная схватка. Вот только Дмитрий и не собирался изображать из себя честного и придерживаться хоть каких-то правил. Одно дело, когда сходятся два поединщика, чтобы выяснить, кто сильнее или более ловок, и совсем иное, когда противник вознамерился забрать твою жизнь. Тут уж не до приличий и хороши любые методы.
В планы Соловьева не входило затягивать поединок и уж тем более вносить в него какую-либо долю риска или зрелищности. Расправа должна быть быстрой и безжалостной. Никаких сомнений. Если ты вышел драться насмерть, то должен думать только об уничтожении противника. Размышления о том, насколько твой соперник массивнее, гибче или сильнее, – все это до схватки. Едва она началась, думай лишь о победе, даже если сильно уступаешь.
Гунк, чувствуя свое превосходство, ринулся в атаку. Этот Дим чего-то стоит только со своим оружием, вон даже особую кожаную одежду придумал, чтобы беречься от более ловких противников. Охотники уже успели порассказать Гунку, что это на них за одежды. Так что сомнений в своей победе у него не было, в честной схватке его противнику не выстоять.
Однако вождя уже не существующего рода ждало разочарование. Дмитрий, ничуть не стесняясь, нанес нападающему сильный удар между ног. Когда тот скрючился от невыносимой боли, тоненько подвывая, Соловьев снова ударил, на этот раз верхним ребром ладони по горлу. Он ничуть не сдерживался, вкладывая в каждый удар всю силу, какая у него только была. На смену стону, больше напоминающему скулеж, пришел хрип, и Гунк завалился на бок, суча ногами.
Все. Поединок закончился. Странное дело, но Дмитрий не чувствовал ничего, кроме мрачного удовлетворения. Скорее всего, сказалось то, что еще совсем недавно он запросто резал хакота и магаков. Но тогда он воспринимал все как-то иначе, словно смотрел на происходящее со стороны, а еще – не испытывал ни угрызений совести, ни сомнений. Возможно, сказалась пережитая война, которая за прошедшие годы так в нем и не изгладилась полностью. А может, все дело в том, что он понимал: на их руках кровь невинных людей. Можно было бы еще понять убийство мужчин, которые и сами забирали жизни, но женщин и детей…
Вот и к Гунку нет ничего, кроме злости. Он был одним из тех, кто из‑за своей глупости оказался повинен в гибели сотен сауни. Соловьев ничуть не обманывался насчет количества жертв, как и насчет того, что прибывшие три десятка – это все, кто смог вырваться из той мясорубки. Вероятно, в стойбищах магаков и хакота еще есть кто-то живой, но они живы только для того, чтобы принять мученическую смерть у тотемных столбов, и наверняка это мужчины. Какой смысл пытать женщин или подростков, в которых нет никакой воли? Они ведь будут кричать, оскверняя тотемный столб своим ужасом. Другое дело – взрослый охотник.
Ненавидел в этот момент он и самого себя. Конечно, не он подстроил все таким образом, что погибло много народу, но он в свое время вполне хладнокровно воспринял высокую вероятность такой кровавой драмы. Мало того, решил получить как можно большую выгоду. Что с того, что он не мог повлиять на события и это все равно произошло бы? Ему не нравился подобный прагматизм, обнаружившийся в нем. Помнится, он сильно осуждал Максима-Вейна за его готовность совершать нечестные поступки ради идеи и благих намерений для всего племени. Но, как выяснилось, сам он ничуть не лучше.
Дмитрий с явным вызовом смотрит в ошеломленные и в то же время полные ненависти глаза Такунки. Эка его распирает! Эдак у мужичка силенок прибавится и появится неодолимое желание выжить, глядишь, и пересилит тяжелое ранение. Не хотелось бы. Ты, шаман, лишний на этом празднике жизни. Так что дурью не майся и покойся с миром, не то придется тебе помочь. А это лишнее, и без того заморочек выше крыши.
Совсем не вовремя мелькает мысль о том, что он, по сути, ничем не лучше Такунки или того же Гунка. Он готов вести, тянуть, толкать сауни к светлому будущему, потому что уверен – там им будет действительно лучше. А прав ли он? А столь ли уж велика вина вот этих двоих, которых он считал повинными в гибели других? Они тоже верили в свою правоту, они тоже хотели лучшей доли для соплеменников.
Все. Запутался. В конце концов, правда на той стороне, кто оказался прав и победил, не стоит путать ее с истиной. Это вообще иная субстанция, находящаяся где-то рядом или посередине. А правда… Правда у каждого своя. Считает ли он себя правым? Несмотря на все угрызения совести, он вынужден признать, что да, считает. А раз так, то сомнения побоку. Такунка и Гунк стоят на пути, значит, их в сторону. Господи, в кого он превращается! Стоп. Об этом уже было.
Погрузить всех на пироги не составило никакого труда. Бежали они с места побоища налегке, так что собраться – только подпоясаться. Вот места для бойцов Дмитрия там не нашлось. Оно и к лучшему. Даже при наличии такового Дмитрий все равно оставил бы своих парней. С одной стороны, нужно предать огню погибшего Гунка. С другой – с парнями явно нужно поговорить.
– Дим, эта победа недостойна настоящего охотника, – когда они остались одни, произнес то, что было у всех на уме, Тынк.
– Запомните – когда речь идет о смертельной схватке, думать нужно лишь о том, как быстрее убить врага. Именно врага, потому что тот, кто пожелал забрать вашу жизнь, – враг. Только так. А Гунк и Такунка – враги сауни.
– Как?
– Такунка – шаман!
– Гунк был вождем рода Барсука!
– Гунк сражался с нами против хакота и магаков!
– Именно враги, – резко возразил на зазвучавшие с разных сторон возмущенные голоса бойцов Дмитрий. – Они враги не потому, что повели людей к гибели, – тогда они просто ошибались, но вреда сауни не хотели. Но вот здесь, на этом берегу, они стали врагами. Сколько охотников, способных защищать племя и накормить детей и женщин, у нас осталось? Разве не многих мы потеряли? Но им этого показалось мало, и они захотели смерти еще одного. Не именно меня. Пусть победил бы Гунк, но племя все равно лишилось бы взрослого мужчины. Почему я взял только десять мужчин, оставив остальных в Новом? Потому что мужчины должны заботиться о семьях и растить детей – будущее нашего племени. Подумайте об этом.
