Андрей Посняков - Невеста из ниоткуда
– Тише, тише… нежней!
Княжна сама стащила с мужа рубаху, запустила руку в порты…
Святослав дернулся:
– Ах… Сладко как, сладко!
– Еще не так будет, – томно закатывая глаза, пообещала дева. – Ах…
Оба унеслись неизвестно куда – то ли проваливаясь в волшебную страну сладкой неги и страсти, то ли, наоборот, возносясь к небесам. Вокруг пахло клевером, неподалеку, в кустах бредины, заливался-пел соловей, и прозрачные зонтики одуванчиков, гонимые теплым ветерком, падали на сплетенные, охваченные негой тела.
– Охх!!! – выдохнув, упал на Женьку супруг. – Вот уж не знал, что ты так можешь.
Княжна не отвечала, расслабленно разглядывая облака.
– Ты очень красива, мила. И много чего умеешь… не ожидал. Как ромейка!
– Я? Как ромейка? – обиженно фыркнула дева. – Да я намного лучше и, кстати, умней! Правда, тебе мой ум не нравится почему-то… Разве у великого князя должна быть глупая жена?
– Ты у меня самая лучшая! И всегда ею будешь. Клянусь Перуном, я сделаю тебя старшей женой.
– Что-о? А, вы ж язычники, совсем забыла. Слушай, Славик, бывает у вас так, чтоб наоборот, жена одна, а мужей у нее – несколько?
– Корвой такая жонка зовется, ага! – Князь нахмурился, но тут же расхохотался. – Хотя у древлян, верно, бывает и так, запросто! Ой… как ты меня назвала?
– Славик. – Женька хлопнула глазами. – А что? Святослав – как-то слишком уж официально, длинно. Святик – совсем уж по-детски, а вот Слава – как раз то, что доктор прописал.
– Слава… – погладив женушку по груди, негромко повторил молодой человек. – Слава – это добро, славно!
– Слава – славная, – передразнила Летякина. – Масло масляное, а древность – древняя. Тавтология это называется, ага.
– Еще вятичей бы примучить. – Сунув в уголок рта сорванный стебель, Святослав принялся рассуждать вслух. – Вдруг, покуда на хазар ходить буду, нападут?
Натянув до колен платье, Женька лениво перевернулась на живот:
– А что, могут?
– Вятичи-то? Да кто их знает. Они ведь еще хуже древлян, далеко живаху, совсем уж в непроходимых чащах, мало кто про них добре ведает.
– Ну, надо же! – всплеснула руками княжна. – Хоть кто-то древлян хуже. Далеко, говоришь, эти самые вятичи живут?
– Далеко, за северянами. Чрез их земли можно к вашим весянам выйти. Долго идти, трудно, но можно. Реки, озера и там есть, волоки – путь торговый из хазар в варязи.
А вот это было уже интересно! Вот это Женька запомнила. Так, на ближайшее будущее… которого могло и не быть, если помнить Довмысла со Стемидом и злоковарную ведьму Криневеру.
Правда, прямо сейчас эту тему хитрая девчонка не поднимала, оставила на потом, до вечера. А уж вечером…
По углам просторной опочивальни горели позолоченные ромейские светильники, их дрожащий зеленоватый свет отражался в слюдяных переплетах окон, бликами играл на золотых и серебряных шашках, расставленных на плоской, в черно-белую клетку доске. Женька все время проигрывала и оттого злилась, смешно морща нос, Святослав же, подергивая усы, смеялся:
– Ну, ну, не дуйся! Сама ж сказала – по-честному будем играти. В кости умеешь?
– Во все умею, но так… плоховато.
– Тогда и не играй – проиграешься! Свенельд рассказывал, мол, третьего дня гридень его сам в кости самого себя проиграл ромейским торговцам. Пришлось отбивать да потом прилюдно казнити, дабы другим неповадно было.
– Казнить… тьфу! Зачем отбивали тогда?
– Не умеешь – не садись! Так-то.
Женька обиженно отвернулась, сидела в одной рубахе, дожидаясь, когда супруг погладит ее по плечу иль поцелует в шею. Ждала недолго! Поцеловал, погладил, запустил сильную руку за ворот, нащупал грудь. Опустив дрожащие веки, княжна тяжело задышала, улеглась… полетела на пол рубашка…
– Ах, краса моя!
И снова тела супругов сплелись вместе, как и души их тоже сплелись. Женька извивалась, постанывала, томно закатывала глаза, а вот, примостившись, загарцевала, словно на лошади, откинулась назад, чувствуя на талии горячие руки, и немного погодя подалась вперед, прильнула, жарко целуя, царапая твердыми сосками широкую мужскую грудь. Глаза молодого князя светились неземной страстью, и юная супруга его казалась неутомимой, да что там казалось – была! Сама-то плыла в экстазе, чего уж там… Чуть отдышавшись, командовала, ничуть не стесняясь:
– Ляг-ка, милый, на спину… расслабься… ага…
– Эй, эй… ты что делаешь, мила моя?
– Тебе не нравится? Не любо?
– Любо! Любо! Лю… бо…
Снова полежали, попили кваску…
– Я вот к окошечку встану, погляжу… а ты меня по спинке погладь…
– Ах ты ж моя выдумщица! Вот так весяне!
– Спасибо, древлянкой меня не назвал. Ну, что лежишь-то? Чай, утомился, а?
– Кто утомился? Я?!
Сказать по правде, Женьке уже давно не было так хорошо. Даже с Колькой Смирновым, на которого князь, кстати, был чем-то похож.
– Ну, ты прямо тигр! Барс! Или как тут у вас говорят – пардус! – Хитрая супружница сейчас вовсе не нагоняла страсти – восхищалась вполне даже искренне, от души. – Нет, правда, здорово!
– И мне…
– А тебя я не спрашиваю – вижу. Ты что такое стриптиз, знаешь?
– Не знаю.
– Вот деревня-то, господи! И эти люди еще анекдоты о древлянах рассказывают. На себя б посмотрели, ага. В общем, так…
Женька спрыгнула с ложа, подбирая разбросанные по полу предметы одежды.
– Ты тут пока полежи, а я в сенях… быстро…
– Что там делать-то будешь?
– Тебе понравится, зуб даю!
– Да не нужен мне твой зуб… хм, другое нужно.
Княжна не слушала, выскочила в сени – или на галерею, вот уж не знаешь, как лучше сказать.
– Что прикажешь, госпожа? – кинулись под ноги юные служанки.
Женька их поначалу хотела прогнать, да потом улыбнулась, рукой махнула – пущай себе смотрят, может, и пригодится когда – мужей ублажить.
Та-ак… чего б одеть-то? Ну, для начала на бедра – платок привязать этак игриво, а вот потом можно и платье прозрачное, варяжское, а сверху… Нет, лучше без платья. В платье князь ее уже видел, лучше сверху – плащик. Вот этот вот, красненький, что в углу висит.
– А подайте-ка!
– Ой, госпожа… Это ж княжье корзно!
– Плевать! А ну, кто тут смеет великой княжне прекословить?
– Не вели казнити, матушка!
Махнув рукой, Летякина накинула на голые плечи плащ, служанки застегнули, как положено, на правом плече изящной золотой застежкой. Вот теперь неплохо, теперь можно… еще б музыку бы, этакую, эротичную.
– Девчонки, вы песни какие-нибудь знаете?
– Знаем, госпожа. Тебе какие надоть?
– Ну-у, что-нибудь типа «Энигмы», что ли… Ла-лай лай-лай-лай… – Женька немного напела и развела руками. – Как-то так. Громко только не орите и в ладоши этак прихлопывайте – хлоп-хлоп, хлоп-хлоп.
«Энигмы», увы, из юных служанок не вышло… получилось гораздо лучше!
Девки, бабы —
На купальню,
Ладу-Ладу,
На купальню,
– прихлопывая, приглушенно затянули девы.
А тот будет
Бел-береза!
Ладу-Ладу,
Бел-береза!
Под эту ритмичную песенку, покачивая бедрами, и вышла – нет, выплыла! – из сеней юная княжна. Пританцовывая, подошла к муженьку боком, тем самым, что закрыт был плащом, потом повернулась – показала оголенную грудь, бедро… гордо вскинув голову, снова прикрылась плащиком.
Ладу-Ладу,
Бел-береза!
А вот, застыв на миг, прильнула к ложу, распахнув плащ… и тут же отпрянула, запахнулась…
Ладу-Ладу,
Пень-колода!
Сделав несколько кругов возле ложа, Женька встала к мужу спиной, оглянулась с лукавым прищуром, медленно стаскивая плащ – сначала левое плечико обнажила, потом правое, потом и всю спинку… да, сбросив на пол плащ, осталась в одной повязке на бедрах, принялась танцевать, покачиваясь, то поднимая руки кверху, то поглаживая себя по груди, по бедрам, по животу… облизала языком горячие губы…
Ладу-Ладу,
Пень-колода! Оп!
Святослав держался недолго: с горящими вожделеньем глазами подскочил к девушке, схватил, бросил на ложе, упал с рычанием сверху…
Женька томно вздохнула:
– Нежней, дурачок мой… нежней…
И так было каждую ночь и каждый вечер, а частенько – и утром, и днем. Летякина уже и считать устала, сколько раз прочитала бабулину «дабы не понести». Много! И так было девушке хорошо с молодым князем – что ничего уже больше не хотелось… нет, домой все же тянуло, но уже не так сильно, как раньше.
А на выходку свекрови княжна мужу своему так и не пожаловалась, не то чтобы забыла, просто посчитала, что как-то нехорошо ябедничать-то, тем более знала уже, что отношения Святослава с матушкой были весьма натянутые – и из-за властного характера великой княгини, и из-за ее христианской веры тоже. Ну, не желала Ольга видеть сына язычником, а сделать ничего не могла, вот и бесилась, время от времени нагружая своевольного князя некими неприятными, точнее – скучными обязанностями типа почетного председательства на судебном процессе, который как раз и предстоял в ближайшие дни. В высшую инстанцию – княжий суд – каждый свободный человек – «муж» – мог пожаловаться, и обычно Ольга, на правах княгини-матери, сама разбирала тяжбы, а тут вот больной прикинулась, служку прислала – мол, давай-ко, сынок, поработай.
