Сестры Ингерд - Ром Полина

-- Поторопись, дитя. Возможно, это твоя судьба.

Глава 21

Дорогие мои читатели, я вернулась и рада встрече с Вами. Сори, но вместо 4-5 дней мы, из-за погоды, добирались 7. Я почти живая, сегодня поставли комп и вот новая глава)) С любовью Полина Ром.

Свиданием это назвать было трудно. В отличие от вольготно раскинувшегося в кресле графа, я испытывала смущение от нелепости ситуации. «Неужели правда, этот мужик, совершенно мне незнакомый и чужой, может в ближайшие дни стать моим мужем?!». Я рассматривала его осторожно, как какое-то диковинное животное, совершенно не представляя, чего от него ждать. Между тем граф чувствовал себя легко и свободно и оказался весьма говорлив.

Он задал мне несколько вопросов, не дождавшись толком ответа ни на один. Он перебивал меня каждый раз, когда я собиралась с духом и произносила несколько слов. Зато он гордо и с удовольствием рассказывал, сколь богато и обширно его графство. Хвастался своим домом, точнее, дворцом. Многозначительно намекал, что с войны он везет прекрасную добычу:

-- Вы, юная баронетта, даже не представляете, какие туалеты сможет сшить себе моя жена! Одна лишь маарская парча чего стоит!

Я чувствовала себя диковинным зверьком, на которого глазеет почтенная публика. Мне прожигал спину взгляд сестры-монашки. Меня внимательно рассматривал лакей, стоявший за стулом графа. А еще больший интерес я вызывала у мужчин, небольшими группками столпившихся в отдалении. Похоже, многим из них было любопытно посмотреть, кого именно выберет себе граф.

Затем жених от рассуждений о собственном богатстве перешел к разговору о родителях. Небрежно выразив мне соболезнования в связи с гибелью отца, он начал восторженно рассказывать о собственной матушке.

-- Знаете, баронетта, она и при жизни отца хозяйство держала крепко. А уж после его смерти и вовсе сняла с меня всякую заботу о доме. Даже моя покойная жена Сесиль не смела ей перечить! Потому как матушка прекрасно управляется и с арендаторами, и со старостами. А особенно с прислугой в замке. Она держит прекрасного повара, и ее ужины славятся изысканностью! Да что говорить… -- он сделал какой-то странный жест, как будто почесывая шею.

Я смотрела, не понимая, что это такое мужчина делает. Пока граф, покопавшись под кружевным воротником, не вытащил толстую цепь, на которой поблескивала приличных размеров серебряная с чернью бляха:

– Вот, баронетта, посмотрите сами. Это и есть моя матушка, вдовствующая графиня Паткуль.

Серебряная блямба оказалась овальным медальоном, довольно крупным, сантиметров семь в длину. На медальоне была выписана миниатюра: портрет сухопарой, со слегка поджатыми губами женщины. Благородная седина волос пряталась под кружевным чепцом. Черный траурный наряд, наглухо закрытый, оторочен единственной узкой полоской кружева по вороту. Женщину даже не портил длинноватый орлиный нос. Пожалуй, живописец изрядно польстил ей, убрав большую часть морщин. Может быть, из-за этого, а может быть, и по другой причине, ее лицо казалось застывшим и неживым.  Я вернула графу Паткулю медальон, вежливо сказав:

-- Думаю, в молодости ваша матушка была очень красива.

-- Ну еще бы! Чтобы на ней жениться, отцу пришлось выиграть турнир! – с гордостью ответил он. Потом на секунду замолчал, окинув меня очень внимательным взглядом. – А вы вовсе не глупы, баронетта Ингерд.

Кто его знает, с чего он сделал такой вывод. Но еще некоторое время порассуждав вслух, граф протянул мне руку открытой ладонью кверху. Не сообразив сразу, чего он хочет, я на мгновение замерла и тут же получила тычок между лопатками от сестры-монашки.

-- Подай графу руку, дитя, – почти прошипела мне старуха на ухо, продолжая постукивать твердым пальцем по спине.

Вложила свою кисть в слегка влажную лапищу графа, и через мгновение на пальце у меня появилось кольцо. Я с удивлением рассматривала массивный перстень с несколькими камнями темного цвета и машинально думала: «Вот и кончилась моя жизнь… Неужели это все?!».

***

Совершенно не помню, как я пересекла зал и оказалась в центре своей группы. Кто-то из девушек уже держал мою руку, кто-то попытался вырвать ее у подруги. На меня саму внимания не обращали, но все дружно и жадно рассматривали перстень, поворачивая мою кисть к свету так, как им было удобно. Я почувствовала себя куклой…

Наконец графиня де Роттерхан приказала:

-- Девушки, оставьте баронетту Ольгу в покое. Поздравляю вас, будущая графиня, – продолжала она, внимательно глядя на меня. – Если вы будете умны, то брак ваш сложится удачно. Примите мой совет, баронетта Ольга: никаких споров с вдовствующей графиней.

Затем госпожа де Роттерхан кивнула монашке и произнесла:

-- Отведите баронетту Ингерд к мессиру Шапо.

Графиня еще раз шикнула на всполошенных девиц, а сестра-монахиня, крепко взяв меня за локоть, повела к тому самому старичку, который записывал будущие супружеские пары. Граф стоял рядом со мной: неприятно огромный, грузный, шумный и довольным тоном диктовал:

-- Записывайте, Шапо, записывайте! Граф Иоган Паткуль и младшая баронетта Ингерд…

Старичок сдвинул свою суконную шапочку со лба, задумчиво поскреб морщину между бровей и скрипучим голосом задал вопрос:

-- А имя-то у вашей невесты есть, дорогой граф?

Эти простые слова вызвали легкую заминку. Похоже, моего имени граф или не мог вспомнить, или вообще не знал. Несколько растерянно глянув на меня, он громогласно спросил:

-- Ну?! Зовут-то как?!

Прежде чем представиться, мне пришлось откашляться, настолько сильно перехватило у меня горло.

Вернувшись на свое место, я заметила, как Ангела отворачивается от меня, стараясь спрятать злые слезы. Нет, конечно, она не расплакалась, но водяные линзы на глазах были весьма заметны.

Самым странным для меня оказалось то, что сегодня никто так и не пригласил на беседу Ангелу.

Вечер продолжался долго: вернулась с кольцом довольная Ансельма. К общему удивлению, Гертруда фон Штоль тоже получила приглашение на беседу от какого-то не слишком молодого мужчины и, возвратившись, вполне довольная, рассказала:

-- Вдовец он. Две дочери у него осталось. Три годика и пять. Ежели даст нам Господь деток, а лучше сына, то и прекрасно. А ежели не даст, – она перекрестилась, вздохнула и добавила: – Ну, значит, у меня только две дочки будут. А барон сказал, что обижать не станет, лишь бы вела я себя примерно.

Бал все тянулся и тянулся, девушки сновали по залу в сопровождении монашек. А мы, «окольцованные» подпирали стенку в полумраке. К тому времени, когда графиня скомандовала «домой», у меня уже основательно устали ноги. Не представляю, как эта пожилая женщина выносит подобные мероприятия.

Когда мы уезжали, без предложения о браке остались только одна из трех сестер Мирбах, малышка Лизелотта, госпожа Кларимонда Люге и Ангела. Сестра была самой красивой из нас. И мне было очень странно осознавать, что меня выбрали из толпы, даже толстушку Гертруду выбрали, а Ангелу нет.