Андрей Посняков - Крестоносец
— Да что купцам-то на Танаевом озере делать? — махал руками Макс. — Это ж в стороне от дороги.
— Да-да, — округлив глаза, поддакивал Эгберт. — Я думаю, это не купцы, а соглядатаи русских.
— Ага, соглядатаи… с девками! Ладно, прямо с утра пошлю туда «копье»… даже два. Ночью все равно ничего не увидишь…
Устроенный переполох быстро сошел на нет, закончился… А поутру, как и обещал комтур, два «копья» — «чудины» и «эсты», «русские» находились в карауле — в полном боевом вооружении подались к Танаеву озеру… где и рыскали до обеда, после чего возвратились в бург не солоно хлебавши.
— Нет там никаких русских, — глухо грозился кто-то из бранденбуржцев. — И девок нет. Ноги только зря истоптали. Ну, Эгберт, гадина мелкая, это тебе так даром не пройдет!
Эгберта, конечно, избили, но не сильно — так, пару раз пнули слегка по ребрам, да расквасили нос. Максика, конечно, тронуть побоялись — все ж оруженосец комтура, а так бы досталось на орехи и ему, вне всяких сомнений.
А сразу после обеда, Ратников наконец-то смог выслушать Максима… относительно вчерашнего вечера.
— Значит, так… — парень откашлялся. — Вечером отсутствовали пятеро… Нет, многие, конечно, выходили — но шли к озеру, и возвращались уже через полчаса. А вот те пятеро…
— Короче, — Михаил усмехнулся. — Кажется, понимаю, о ком ты говоришь… Ну, ну, давай, интересно послушать!
— Итак, начнем, пожалуй, с отца Арнольда, — важно произнес Макс и тут же огляделся вокруг и понизил голос почти до шепота. — Знаете, дядь Миша, мне почему-то кажется, что это именно он!
— Когда кажется — креститься надо, знаешь такую пословицу? Так что отец Арнольд?
— Вот… у меня все записано, — Максик вытащил записную книжку и посмотрел на часы — и часы, и записная книжка, и даже фонарь — все это богатство оказалось в «УАЗике» и было немедленно прибрано Ратниковым, едва только машину водворили в амбар. Часы, правда, оказались со сломанным браслетом, но ходили вполне исправно — и это сейчас очень даже пригодилось.
— Отец Арнольд ушел — якобы в деревню, читать вечернюю мессу — в 17.45. — а вернулся в бург — ночью. Месса обычно заканчивается часам к девяти.
— Мог и в деревне задержаться. Дальше!
— Один бранденбуржец, Фридрих… ну, тот самый Фриц… тоже явился ближе к ночи… Так же в числе подозрительных эст Эйнар, Иван Судак и брат Герман, каштелян… Все они отсутствовали больше четырех часов — вполне достаточно, чтобы добраться до Танаева и обратно.
— Ну, брат каштелян наверняка по хозяйственным делам шастал, он, кстати, и предупреждал, что пойдет в деревню… А всех остальных надобно будет проверить… Этак осторожненько поговорить, выспросить… Справишься?
— Смогу, — подумав, убежденно кивнул Максим.
И доложил уже вечером.
Легче всего оказалось разговорить Ивана Судака — тот и не скрывал, что проверял поставленные переметы… Один, и специально подменился, остальные из его «копья» были в карауле.
А вот с остальными дело пошло куда труднее.
Эст Эйнар вообще не стал разговаривать, он вообще многословностью не отличался. Точно так же себя повел и обычно брехливый Фриц — все отшучивался, да и невозможно было спросить прямо — где был, да что делал?
— Ты ведь сам предупреждал, дядя Миша, чтоб осторожно…
— Предупреждал… — Ратников вдруг улыбнулся. — Да это сейчас и не очень важно, что там ты выспросил.
— То есть как это — не важно? — захлопал ресницами Макс. — А зачем же я тогда… зачем мы…
— А затем! Кто-то все же ходил к Танаеву… или не ходил… Мы выясним это наверняка через неделю!
— Через неделю?
— Да-да, именно так, друг мой!
На этот раз на Танаево озеро было послано трое свободных от смены кнехтов из «чудинского» копья — якобы для охраны засыпавших дорожные ямы крестьян. И с ними — Эгберт и Макс. Которые снова увидели «русских», едва отошли с дороги…
Прибежали, размахивая руками… молодец Эгберт — настоящий артист, Максим от него ничего подобного и не ждал:
— Эй! Эй! Русские!
— Да где? — кнехты схватились за копья.
— Там, там!!! У озера… Эгберта чуть не ранили!
— Да много их там?!
— Кажется, двое!
— Ха! Двое? А ну, пойдем, посмотрим.
— И еще — с десяток молодых дев.
— Ах, там еще и девы? Тогда бежим!
Никого, конечно, не поймали, мало того, даже не увидели. Бедолага Эгберт снова получил по шее…
К обеду вернулись в бург, доложили… А после полудня герр комтур с верным оруженосцем, прихватив с собой «русское копье», отправился объезжать дальние селения, как того и требовали дела службы.
По дороге разделились на части — одна, под командованием Ивана Судака — отправилась вдоль берега к югу, вторая — ею командовал Доброга — на север, по дальним деревням, ну а уж все ближние селенья взял на себя лично герр комтур с оруженосцем и Эгбертом. Ну, те места считались пока относительно безопасными…
Едва кнехты скрылись из виду, Ратников резко поворотил коня на лесную дорогу, пришпорил, обернулся:
— Устанете — скажете!
И поскакал. А Максик с Эгбертом бежали за ним пешком. Не то чтобы им не полагалось сейчас коней — могли бы и взять — просто всадники парни были те еще — запросто могли свалиться на всем скаку да сломать себе шеи! Так что пусть уж лучше пешком, тем более от поворота до Танаева озера всего ничего — километров семь-восемь.
Расположились таким образом, чтобы можно было рассмотреть две тропы — и ведущую к озеру с побережья, и ту, что шла от дороги.
— А если враги не появятся до темноты? — осмелился поинтересоваться Эгберт. — Что тогда? Может, приготовить факелы? Тут много смолистых сосен.
— Нет, — Ратников покачал головой. — Уж как-нибудь обойдемся и так…
Солнышко светило совсем по-летнему, было очень тепло, даже жарко, и Михаил незаметно уснул, а когда проснулся — был уже вечер.
Остальные караульщики, слава богу, не спали. Эгберт что-то негромко рассказывал Максику, а тот внимательно слушал, время от времени задавая вопросы.
— Об жизни своей говорит, — повернув голову, пояснил подросток — ага, заметил все ж таки, что начальство проснулось!
— О Любеке рассказывает…
— А в Уставе любекских стекольщиков записано так, — чуть прикрыв глаза, продолжал Эгберт, а Максик тихонечко переводил, впрочем, Ратников и без него понимал кое-что. — Всякий желающий самостоятельно заняться стекольным делом должен пользоваться славой человека, который, по своему поведению и искусству, достоин этого звания. И должен дважды заявить о своих притязаниях на это звание… и быть бюргером.
— Так ты заявлял?
— А ты слушай дальше, Максимус. Ведь в Уставе любекских стекольщиков также сказано, что каждый желающий стать мастером должен обладать свободным имуществом в десять любекских марок, доказать свое искусство и дать обед. А также, желающие стать самостоятельными мастерами должны внести двадцать четыре шиллинга панцирного взноса и еще восемь шиллингов на покупку свеч… Видишь — сколько всего? А я ведь даже еще не подмастерье, хотя давно должен был. Мастеру Фердингу выгоднее держать меня в учениках.
— И ни фига не платить, — невесело усмехнулся Макс.
— Да, так. Именно.
— А что такое панцирный взнос, Эгберт?
— Это, видишь ли, те деньги, что идут на…
— Тсс!!! — прислушавшись, глухо прошептал Ратников. — Тихо вы оба! Похоже, идет кто-то!
Все трое насторожились… и действительно, услыхали чьи-то торопливые шаги на той тропе, что вела с побережья, со стороны бурга. Шаги становились все ближе, трещали кусты, слышались даже приглушенные ругательства — тот, кто явился сюда, вовсе не затруднял себя и подобием конспирации, видать, не рассчитывал встретить здесь особенно любопытных…
Между тем уже сильно стемнело, и ночка надвигалась черная, пусть даже и ясная, звездная, да вот только месяц висел на небе тоненьким, едва заметным серпом.
— Подпустим ближе, — взволнованно прошептал Михаил. — В конец концов, нам бы его только увидеть, опознать…
— А если это незнакомец!
— Тогда будем хватать — я ж говорил уже…
— Смотрите, сворачивает!
Уже у самой воды возникла невысокая, в накинутом на плечи плаще с капюшоном, фигура. Остановилась у старой березы… послышался треск ветки… Ага — вот как они оставляют друг другу знак. Предупреждают, блин…
Так… подобраться чуть ближе…
— Поползли, парни!
Еще… еще… и — совсем немного… лишь бы раньше времени не ушел, обернулся…
«Апчхи!!!» — громко чихнул Эгберт.
Фигура в плаще дернулась, обернулась…
Ратников тут же включил фонарь… выхвативший из темноты искаженное страхом лицо…
Лицо брата Германа, каштеляна!
— Вот уж никогда б не подумал, — покачал головой Макс.
