Метель или Барыня-попаданка. Мир (СИ) - Добровольская Наталья
Когда внезапно, на ходу, от острого инфаркта, умерла Софья Моисеевна, до этого никогда не жаловавшаяся на сердце, Монечка страшно растерялся. Он привык, что все бытовые и денежные вопросы решались мамочкой, и он даже не знал, где и за что надо платить, и в каком магазине можно купить продукты и вещи подешевле.
Хорошо, что над ним взяла шефство соседка – Надежда Владимировна, до этого издалека приглядывавшаяся к скромному мужчине с очень меркантильной целью – у нее была дочка, Алиночка, девушка, мягко говоря, немного туповатая, интересовавшаяся только чтением повестей о любви "графьев" и простых девушек в стиле "Золушек" с похожими обложками и содержанием. Кроме того, доченька очень любила сладкое и была рыхлой и полноватой, поэтому мужчины ею особо не интересовались. Но это не мешало ей мечтать о том, что в один прекрасный день она встретит своего прекрасного рыцаря на белом коне, который увезет ее в свой богатый дом и обеспечит с ног до головы. На Мишу она внимание и не обращала – не подходил он под образ рыцаря. Но зато мамочка ее стала активно обхаживать юношу и заботиться о нем, как раньше заботилась его собственная мамочка, чему он был даже рад.
Правда, сразу после смерти матери Миша почувствовал свободу и даже сходил со своими коллегами на Болотную площадь, где протестовал вместе со всеми против нынешней власти, хотя не имел к ней никаких особых претензий и она его во всем устраивала. Но все пошли и Миша тоже пошел, чувствуя в этот момент себя чуть ли не революционером, протестующим против царизма! Но когда на площадь пришла полиция и стала арестовывать особо активных митингующих, Мишенька страшно испугался и быстро ее покинул, желая только одного – быстрее добраться до дома живым и здоровым.
Последней попыткой почувствовать свободу было принятие приглашения на дачу, куда собирались не очень знакомые сослуживцы. Но ему вдруг очень захотелось поехать, может быть, познакомиться с какой-нибудь девушкой, даже выпить немного, хотя он отнюдь этим не увлекался. Все так и произошло – его посадили в машину к малознакомым людям и повезли куда-то. В машине все, кроме водителя, пили пиво, передали банку и Мише, потом еще и еще.
Через какое-то время Миша почувствовал, что выпитое просится наружу и попросил водителя остановиться, все остальные оставались в машине, продолжая веселиться. Тут налетел сильная метель и, также, как и меня когда-то, подхватила и понесла куда-то Мишу. Он очень сильно испугался и единственной мыслью, которая билась в его голове, была одна: "Мамочка, дорогая, помоги!" И Софья Моисеевна, как настоящая еврейская мама, даже с того света помогла своему непутевому ребеночку и перенесла его в прошлое. В машине не заметили отсутствия Миши и поехали дальше, даже не поняв, что один из пассажиров исчез. Позже мы окольными путями узнали, что он так и замерз около дороги и был похоронен как безродный, его и не искали особо – сколько таких людей пропадает, и быстро забыли.
Миша в прошлом попал в своего двойника, простого чиновника в небольшом департаменте, который, как и он в будущем, занимался переписыванием всяческих бумаг. Тут очень выручило Михаила его увлечение стилизацией бумаг и почерков и он легко вошел в эпоху, тем более его обязанности в прошлом мало отличались от обязанностей в будущем. Единственная трудность, с которой ему пришлось столкнуться – это правила грамматики и наличие букв, которых не было в современном русском языке. Но и тут он потихоньку освоился, тем более, что бумаги были однотипными, да и уровень грамотности других чиновников отнюдь не был очень высоким.
Заботы о хозяйстве он сложил на свою кухарку Феклу, которая хоть и подсмеивалась в душе над ни к чему не приспособленным молодым человеком, по-матерински опекала его, впрочем, не забывая о себе любимой тоже, по-мелкому подворовывая из его жалования, чего Миша и не замечал.
Надо отметить, что жалование чиновников было небольшим, несравненно большая их часть бедствовала, нуждаясь даже в пропитании, будучи обременена притом работой до упаду. Материальная необеспеченность толкала чиновников на путь должностных преступлений, главным из которых было взяточничество.
Чиновники брались за любую работу по переписке, писали прошения, бумаги, просто письма с новостями для всех желающих, не стесняясь даже малейшими подношениями, брали не только деньгами, "барашком в бумажке", без которого не сдвигалось ни одно, даже простейшее дело, но и продуктами – яйцами, салом, даже куриц, привязанных за лапку в ожидании своей участи, можно было увидеть в присутственных местах. Канцелярские чиновники нередко жили вместе, в складчину и приходили на службу по очереди, потому что у них были одни сапоги на двоих, а у многих и сюртук на двоих – на жалованье в три рубля в месяц трудно было одеваться. Недаром мечтой Акакия Акакиевича Башмачникова была шинель – вещь не только теплая, но и статусная, а потому дорогая.
Холостяки нередко и жили в канцелярской комнате, ложились спать на тех же столах, на которых они скрипели перьями днем, переписывая нескончаемые бумаги. Современники писали тогда: "…присутственные места заполнялись часто людьми недостойными, безнравственными и совершенно необразованными. Ряды гражданских служащих пополняли уволенные из учебной заведения "за малозначительность успехов", "за долговременную неявку" или "безнадежность к продолжению учения, происходящую от упорной лености", что не способствовало повышению образовательного и нравственного уровня чиновничьего "сословия".
Маленькое жалованье определяло и узость интересов чиновников, желание подсидеть ближнего, урвать лишнюю копеечку, угодить начальнику, доносительство, раболепие да угодничество. Так что сослуживцы Миши отнюдь не отличались высоким культурным уровнем и благочинным поведением – нередко среди коллег вспыхивали ссоры, перебранки, особенно когда кто-то приходил в похмельном состоянии. Книг они не читали, в театр не ходили – дорого, вечера коротали за игрой в карты по "копеечке", да и пустыми разговорами о ближайшем повышении жалованья да мечтами, что они прикупят на эти деньги – все, как у нас!
Большинство будущих чиновников службу начинали с должности копииста, был им и Михаил. Для начинающего чиновника гражданская служба была нелегким делом. Рабочий день в учреждениях длился по 12 часов: с 5 утра до 2 часов дня и с 5 до 10 часов вечера, а в случае необходимости служащие оставались и позднее. До строительства специальных зданий присутственных мест губернские и уездные учреждения подчас размещались в малопригодных помещениях.
Так, в их губернии присутственные места были настолько ветхими, что осенью служащие страдали от дождей, а зимой – от сильных морозов. В одних комнатах находились и судьи, и секретарь с приказными, и просители, а уездная казна в связи с ветхостью кладовой хранилась в прихожей комнате за специальной печатью, настолько легко снимаемой, что этим нередко пользовались, потихоньку запуская в нее руку и забывая восстанавливать средства. Поэтому нехватка средств приводила к припискам и поддельным документам по их "не целевому" расходу.
Внутренняя обстановка, царившая в учреждениях, также соответствовала его облику – в присутствияхстены нередко имели темноватый вид – снизу от спин канцелярских чиновников, сверху от паутины, пыли. Бумаги часто лежали без коробок, в связках одна на другой, как дрова. Вместо чернильниц иногда торчало дно разбитой крынки или ковшика. Зимой чернила замерзали, летом в них нередко попадали мухи и тогда приходилось их вылавливать вместе с чернилами.
Повсеместным явлением в жизни учреждений, особенно губернских и уездных, были наказания приказных. Они карались за опоздания или неявку на службу, нерадение и леность, пьянство, имевшее широкое распространение среди чиновников, побеги с места службы и многое другие провинности. Канцелярских служителей держали под арестом на хлебе и воде, сажали в колодки на цепь, били розгами, палками и плетьми, а в крайних случаях сдавали в солдаты. При медленном решении дел или несвоевременном представлении ведомостей и отчетов виновным задерживали выплату жалованья или, приставив охрану, их запирали "безвыходно" в учреждении до окончания работ.
