Андрей Посняков - Вещий князь: Сын ярла. Первый поход. Из варяг в хазары. Черный престол (сборник)
– Значит, все-таки он, – поджав губы, глухо произнес Мечислав-людин, бросив взгляд на сидевшего перед ним Неруча. – Значит – он. Ну, Яриле! Недаром Ильман Карась…
Мечислав не успел закончить, как в горницу вошел сам Ильман Карась. Лупоглазый, прилизанный, бородавчатый, в неприметной посконной рубахе. Сдвинув брови, строго взглянул на сидящих:
– Ну?
– Он. – Оба кивнули. – Ярил Зевота.
– Я ж то и говорил. Что видел? – Ильман перевел взгляд на кривоносого.
– Знак кому-то подал, пес, – с ухмылкой отвечал тот. – Нарисовал углем на кувшинце, что на плетне у горшечника на Подоле. Я тот знак стер, батюшка! – Не удержавшись, похвастал Неруч.
– Чего сделал? – Ильман Карась с размаху щелкнул соглядатая в лоб, да так, что из глаз у того полетели искры. – Ты что наделал, тварь преглупая? И как же мы теперь узнаем, кому тот знак подан был?
– Так ведь он к ним…
– А может, они к нему, а? Ухх! Так бы и прибил. Прочь с глаз моих, пес гунявый! Где сейчас Ярил?
– Да здесь же, в корчме. Пьянствует.
– Пшел вон! – Ильман Карсаь с возмущением плюнул в сторону провинившегося соглядатая. – Иди к питухам. Да посматривай с прилежанием, не проворонь!
– Исполню, батюшка! – Кривоносый Неруч низко поклонился и, пятясь, вышел из горницы.
– Зря ты шумишь, Ильмане, – покачал головой Мечислав-людин. – Ясно, кому пес этот, Ярил, знак оставил. Варягам, что на Копыревом конце у дедки Зверина живут!
– Хорошо, если так, – согласно кивнул Ильман Карась. – А если кому другому?
– Так схватить эту собаку Ярилку, да пытать прилежно!
– Я б так и сделал. Да решать – на то повыше меня есть.
Ильман Карась вздохнул. Мудрит чего-то князь, все высматривать приказывает, нет, чтоб, и в правду, схватить да пытать. Ярил Зевота – парень, хоть и ушлый, да хлипкий, пыток не выдержит, все поведает, все. Надо будет сказать об этом князю. Вот посейчас и сказать, на вечернем докладе.
– Нет, – выслушав Ильмана, покачал головою Дирмунд. – Рано еще его пытать, не время. Следят за ним надежно?
– Куда уж лучше. Не пукнет без нашего ведома.
– Значит, схватить можем в любой момент. Надо будет – схватим. Всегда успеем. Да, этот ваш соглядатай, пускай ошибку свою исправит: снова на кувшинце том черту проведет и следит там, денно и нощно, кто подойдет да посмотрит. Запомнил? Теперь слушай вот что. Есть тут, в Киеве, людишки, ромеи в основном, но и киевляне тоже встречаются – поклонники распятого бога. Слыхал о таких?
– Как не слыхать, княже? Вредные это людишки, – с уверенностью заявил Ильман. – Моя б воля, я б их…
– Возьмешь у ключника серебро, – перебил его Дирмунд. – Пойдешь завтра с утра ко Градку, найдешь Мефодия-гостя, это их староста. Серебро отдашь ему. Скажешь, на строительство храма от одного богатого христианина, так они себя называют. И вот еще что – как бы невзначай, молви: есть, мол, в Киеве, некий христианин, зовут Никифором, на Копыревом конце живет, у Зверина. Очень был бы тот Никифор счастлив, когда б чаще навещали его собратья по вере, на собрания свои звали почаще. И чем чаще – тем лучше, тем больше серебришка на храм просыпется. Заботится, де, тот богатый человек о душе Никифора, вот и жертвует. Все запомнил?
Ильман Карась кивнул, ничего толком не понимая. Отдавать серебро поклонникам распятого бога? Чудит что-то князь, чудит. И с Зевотой чудит тоже.
Поклонившись, Ильман вышел. Тут же подскочивший челядин провел его к ключнику…
– Ой, глупец, глупец… Так ведь ничего и не понял, – покачал головой Дирмунд-князь. – Ну, других нет. Эх, жаль, запропал Истома, жаль.
Хельги ярл встретился с Ярилом Зевотой сразу после того, как увидал знак. Отыскал парня на рынке, кивнул – иди, мол, за мной. Там же, у пристани, и сели, квасника подозвав, как многие делали. Солнце-то упряжку жарило, словно бы на прощанье, понимая, что скоро конец лету. День выдался безоблачный, знойный. Народу на Торгу было не очень много, а кто и был – скоро уселись в тени, под навесами, у самой реки. Вот уж кому было раздолье, так это мальчишкам-квасникам! Уж пошла торговлишка, едва успевали за квасом бегать. Хельги с Ярилом ничем не выделялись из собравшихся на мостках и рядом. Сидели, неспешно попивая квасок, да посматривали на стоящие у причалов ладьи – ромейские и свои, киевские. Тишина, спокойствие. Лишь ниже по реке кричали купающиеся ребятишки.
– Почему – древлянская земля? – удивился Хельги. – Там ведь нет никакой выгоды Харинтию Гусю. Или и там что-то замысливается? Опять? Снова? Но ведь ты раньше говорил о радимичах?
– Я и сейчас о них говорю, – облизал потрескавшиеся губы Ярил. – Ну, нет ничего, что наводило бы на мысль о древлянах! Ничего, кроме слов Мечислава… А сам он услыхал то от Ильмана Карася и невзначай проговорился.
– Невзначай?
Ярил вздрогнул. Мысли молодого варяга совпадали с его собственными, которые он старательно от себя гнал. Ведь, если так, если Мечислав-людин проговорился не невзначай, а специально, то… То это означало, что он, Ярил Зевота, находится в смертельной опасности! Верить в такое не хотелось. Вернее сказать, не то чтобы не хотелось, просто не верилось, ну, не верилось, и все тут! Что же, выходит, Мечислав умнее и хитрей его, Ярила? Нет, не может такого быть. Ярил Зевота был очень высокого мнения о своей хитрости, и, надо сказать, по праву.
– Именно – невзначай, – с усмешкой подтвердил он, вытирая со лба пот и с завистью поглядывая на плескавшихся в воде ребят. Самому б искупнуться, да страшно – одежку в миг украдут.
– Ну, пусть так… – кивнул ярл, искоса посматривая на Ярила. Не слишком ли тот самоуверен? Ведь – почти дитя. Не слишком ли глубоко впутался в такие дела, что и взрослому вряд ли под силу? Дитя… Впрочем, нет, пятнадцать лет – вполне солидный возраст. И Ярил Зевота знал, на что шел.
– Известие интересное. – Ярл поманил квасника. Отхлебнул, поморщился – квас уже успел нагреться и бил в нос не хуже доброго пива. – Но непонятное, – напившись, продолжил он. – То ли к древлянам собрался Харинтий Гусь со своим товаром, то ли к радимичам – поди, разбери.
– Думаю, к радимичам, – улыбнулся Ярил. – А о древлянах Мечислав просто обмолвился, или перепутал, с него, тупоглавца, станется! Он и разницы-то между ними никакой не видит, все одно – древляне ли, радимичи, или вообще – чудь белоглазая. Ха-ха-ха!
Расплатившись с Ярилом, ярл отправился обратно на постоялый двор. Деньги кончались, и следовало придумывать очередную аферу – потрепать тех же чаровников да конокрадов-мошенников.
Они уселись за столом втроем – Хельги, Ирландец и Снорри. Изрядно посмеялись, вспомнив недавний грабеж.
– Вообще же, лучше прижать какой-нибудь род неподалеку. Деревню, – азартно предложил Снорри. – Пусть не киевскому князю дань платят, а нам. Мы ж сильнее!
Ирландец и Хельги расхохотались.
– С родом и киевским князем ты, Снорри, немножко того, погорячился! Лучше вон, квасников примучить, вернее, тех, кто за ними стоит. А то уж обнаглели безбожно – и квас у них кислый, и цену дерут, гады, никаких богов не страшатся!
Подумав, Снорри согласился с ярлом. Спорить с киевским князем Хаскульдом, пожалуй, было рановато. Лучше б наняться к нему на службу.
– Греттир Бельмо сказывал вчера, что Хаскульд-конунг сменил вдруг свое мнение о нас, – посерьезнев, поведал Снорри. – Высказался, дескать, что нет в старшей дружине лишних мест, разве только в молодшей, в отроках.
Хельги-ярл в ярости стукнул кулаком по столу, да так, что подпрыгнули тяжелые деревянные кружки:
– Мне, свободному ярлу, властелину моря, стать младшим дружинником захудалого кенугардского конунга?! Клянусь, Хаскульд потерял разум!
– Успокойся, князь, – пристально поглядел на Хельги Ирландец. – Я думаю, Хаскульд-конунг вовсе не потерял свой разум… Его у него отняли! И ты хорошо знаешь – кто.
Мрачно кивнув, ярл уселся обратно на лавку:
– Что ж, будем примучивать квасников.
Они говорили еще долго: о Харинтие Гусе и его предполагаемом караване, о квасниках, о радимичах и древлянах. И никто из них – даже Хельги – не вспомнил о своем четвертом товарище – бывшем невольнике Трэле – послушнике Никифоре. А тот все чаще захаживал в дом церковного старосты Мефодия – ромея из Судака, вот уже лет тридцать проживавшего в Киеве. Давно уже владела Мефодием мысль – подобно древним святым, основать в этой дикой земле монастырь. Он сам готов был стать настоятелем обители, давно уже получил на то благословение патриарха Фотия, не хватало только денег – но вот появились и они – и монахов. Никифор был бы ценным приобретением для будущей обители. Умен, начитан, сведущ. И – вполне искренен в деле веры, чего, кстати, нельзя было сказать о самом Мефодие. А вот для Никифора это было, пожалуй, главное. Служить делу Иисуса Христа! Разве может быть на земле выше предназначенье?
Все чаще захаживал Никифор к Мефодию, все думал о Боге и об обители, что появится вскоре в далеких лесах стараниями Мефодия и его, Никифора. Что же касается всяких тайных дел, которыми занимается ярл… Нет, Хельги неплохой человек, хоть и язычник, но… Все больше Никифор отдалялся от друзей, не догадываясь даже, что и за будущим монастырем, и за сладкими речами Мефодия стоит черное серебро друида.
