Андрей Посняков - Корсар с Севера
— Совсем-совсем никого? Может, и спасся кто?
— Может, и спасся. Только тех, кто спасся, татары сразу похватали — и в рабство. Так что ежели спасся твой Гриша — так, не иначе, у татар он.
— У татар… — Ульянка вздохнула.
— Ну и что же, что у татар? — встряла Настена. — Их всяко выкупить можно — и Гришу, и Олега Иваныча. Только знать бы точно… Вот что. Скажи-ка, Нифонтий, а как бы вызнать, в полоне наши аль нет?
Нифонтий почесал бороденку. Криком подозвал одноглазого поводыря, пошептался с ним о чем-то…
— Говорят, Аксай-бек под Алексином большой полон взял, — отпустив проводника, сообщил Нифонтий. — Человек он у татар не последний. Кроме Аксай-бека, еще были отряды Каюм-хана и Адыгея-мурзы. Это — кто поважнее, ну а всякой шушеры татарской — без числа. Впрочем, шушера все одно полонянников в общий счет предъявить должна, для дележу справедливого.
Настена вздохнула:
— Как ты сказал-то, Нифонтий? Кабум-кан? Тьфу, не запомним имен их богомерзких… Ульянка, сбегай-ка домой за писалом да берестою.
— Да зачем же бегать, тетя Настена? Нешто не запомнить? Аксай-бек, Каюм-хан и Адыгей-мурза. Проще простого. Только одни мы ничего не вызнаем. Идем-ка к Софье-боярыне!
— Ой! Вот так и запросто — к боярыне? Чай, не званы.
— Пошли, пошли… Уж она обрадуется! И что делать — сообразит, подскажет.
— Ну ладно, пойдем. Только я к боярыне заходить не буду, на улице постою, у ограды.
…К концу месяца боярыня Софья получила первые известия через знакомых поволжских купцов. По всем приметам — здоровый светлобородый мужчина с родинкой на щеке и синеглазый отрок — оказались в полоне Аксай-бека. Ни у Каюм-хана, ни у Адыгея-мурзы людей с подобными приметами не было. А отрок и мужчина с родинкой были сразу же уведены в Кафу на продажу торговым представителем бека Аттамиром-мирзой.
— Так что ищите своих родичей в Константинополе, — тряхнул крашенной охрой бородой купец. — Из Кафы туда — прямая дорога. Если живы — выкупите. Но деньги готовьте немалые!
— Да что деньги… Уверенности нет, вот что худо. Кабы наверняка знать, что они там. А то ведь Константинополь — не близкий свет.
— Что ж… И то узнать можно. Только не сразу. — Купец бросил хитрый взгляд.
Боярыня вытащила из калиты золотой рейнский гульден, мгновенно исчезнувший в складках халата торговца.
— За скорые вести получишь столько же. Только смотри не обмани, для тебя же хуже будет.
— Что ты, любезная госпожа! Испокон веков мы, Кабеевы, в Новгороде торговали честно и славно. И отец мой, и дед, и…
— Короче, жду вестей! — оборвала боярыня. — И чем скорее — тем лучше… И дороже!
Дороже — это хорошо… Был у купца в Кафе давний знакомец, Хамид аль-Гариб, купец из Леванта… Только жив ли, старый бродяга? Если жив — дело сладится.
Сев в возок, Софья велела ехать с Торга домой, на Прусскую. Рысью понеслись холеные кони, колеса запрыгали на стыках дубовых уличных плашек. Прямо в глаза боярыне сверкнуло, отразившись в куполе Софийского храма, солнце. Прямо в глаза, полные слез и боли.
Подземная тюрьма султана представляла собой глубокую земляную яму, накрытую круглой крышкой из крепких толстых досок. В середине крышки небольшое отверстие, через которое раз в день или два опускали вниз сухари и воду. Сквозь это отверстие и проникал в яму тусклый далекий свет. Вокруг страшная вонь, от которой у Олега Иваныча сперва даже сперло дыхание. Но потом ничего, привык и не обращал больше внимания. Соседи по несчастью были разными. Полуголые, буйные, заросшие волосами дервиши, время от времени бросающиеся в неосторожно приблизившихся к отверстию в крышке стражников калом. Тихие, забитые крестьяне, брошенные сюда за неуплату налогов. Армянские купцы, чем-то не угодившие султану. Старик-еврей, вся вина которого заключалась в кредитовании одного из османлы-бейлербеев, который, по здравому размышлению, решил сгноить старика в тюрьме и не платить никаких долгов. Два рыночных вора-карманника — молодые парни, и в тюрьме не потерявшие присутствия духа и бесшабашной веселости. Олегу Иванычу они нравились больше других, жаль, язык он почти не знал, а то бы тоже посмеялся над историями, которые в изобилии рассказывал один из воров. Судя по тому, как ржал его напарник, истории очень смешные. Настолько, что даже на губах старика-еврея появлялась иногда слабая улыбка. Хихикали и купцы, и крестьяне. Только дервиши были заняты более важным делом — молились и выли. Ужас, до чего достал этот вой! Дать им всем по башке, что ли?
Впрочем, не так уж и долго Олег Иваныч наслаждался их обществом. Не прошло и недели, как стражники кинули вниз веревку и громко выкрикнули:
— Ялныз Эфе!
Олег Иваныч подошел к веревке, поплевал на руки…
— Ялныз Эфе! — услышал он вдруг восхищенный шепот, видно, слава о его победе над задавакой Эфрузом разнеслась не только по одному Ускюдару.
Олег Иваныч обернулся — шептал один из парней-воров, — подмигнул и ловко вскарабкался вверх по веревке.
Наверху ему надели на шею и руки тяжелое деревянное ярмо и толкнули в спину — иди, мол. Судя по палящему солнцу, время было — к обеду. Его вывели за окружавшую земляную яму стену, усадили в арбу. Повезли куда-то по городу. По кривым и горбатым улочкам, вдоль глухих оград и белокаменных античных портиков.
Синело над городом высокое безоблачное небо, теплый ветер приносил с Босфора соленую морскую взвесь, где-то впереди, за кирпичными строениями, в окружении минаретов величественно возвышался древний православный храм Святой Софии, построенный когда-то по приказу великого императора Юстиниана, а ныне превращенный в мечеть Айя София. Улочки становились шире, но и народу заметно прибавилось — идущие впереди воины расчищали путь копьями.
Не нравилась Олегу Иванычу эдакая забота. И арба эта не нравилась, и ярмо. Он бы предпочел сам путешествовать, пешком, безо всяких украшений на шее. Интересно, куда и зачем его везут? Ну, насчет «куда» — пес его знает, да и не особенно сейчас важно. А вот насчет «зачем»… Наверняка не за тем, чтобы торжественно вручить орден Дружбы или золотую звезду Героя Социалистического Труда.
Впереди посветлело, и, свернув меж двумя раскидистыми олеандрами, арба в окружении вооруженных копьями янычар выехала на небольшую площадь. Слева возвышалась башня из светло-серого кирпича, справа — приземистое здание, похожее на провинциальный железнодорожный вокзал в каких-нибудь провинциальных городках: грязно-желтое, с зубцами, выступами и красной черепичной крышей. Между башней и зданием находился деревянный помост, вокруг которого с явным нетерпением толпились многочисленные зеваки. И зачем они все здесь собрались? Уж, конечно, не на концерт группы «Король и Шут»!
Нехорошее предчувствие закралось вдруг в душу Олега Иваныча. Впрочем, нельзя сказать, что вдруг. Давно, давно закралось. В принципе, Олег чего-то такого и ждал. Правда, не думал, что так скоро…
На помосте перед кучкой прибывших до Олега товарищей по несчастью прохаживался здоровенный детина в черном платье и такого же цвета чалме, с устрашающего вида саблей в руках. Время от времени детина посматривал в толпу и размахивал саблей — толпа ревела от восторга.
Ишь, шпагоглотатель-самоучка!
С Олега Иваныча, как и со всех взошедших на помост до него, наконец сняли ярмо. Поистине — добрые люди! Руки, правда, связать не забыли, даже ноги зачем-то спутали, так, чтоб лишь чуть-чуть можно было передвигаться.
Из похожего на провинциальный вокзал дома степенно вышли трое старцев с самими гнусными лицами. Олег Иваныч, увидя их, даже развеселился: совсем как знаменитые сталинские «тройки» — районный прокурор, начальник местного отдела НКВД и первый секретарь райкома партии. Пламенный привет партийным товарищам от врагов народа!
Старички махнули рукой палачу.
Тот схватил ближайшую жертву, шмякнул на специально приготовленную колоду… Вжжж!!! Взмахнул саблей… Головенка по помосту покатилась, подпрыгивая, обдавая скопившихся перед эшафотом людей кровавыми брызгами. Те и рады, вот уроды-то!
Скоро и Олега Иваныча очередь!
Вообще-то в такие минуты полагается думать о главном. О том самом важном, что ты совершил в жизни. О том, чего совершить не успел, и, если бы не… Ни о чем таком не думал Олег Иваныч. Смех его разбирал, спасу нет! Понимал, что всю картину казни портит, а ничего с собой поделать не мог — пробило на хохот, словно тринадцатилетнего подростка после хорошего косяка «дури». От смеха аж закашлялся, сердечный.
Сам палач подошел, по спине похлопал — не задохнись, мол, раньше времени.
Олег Иваныч его даже поблагодарил, спасибо, мол, большое, славный работник сабли. А что, уже моя очередь подошла, да? Неужели никто больше передо мною не занимал? Нет, да? Ах, жаль, жаль, а то б я уступил, конечно, как вежливый человек… Мужчина! Вы, вы, который в красной рубахе! Хотите — вас вперед пропущу? Не хотите? Ну, как хотите… Молодой человек, куда тут у вас голову обычно кладут? А последнее желание, часом, не выполняете? Не понимаешь меня? Жаль. Очень жаль. Вот ведь судьба — перед смертью и поговорить не с кем!
