Страшные сказки на ночь (СИ) - Мун Лесана

— Нужно поговорить с этой кондитершей — говорит Vetka, а я подхватываю.

— У нее явная выгода от ареста Катарины. Устранение конкурентки. Смотри, кафе заполнено посетителями. Спорим, до ареста ведьмы тут так не было.

— Умница, — довольно осклабилась напарница (или подельница), — как принесет десерт, надо ее разговорить.

Без слов поняла, что это придется делать мне, а я и не против. Даже начинает нравиться быть дознавателем.

Канарейка прилетела довольно быстро, выставив на стол два малюсеньких блюдечка с крошками чего-то там, украшенного узорами из шоколада и листочками мяты. Я бывала в ресторанах Европы и видела уже такие малипусенькие десерты не раз, а вот Vetka…

Додумать я не успела, потому что моя напарница, увидев блюдца, перешла в наступление.

— Зачем ты принесла нам грязную посуду? — начала она замогильным голосом.

Канарейка сначала налилась багровым, потом фиолетовым, а потом резко побелела до цвета принесенных блюдечек.

— Это наше фирменное… — начала она пищать, но Vetka ее бесцеремонно перебила.

— Это БЫЛО ваше фирменное, но, похоже, его уже кто-то съел, тут остались только крошки. Ты что, считаешь, что две такие могучие воительницы, как мы, не достойны лучшего?

Желтая тушка птички мелко задрожала, почему-то напомнив мне лимонное желе в одном из бистро в Милане. Впрочем, сейчас не до ностальгии, пора подыгрывать подельнице, ой, напарнице.

— Дорогая, — это я Vetkе — думаю, госпожа Вито, не хотела нас обидеть, ведь правда?

— Конечно-конечно, уважаемые, — торопливо пищит, почти на ультразвуке, Канарейка — я просто не приняла в учет ваш здоровый аппетит, заработанный в постоянных подвигах.

О, как стелет!

— И вот эти твои невнятные оправдания должны меня убедить, что ты оскорбила мои чувства только по незнанию? Да я тебя насквозь вижу, лживую торгашку. Небось, и отравить нас не побрезгуешь! — наседает Vetka, увеличивая нотки негодования и злости в голосе.

Какой актерский талант пропадает! Аплодирую стоя!

— Нет, нет, что вы, достопочтимые — на Канарейку уже жалко смотреть, настолько она не в себе, вот-вот бухнется на колени.

Я встаю и, приобняв за талию, или за то место, где она обычно находится, подвожу владелицу кондитерской к своему месту на диванчике, бережно усаживаю. Умащиваюсь рядом.

— Думаю, госпожа Вито, почтенная женщина и в ее сердце нет зла, — говорю Vetkе — разве что, немного зависти к конкурентам, но ведь простой женщине так тяжело пробиться в мире бизнеса.

— Да, — поддакивает, заглотившая наживку, рыбка — я так тяжело работаю, столько денег отдала за интерьер и вывеску (выброшенные деньги, проносится у меня в голове), а все ходят… ходили в «Сладкую жизнь» к Катарине! А у нее даже нет таких изысканных лакомств, как у меня!

— Так и знала! — припечатала Vetka. — Это ты ее подставила!

— Что? Нет!! — запищала в ужасе Канарейка так громко, что на нас стали оборачиваться посетители.

— Не ври! — напарница схватила свой нож со стола и, сцапав руку кондитерши, коснулась лезвием ее пальцев — Вот сейчас чикну тебе фаланги, как ты тогда сможешь делать свои десерты?

Госпожа Вито трепыхается в полуобморочном состоянии, еще больше напоминая пойманную в силки птичку. Время вмешаться.

— Амалия, посмотрите на меня — зову ее.

Она не сразу меня слышит, а потом отрывает взгляд от своей руки, которую поглаживает нож, и смотрит на меня, как олень на фары машины.

— Амалия, — говорю как можно мягче — просто скажите правду и все закончится. Обещаю, мы уйдем, и Вы нас больше никогда не увидите. Что Вы сделали, Амалия? Я знаю, Вы не хотели, но пришлось. Что?

И она поддается. Закрывает глаза и, судорожно сглотнув, говорит:

— Мне принесли мешок. И сказали прикопать его на заднем дворе Катарины.

— Что там было? — спрашиваю спокойно, мысленно благодарю Vetkу, что не вмешивается.

— Я… я не знаю. Я не хотела знать. Просто отнесла и закопала, как сказали.

— Кто сказал?

— Я не могу — она чуть не плача смотрит на меня, но мне не жаль ее, совсем.

— Можете — добавляю в голос повелительных нот, надеясь, что получится. — Кто принес мешок и сказал закопать его?

— Селина, повитуха — после этих слов госпожа Вито скукоживается и начинает плакать.

Н-да. Зависть — страшное чувство. После такого допроса на душе как-то гадко, но дело еще не окончено. В дальнем конце зала сидит уже знакомая нам повариха, из-за которой мы сюда и зашли. А значит,… нам предстоит еще раз ковыряться в чужом грязном белье.

Мы оставляем хлюпающую носом владелицу кафе и, дружно чеканя шаг, устремляемся к новой жертве.

— Щаз будем делать из поварихи рагу — с энтузиазмом сообщает Vetka. Вот уже действительно, железные у нее нервы.

Главная повариха в доме мэра сидела за маленьким столиком в самом дальнем углу зала, ела что-то со взбитыми сливками, прикрыв глаза от наслаждения. Мне даже жаль стало ломать человеку кайф. Мне жаль, а вот Vetkе — нет. Она, не сбавляя шага, прошлась к столику, отодвинула стул напротив поварихи и села, выложив по одному на стол сначала маленький ножичек, потом побольше и, напоследок, довольно крупный тесак.

Глаза поварихи увеличиваются по мере появления каждого нового экземпляра из арсенала моей напарницы, но лицо при этом не меняется. Неужто нашла коса на камень?

— Давай без этой дешевой поножовщины, — говорит Матильда абсолютно спокойным голосом — две умные женщины всегда найдут, как договориться.

Vetka поднимает на меня глаза, и я понимаю, что она хочет сказать. Да, переговоры — это моя тема. Поэтому я усаживаюсь на еще один стул, ближе к поварихе, чтобы не мешать движению рук напарницы, если что. И говорю:

— Нам интересно, как Вы связаны с повитухой.

— Как и все. Она принимала моих детей — невозмутимо отвечает кухонных дел мастерица.

— Нет. Если Вы хотите мирного разговора, то это не тот ответ, который нам нужен — настаиваю я.

— Да мне без разницы, чего вы хотите. Раз вышли на меня, то скоро доберетесь и до нее. А значит — моя песенка спета. Такие, как она, свидетелей в живых не оставляют, а если убивают, то долго и мучительно. Я видела, как она делает подобное. Жертва месяцами мучается!

Повариха на секунду останавливается, достает из ридикюля маленькую коробочку. Берет желтую таблетку и запивает стоящим на столике коктейлем.

— Ничего она не сделает, если мы доберемся до нее первыми — встряла в разговор Vetka.

Повариха недоверчиво хмыкает.

— Она таких как вы, на завтрак ест. Наверняка уже нашла, как вас уничтожить. У нее в арсенале множество штучек пострашнее твоих ножей. После ее фокусов, ты будешь молить о смерти.

Ладно…у нее получилось меня напугать. Даже в желудке заныло.

— Короче, Склифосовский, — процитировала Vetka — много эмоций, мало информации. Имя, сестра.

Повариха смотрела на нее нечитаемым взглядом. Вроде, не поняла, что от нее хотят, но, в то же время, я по ее хитрым глазам видела, что она все прекрасно понимает и просто…

— Тянет время — вскрикиваем мы одновременно с напарницей.

Но увы, догадка к нам приходит слишком поздно. Лицо поварихи багровеет, тело начинает подергиваться, изо рта идет пена и через пару секунд, она заваливается на стол, опрокинув свой десерт.

— Валим — командует Vetka, и мы, прихватив корзину поварихи, быстро и не оглядываясь, идем на выход.

Выйдя из кафе, на той же скорости двигаем за угол, потом еще разочек за поворот и только тогда останавливаемся.

— Давай глянем — предлагаю я, показывая глазами на корзину в руках напарницы.

Мы долго перебираем содержимое, но интересного ничего не находим, увы. Обычные овощи, фрукты, кусок ткани, наверное, для блузки и всякой ерунды по мелочи.

Оставляем корзину на земле и какое-то время молча бредем по улице. Настроение, мягко говоря, не очень. Я опять начинаю кашлять, успеваю прикрыться носовым платком. Жарко и нечем дышать, хочется сделать вдох, но легкие как будто забиты песком. Глотаю воздух мелкими судорожными вдохами в перерывах между кашлем. Заканчивается приступ так же внезапно, как и начался, оставив меня совершенно разбитой, мокрой от пота, почти лежащей на земле.