Метель или Барыня-попаданка. Мир (СИ) - Добровольская Наталья

Героя рассказа я назвала Павлом, да и вообще, когда я писала рассказ, то так и видела перед собой нашего священника, которого стала очень уважать за его доброту и преданность простым людям. Он разительно отличался от современных служителей церкви, которые "отбывали службу", делая свою работу так же, как и другие делают сейчас – без души, отбывая время. Нет, он был истинным "служителем", во всем искренне помогая людям, причем как богатым, так и самым бедным, не отказывая никому в утешении и помощи.

Кроме того, мне очень хотелось, чтобы хоть так, через рассказ, обычай украшать елки вошел в будущем в жизнь, пришелся по вкусу и разошелся по всему уезду и губернии. Рассказ я решила послать в один из литературных журналов, которые тогда выходили.

Я постоянно хорошо отзывалась об отце Павле, поэтому в нашу небольшую церковь начали приезжать люди и из других мест, заказывали службы, молились, оставляли неплохие деньги в его церквушке. Он только удивлялся такому наплыву, а я радовалась, что смогла помочь хорошему человеку, отлично зная, что все деньги пойдут только на благо людям, а не в карман священника, как сейчас.

Смогла я и увидеть и даже поучаствовать в Святочных гаданиях деревенских девушек. Они наняли в складчину избушку на краю села и пели подблюдные песни, вытаскивали вещи из закрытой салфеткой тарелки, кормили курицу, бросали башмачки, короче, делали все, что положено делать в эти дни.

Об одном я жалела, что нельзя заснять и записать все это действие в живую, но вспомнив, что нас учили скорописи, успела зафиксировать за девушками все их присказки и песни, решив издать их в будущем, да и в прошлом я знала, что многие дворяне начинали записывать и печатать русские сказки, былины, песни, пословицы и поговорки. Позже я выставила свои записи в Сети и даже получила одобрительные отзывы о точности воспроизведения обычая. Ведь как раз в это время также один из знаменитых собирателей русского фольклора, Александр Николаевич Афанасьев начал записывать русские сказки, которые позднее, в 50–60 годах 19 века объединил в самый известный и полный сборник под названием "Народные русские сказки".

Я была очень благодарна нашим преподавателям, людям еще советской школы, которые учили нас не за страх, а за совесть, воспитывая настоящих будущих учителей, а не "менеджеров от образования", которые заполняют постепенно современные школы, вытесняя старую гвардию. Именно они научили меня и играть на пианино, и рисовать, и делать разные поделки, привили интерес и желание учиться всему и всегда, впитывать все новое и интересное, за что я им безмерно благодарна.

Короче, Рождественские дни прошли очень насыщенно, я даже "сбегала" в будущее, где провела со своими детками классный час в стиле Рождественских посиделок, показав им святочные гадания и разучив несколько колядок посмешнее и покороче, чем вызвала их огромный интерес. Чувствую, пойдут они по соседям с этими песенками, выпрашивая угощение, ну что же, пусть они так поразвлекаются, не все рэп петь иноземный, чуждый нашей культуре.

Принесла я и прялку, которая так не вовремя сломалась у Агафьи, что вызвало ее нешуточные страдания. Я хотела попросить наладить ее нашего трудовика, Сан Саныча, который мог отремонтировать все, что угодно, даже, пожалуй, и летающую тарелку с вечным двигателем, если бы они ему попались в руки. Но тут мне попался навстречу историк Андрей Александрович, который, как легавая собачка, в прямом смысле слова сделал стойку на мою прялку и чуть ли не выхватил ее из рук, умоляя уступить ее мне и уверяя, что сам ее отремонтирует. На мои робкие возражения, что мне вообще-то надо вернуть вещь владельцу, он заверил меня, что принесет такую же, но современную, еще лучшую. На мое недоуменный вопрос, а в чем же разница, он прокричал, что это подлинник, раритет, а то – современность, новодел, и умчался, прижимая мою прялку к груди, видимо, боясь, что я передумаю.

Он действительно сдержал свое слово и принес прялку, очень похожую на вещь Лукерьи, но более современную, еще не обжитую, не впитавшую в себя тепло ее рук. Но, надеюсь, она не будет против. Он заплатил мне за прялку очень большие деньги, сказав, что успешно продал ее в музей. Но чувствуя, что он оставил ее себе, я денег брать не хотела, так как знала, что у него большая семья и часть заработка он отдает старшему сыну на ипотеку. Он вспылил, стал говорить, что и так благодарен мне, короче, сторговались мы на половине суммы, что меня вполне устраивало.

Но, даже несмотря на то, что в будущем у меня было много приятных хлопот и встреч, я с нетерпением старалась как можно быстрее вернуться в прошлое – так мне там нравилось – нравились простые заботы людей, их чистота и даже некоторая наивность, прямодушие, нравилось, что люди общаются через настоящие письма, а не через виртуальные послания, нравились натуральные продукты, чистый воздух, все то, что ушло из нашей современной жизни.

И тут в прошлом свершились два события, которые во многом изменили мою дальнейшую жизнь – в город вошли военные, я нашла себе помощницу и – о, ЧУДО – своего коллегу-попаданца! Но обо всем по порядку.

Глава 11. Миша и его непростая чиновничья жизнь

У Моисея, Монечки, в миру Михаила, была настоящая ЕВРЕЙСКАЯ мама – Софья Моисеевна. У нее всегда было два мнения – ее и неправильное, все домашние должны были строго выполнять ее распоряжения. Бороться или ослушаться было невозможно – Софья Моисеевна шла, как танк.

Первым сдался и перестал сопротивляться муж, Иван Васильевич. Как свела судьба простого скромного русского рабочего парня и еврейскую девочку-"ботаника", не помнил уже никто, но факт был фактом – плодом их связи и явился Монечка. Иван даже, как истинный джентльмен, женился на Сонечке, чего она и не ожидала. После рождения сына и наследника, Иван попробовал по началу выступить, как настоящий сильный мужчина, отец и воспитатель, но напор Софочки был таким мощным, она так активно закрывала своей немаленькой грудью ребеночка, что муж быстро сдулся и отступился, а затем тихо и незаметно вообще покинул семейное гнездо.

Да и Софочке он уже и не был нужен, всю свою любовь и заботу она отдавала своему ненаглядному Монечке. Так что он рос типичным "мамсиком", как называют таких мужчин современные блогеры, тихим, немного забитым и скромным. Мише почти не передались еврейские черты, он был больше похож на русского папочку, что с одной стороны, огорчало Софью Моисеевну, с другой – радовало, меньше проблем, так что и в паспорте был типичный русский Михаил Иванович П.

В школе над ним смеялись, даже били, особенно в подростковом возрасте, но постепенно отступились, поскольку боялись связываться с его мамочкой, которая водила сЫнАчку за ручку и встречала после школы чуть ли не до выпускного класса. Девочки на него не обращали внимания, или подтрунивали, хотя он иногда и мечтал подружиться с одной из них. Учился Миша средне, ничем особо не блистал, единственное, чем он мог похвастаться – это красивый почерк. Миша даже увлекся стилизациями под различные эпохи, приобрел чернильницу и перо и нередко вечерами с увлечением выводил целые тексты в стилях различных эпох.

И работу он себе нашел соответствующую – очень среднего менеджера очень среднего звена, в чьи обязанности состояли в красивом оформлении очередных никому не нужных бумаг и распоряжений. Была у его начальника такая особенность – не очень он жаловал современную оргтехнику, а отдавал предпочтение текстам, написанным от руки, за что и ценил Мишу.

Остальные сотрудники его не замечали или завидовали благосклонности начальства, большинство подтрунивали над молодым человеком, но в основном по-доброму – Миша был, в общем-то, по-своему симпатичен, ни с кем не конфликтовал, а наоборот, стремился всем угодить. Так что Мишу можно было назвать типичным представителем так называемого "офисного планктона", особо ничем не выделяющимся молодым человеком, которых в Москве сотни тысяч.