Царь Александр Грозный (СИ) - Шелест Михаил Васильевич
Дела и «сказки» выносить из царского гостиного двора запрещалось. Даже Орлову и Адашеву. Приходи, читай, выписывай нужное и только. Адашев и Орлов удивились, как совсем по-другому понимается и оценивается изложенная на бумаге информация, и как написанное отличается от сказанного. И как интересно читать такое дело, анализировать и прогнозировать события.
Помимо «оперативной» работы сыскарей в Москве был налажен учёт и расследование совершённых преступлений, дежурство городской стражи. Разбой был основным промыслом лихих людей, что в городе, что на дорогах. Поначалу стражники сами грабили ночных прохожих, но организованная параллельно служба внутреннего контроля быстро вычистила ряды блюстителей порядка.
— Новгород бунтует? Кто сказал?
— Несколько купцов сегодня приехали в Москву. Пишут, что еле выбрались. И то, только потому, что предупредили их. Воеводу, говорят, на его воротах повесили.
— За что бунтуют?
— Против Москвы.
— Понятно. Тут ещё другая беда, Савелий Игнатьевич. Поляки Изборскую крепость взяли.
— Как так? — отшатнулся Орлов.
— Колычев доложил. Обманом проникли за ворота. Ночью. Стражникам представились, что опричники государевы. Тимоха Тетериин был с ляхами и голос подал. Вот стражники на его голос и открыли ворота.
— Что за Тетерин?
— Тот, что к ляхам сбежал. Друг Курбского. Стременной Ивана Васильевича в Казанском походе. Он, подлец, со своей стрелецкой сотней, оказывается, к полякам перешёл. Встретил ляхов на границе и ввёл в крепость.
— Как перешёл? Это тот, у которого пищали винторезные у всех стрельцов?
— Точно.
— Матерь божья! И что сейчас?
— Ограбили они крепость. Пороховое зелье изъяли и ушли. По сёлам прошли, запасы пособирали.
— Да, какие там запасы? — удивился Орлов. — Люди лесом и реками живут. Запасы не делают. Начало лета… Куда ушли ляхи?
— К Новгороду и пошли.
— Вот черти! — ругнулся Орлов.
— Хуже другое, — проговорил Адашев и замолчал.
— Ну, не томи, Алексей Фёдорович, — взмолился Орлов, не выдержав паузы.
— Есть информация, что и Тверь со Псковом готовы ляхам отдаться.
— А на трон Российский Сигизмунда Августа?
Адашев нахмурился и скривился. Его густая борода скрывала эмоции, однако было заметно, что Адашев нервничал. Государь предсказывал смуту, но Адашев не верил ему. Хотя в последнее время он грешным делом подумывал не оборотень ли государь. Вдруг упырь и у Ракшая кровь выпил?
Адашев вполне отдавал себе отчёт, что новый царь совсем не царских кровей. Вернее, не Рюриковых. Ведь это они вдвоём с Иваном Васильевичем придумали, что Ракшай, это бастард царя Василия — Александр. Иван Васильевич даже шутил: «Санька — мой бастард», чем совсем запутал бояр, не видевших наследника престола воочию. Дума поверила только слову Адашева, который сказал: «Наследник строит крепость в Усть-Луге». А можно было бы указать на кого угодно. Судьба трона была в его руках. Правильно ли он сделал, что отдал власть в руки волхва. А то, что Ракшай — волхв и к гадалке ходить не надо.
И вроде делает всё на благо Руси, но вот взял и оставил Москву фактически без войска. А о том, что смута будет сам предупреждал. Взял и ушёл на Азов. Поэтому Адашев тогда и не поверил в предсказания Ракшая. Думал, просто пугает. Ан нет… Сбываются предсказания в малом, значит сбудутся и в большом. А о «большом» даже думать страшно. Междоусобная война всех против всех сметёт, разорит Русь. За военными стычками придут пожары и недород, а за ними голод и мор.
И ведь не бросит же государь только что завоёванные земли. Он сам говорил: «Где хоть раз поднялся Русский флаг, он не должен опускаться». Значит будет стоять на Азове до конца.
Уходя царь так и сказал: «Здесь я сделал всё, что мог. Теперь ваше дело держать Москву, а мне надо укрепить юг, чтобы не допустить турок к столице».
И был совершенно прав. Гирей тоже рвался к Московскому престолу. И были на Руси желающие посадить Гирея на него. Не были, есть. Знает Адашев их поимённо, но затихли пока князья Рязанские, затаились. Ракшай тоже не дурак. Из ногаев и татар такую сеть информаторов соткал, что Рязанцы почувствовали её на своей шкуре и притихли пока.
Но шила в мешке не утаишь. Встретил посол Истома Терентьев в Бахчисарае гонца Рязанского, остановившегося на постой в доме бея, что категорически запрещалось посланникам. Ежели ты гонец государев, то и живи при после. Так безопаснее и для жизни, и для государства. Есть надежда, что не подкупят гонца и не перевербуют. Да и за послом догляд нужен. А ежели ты не государев, значит то измена, ибо подданным запрещено было самолично сношаться с зарубежными царями.
Сеть — сетью, но где государь деньги на шептунов берёт? Мысли об этом доводили Адашева до головной боли. Не просил государь денег свыше положенных ему на содержание двора. Правда перестал он содержать свой кремлёвский двор, а Яузский дворец содержал себя сам, производя, как говорил государь, полезный продукт: коров, коней породистых. Царские конюшни растянулись по левому берегу Москва-реки от столицы до Николиной горы и производили до пяти тысяч жеребят в год. Но ведь государь не очень охотно их продавал. Коровы, те да… Покупались селянами охотно. Как Ракшаю удалось разделить породы на молочную и мясную, Адашев не понимал. И комбикорм продавался нарасхват. Ракшай установил во дворце завод по производству изготовления гранул витаминно-травяной муки. В него свозилась вся скошенная в округе трава, из которой делали корм для домашней скотины.
Как знал Адашев, в гранулы подмешивали и рыбную муку, и тёртую глину. Быки и свиньи от такого корма добрели, как на дрожжах, а коровы охотно давали отличные удои.
Адашев сплюнул. Ему, князю, лезли мысли о каких-то свиньях и коровах, когда Родина в опасности. И ведь это Ракшай приучил думать не только о ратных делах, но и о «народном», млять, хозяйстве. Целого министра сельского хозяйства завёл, которого Адашеву приходилось выслушивать и контролировать его работу.
— Ты, что плюёшься, Алексей Фёдорович? — вывел Адашева из задумчивости Орлов.
— Да, как тут не плеваться? Ежели они все поднимутся, Москве туго придётся.
— Думаешь Тверь и Новгород пойдут на Москву?
— Им другого хода нет. Кроме как на Москву идти, раз ляхи с ними. У тех мечта Москву разграбить.
— Так не дадим ведь! — пожал плечами Орлов. — Стены у нас крепкие. Зелье пороховое тоже. Ядра — бомбы.
— Мало бомб, Савелий Игнатьевич, — вздохнул Адашев. — К Азову уходят.
— Так пищалей винторезных, что на тысячу шагов бьют, достаточно. И воев. Городки военные полные, мы проверяли намедни. С Воротынским инс-пек-ти-ро-ва-ли. — Выговорил он трудное слово из государева словаря. — Не пустим в Москву.
— Да-а-а… В Москву их пускать нельзя. Боюсь, ткнутся они в наши стены и пойдут по городам и весям грабить, разорять и свои порядки устанавливать.
— Земщина поднимется.
— Да какая там земщина! Не знаешь, что ли, что волостели не отдают власть. Покорятся без сечи. Боюсь, оружье ляхи соберут и уйдут. Думаю, это их главная цель. Если мы нажмём, то побегут они прямиком назад, в Польшу. Но с нашими запасами пороха и оружия. Нельзя им давать гулять по России-матушке.
— Предлагаешь выступить?
— Предлагаю.
— На Новгород?
— Да.
— Так они может того и ждут. Мы на Новгород, а они сюда.
— А мы вернёмся.
Орлов внимательно посмотрел на Адашева.
— Как узнаем?
— Воротынский уже поставил задачу разведчикам и те сегодня выйдут в поиск под прикрытием. Ты тоже рассылай своих убогих, косых и хромых по дорогам. Мы собираем всё войско и выступаем на Новгород. Тверь отдавать никак не гоже.
Глава 2
Андрей Курбский думал: предать или не предать? И что такое предательство? Кого он предаёт? Этого царя он не понимал. Ивана, которому он присягал, которому служил и получал от него награды и любовь, он любил ответно. По-своему, конечно. Как можно до конца любить человека, от которого зависит, будешь ты завтра жить или нет? Этот же, незнамо откуда объявившийся «брат», ни в грош не ставил его, Курбского, всего себя положившего на подножье трона. Так же, впрочем, таким же неподобающим образом, новый царь обращался и с другими Рюриковичами. Ну, не то, что «ни во что не ставил», а относился без должного пиетета. А Андрей не привык к такому обращению. Пусть кто другой терпит, но не он!
