Дмитрий Даль - Волчья сотня
Им и двадцати еще не исполнилось. По меркам старого мира Одинцова, совсем малолетки, еще школа по ним плачет. Кто-нибудь застанет с такой красоткой в чем мать родила, и можно за решетку угодить. А в этом мире вполне себе зрелый возраст для замужества и деторождения.
Избавившись от одежды, девчонки выжидательно посмотрели на Серегу. А девочки все как на загляденье. Чернявые, пышноволосые, большегрудые, отметил Одинцов, чувствуя, как его мужское естество дает о себе знать.
Не в силах себя сдерживать, Серега привлек к себе одну из них. Она ему сразу понравилась больше всех. Милое круглое личико на тонкой нежной шейке, карие веселые глаза, смотрящие дерзко и маняще. Одинцов шагнул ей навстречу, прижал к себе, чувствуя, как большие груди уперлись в него. Серега коснулся ее губ и поцеловал. Девочка ответила на его поцелуй.
Остальные красотки, почувствовав себя лишними, скользнули в парилку.
Серега заскользил руками по ее телу. Пробежал по спинке, ощущая, как она выгибается под его воздействием, огладил упругую вкусную попку, провел руками по бедрам и скользнул по нежной раскрывающейся навстречу его чутким пальцам плоти. Девушка шумно задышала.
Серега подумал было о друзьях, которые, того и гляди, выскочат из парилки на отдых, но желание было выше его. Одинцов развернул девушку. Она наклонилась, упершись руками в стол. Серега пристроился сзади и вошел в нее. Она обняла его и сжала в своих объятьях. Он задвигался, наращивая темп, испытывая дикое первобытное упоение чувством обладания прекрасной женщиной. Он чувствовал, как желание распирает его, грозя разорвать изнутри. Серега держал девушку за попку, раскачиваясь над ней. Чуть склонившись, он завел руки под нее и обнял за груди. Большие, упругие, они раскачивались в такт его движениям. В этот момент сила его желания превысила его возможности, и он почувствовал, как взрывается внутри нее.
Излившись, Серега оторвался от девушки, с сожалением убрав руки с ее груди. Девчонка повернулась к нему, подняла с полати простынь, протерла между ног. Было видно, что она довольна, словно вернувшаяся с богатой охоты кошка.
– Как тебя зовут, красавица? – спросил Серега.
Хотя по большому делу знакомство надо было начинать именно с этого.
– Любава, – гордо ответила она.
И голос у нее был такой низкий, грудной, что Серега почувствовал, как начинает снова заводиться.
– Любушка, значит, – произнес он, схватил ее за руку и увлек за собой в парилку.
Здесь уже вовсю парились. Шипели ошпаренные еловым настоем раскаленные камни, летали под потолком березовые веники, падающие на голые тела, разложенные на полатях. Шустрик вовсю шпарил вениками Черноуса, который лежал на животе и довольно подухивал. Над Дорином трудились девчонки, которые в два веника охаживали его литую спину.
– Давай я тебя веничком потешу, – предложил Серега Любаве. – А потом ты меня.
Она кивнула, широко улыбнувшись, и проворно забралась на полку. Легла на живот и призывно на него посмотрела. Серега вооружился распаренным веником, поднял его над девушкой и замахал, нагнетая пар. Он опустил веник на ее спину и зашлепал вполсилы, любуясь ее изгибами и формами.
– Чего еле гладишь или сил уже нет? – вопросила она задорно.
Дразнится. Серега припустил, веник летал над ее телом. Он прошелся по ее спине и бокам, обработал попку, которую она призывно выставила ему навстречу. Если бы не столько народу в парилке, он бы уже занялся ей. Хотя вон Черноусу ничто не мешает. Он возлег на одну из девчонок и ритмично раскачивался над ней, довольно урча.
Одинцов закончил работать вениками, бросил их отмокать в таз и выскочил на отдых в предбанник. Любава последовала за ним.
Серега налил себе кружку пива. Другую наполнил для девушки. Глотая приятную охлаждающую горечь, он думал о том, что сегодня не будет спать один. Будет кому греть ему постель, хотя надеяться на спокойный сон не стоит. Огонь-девка, пока не выпьет его по капле, не успокоится.
Глава 10 Спящие и мертвые
Покинутая деревня встретилась им на пути всего в нескольких километрах от Рибошлица. Они только успели воссоединиться с основными силами воеводы Глухаря, оставшимися в полевом лагере, и колонной выступить в сторону Вышеграда. На подступах к столице княжества Боркич должно было произойти объединение вестлавтского войска для решительного сражения.
Серега мерно раскачивался в седле, держась во главе Волчьей сотни. Подле него ехал Лех Шустрик, изрядно скучавший на походном марше, Черноус и Дорин. Сам же Одинцов безразлично обозревал окрестности, вспоминая постельные утехи с Любавой. Когда еще удастся так понежить тело и душу. Чего уж говорить, Любава пришлась ему по сердцу. Можно было бы с собой ее зазвать, была бы полевая жена. Другие сотники и не по одной девке с собой возят на законных правах. Только вот война не женское дело, мало ли убьют девчонку, потом всю жизнь себя за невинно погубленную душу корить станет. Серега себя знал.
Когда показались красные черепичные крыши домов, народ приободрился. Даже у Леха Шустрика глаза заблестели. Он привстал в стременах, пытаясь заглянуть через головы впереди едущих. Деревня – это всегда можно пива свежего выпить, жратвой заздорово живешь разжиться. Прямая выгода. Только вот тут всех ждало горькое разочарование.
Войско в деревню заходить не стало. От каждой сотни были высланы разведчики разузнать, чем можно у крестьян поживиться. Одинцов выбрал Леха Шустрика. Уж этот пройдоха без добычи не останется, рассудил он и ошибся. Шустрик вернулся через четверть часа с пустыми руками. Вид при этом имел растерянный, словно случайно не в настоящую деревню завернул, а в павильон с декорациями где-нибудь в Голливуде.
– Пусто там, – произнес Лех.
– Как это пусто? – удивился Серега. – Деревня же. Чего, совсем ничего вкусного и полезного нет? Или тебя на повороте более ушлые обошли. Стесняешься признаться в этом?
– Нет там никого. Ни одной живой души.
– Чего брешешь? – возмутился Дорин. – Кто такие дома бросать будет? Смотри, какое зажиточное хозяйство. Даже крыши черепичные, а не дранкой покрыты.
– Сам ты брешешь. Не веришь, езжай проверь, – оскорбился недоверием Шустрик.
– Я сам проверю. Уж больно любопытно, что местных селян могло так напугать. Дорин, остаешься за главного. Шустрик и Черноус – со мной, – распорядился Серега, пуская лошадь вскачь.
Друзья последовали за командиром.
Спустившись с горушки и, миновав березовую рощу, занесенную снегом, они влетели по главной дороге в деревню. Она и правда выглядела брошенной. Ни одной живой души на улице. Даже собаки не тявкают, зачуяв издалека приближение чужаков. Стоят добротные ухоженные домишки с укрытыми снегом садами, словно кладбищенские памятники. Чувствовалось, что еще совсем недавно здесь кипела жизнь. Вон и мельница поскрипывает крыльями на ветру. В кузне неподалеку кажется еще печь не остыла, пар на улицу тоненькой струйкой вьется. Не деревня, а город-призрак какой-то. Что здесь могло приключиться? Почему жители бросили свое хозяйство и ударились в бега? Что их так могло испугать?
Деревня эта на земле князя Боркича стоит. Неужели его крестьяне настолько побоялись вестлавтских солдат, что бросили все нажитое за трудную жизнь имущество. Верилось в это с трудом.
Серега направил лошадь к ближайшему дому. Спешился, привязал животное к дереву и, положив ладонь на рукоять меча, поднялся по ступенькам на крыльцо. Толкнул дверь, прислушиваясь к тому, что творится внутри. Тихо, как в склепе, только дверные петли заскрипели уныло. Серега шагнул внутрь и оказался в просторном светлом помещении, служившем хозяевам прихожей. Ничто не говорило о том, что здесь произошло что-то ужасное. Каждая вещь стояла на своем месте. Ни следа беспорядка или поспешности. Если хозяева и покинули дом, то времени на сборы у них было предостаточно.
Серега вошел в большую комнату, по центру которой стояла белая печь с лежаком, на котором так любят дети долгими зимними вечерами лежать, слушая сказки стариков. Напротив печи стоял просторный обеденный стол с расставленной посудой на десять человек. Семья большая жила здесь. В правом углу Серега заметил что-то типа иконостаса. Только не иконы висели, привычные православному человеку, а вырезанные из дерева искусные изображения местных богов. Две фигуры явно были мужские, а вот третья женская.
– И сюда эта зараза доползла, – послышалось сзади недовольное бурчание Черноуса.
Серега обернулся.
– Ты о чем?
– Это деревня трибожников. Они братьям и сестре поклоняются. У нас в Вестлавте в свое время приверженцев этой богохульной веры на костре жгли. Да и Боркич их никогда не жаловал. Они, почитай, только в баронстве Трейси силу имеют. Но, видно, в последнее время и сюда эта зараза доползла.
