Санька-умник 3 (СИ) - Куковякин Сергей Анатольевич

Этот вопрос, про ловлю бабочек, мы с академиком Вершининым уже обговаривали. Для производства препарата в промышленных масштабах их требовалось ой как много.

Кто может их столько наловить?

Привлечь китайское население?

Это моментально вызовет повышенное внимание нежелательных лиц.

А для чего китайцы бабочек ловят?

Что они из них собираются делать?

За океаном не дурачки сидят, клубочки тайн они хорошо умеют разматывать. Не только мы у них военные и прочие секреты выведываем, они тоже этим занимаются.

Утекут сведения о препарате к ним не успеешь и глазом моргнуть.

Надо сказать, что кроме Китая эта бабочка и в других местах над землей порхает. Не только здесь, вблизи границы с Кореей её можно наловить. Вот и потеряем мы монополию на чудо-препарат…

— Александр, ты в Китае пока делай, что мы запланировали, а я здесь со смежниками поработаю, — напутствовал меня академик Вершинин перед возвращением на место моей службы.

Всем знать это не положено, но в Томске военной медициной многие плотненько занимаются. Тссс… Вы ничего не об этом не ведаете!

— Мы тут попробуем над формулой твоего препарата поколдовать. — академик улыбнулся. Сейчас он часто улыбался — его здоровье пошло на поправку. А всего-то и нужно было — пять капель бабочковой настойки в день независимо от приема пищи.

Да, как тут не вспомнишь Михайлу нашего, Ломоносова… Его высказывание, что широко простирает химия руки свои в дела человеческие…

Везде простирает.

Каждую минуточку и в каждую щелочку.

Химик дает жизнь медикаменту… Это уже — Эрнест Фурно, но всё равно сказано верно.

Глава 31

Глава 31 Студент

Мир не без добрых людей.

Если надо, то — можно.

Что там ещё народная мудрость глаголет?

Да, много чего…

Академик Вершинин был удивлен, что я не имею высшего образования.

Да, я — фельдшер, всего лишь фельдшер. Не врач.

А, почему — капитан?

Ну, так уж получилось.

Я рассказал Николаю Васильевичу о своей складско-фармацевтической деятельности.

— Вам надо дальше учиться.

Академик даже по столу ладонью хлопнул. Припечатал своё решение.

Надо. Такие мысли и даже поползновения у меня уже были. Но, то одно, то другое мешало. Да нет, не одно и другое, а война. Вернее — войны. То — одна, то — другая.

В Томске, когда я туда попал, имелся медицинский институт. В нем — фармацевтический факультет, открытый приказом Всесоюзного комитета по делам высшей школы при СНК СССР 9 сентября 1941 года.

Тогда, в сорок первом, на 75 выделенных на первый курс мест удалось набрать только 35 человек, из которых диплом провизора в 1944 году получили лишь 9 выпускников… Война! Опять война помешала советским людям учиться.

Догадайтесь с одного раза, кто закладывал основы томской фармацевтической высшей школы? Да, верно — академик Николай Васильевич Вершинин.

Он и порешал с руководством медицинского института щекотливый вопрос о моем зачислении задним числом в число студентов фармацевтического факультета. Можно сказать, поставил перед фактом Дегтярева Михаила Михайловича, декана вышеназванного факультета.

Кстати, свободные места на факультете имелись. Да и не одно.

— Надо, Михаил, надо. Тут — государственный интерес.

Какой, академик Дегтяреву не объяснил, а только голову к потолку задрал и на сей сурово глянул.

— Понял? — налюбовавшись на потолок, Николай Васильевич перевел глаза на декана.

— Понял…

— Организуй комиссию. Надо его немного поспрашивать и всё как надо оформить.

А, что, так — можно?

Можно. Если исключительно в государственных интересах.

Так что из Томска в Китай я летел со студенческим билетом и зачетной книжкой в кармане. Кстати, в ней некоторые графы были уже заполнены. Что-то мне перезачли, учитывая моё фельдшерское образование, что-то я сам сдал.

Ничего удивительного. Доктор наук я или хрен на палке?

Была составлена для меня даже индивидуальная программа обучения. Так что сейчас в Китае, кроме полевого испытания бабочковой настойки, я ещё и в свободное время учебники штудировал. Те, которые мне были выданы в библиотеке Томского медицинского института.

Короче — покатило мне. Повернулась ко мне лицом фортуна, а не каким-то другим местом.

22 апреля пятьдесят первого войска северных корейцев вместе с китайскими добровольцами предприняли мощное контрнаступление. То, о котором мне Кожедуб проболтался. Вернее — намекнул ненароком.

Первый, главный, удар друзьями СССР был нанесён на западном секторе фронта, а два вспомогательных — в центре и на востоке. Северяне прорвали линию войск ООН, расчленили американские силы на изолированные группировки и устремились к Сеулу.

На направлении главного удара оказалась занимавшая позицию по реке Имджинган 29-я британская бригада. Потеряв в сражении более четверти своего личного состава, бригада была вынуждена отступить.

Всего же в ходе данного наступления с 22 по 29 апреля 1951 года было ранено и взято в плен до двадцати тысяч солдат и офицеров американских и южнокорейских войск. Сколько убито — точно не известно. Потери китайских сил составили свыше семидесяти тысяч человек.

У китайских добровольцев были только винтовки, пулемёты, ручные гранаты и миномёты. Против несравненно более хорошо укомплектованной вооружением американской армии они использовали ту же старую тактику, которую применяли против националистов во время своей гражданской войны 1946–1949 годов.

Китайцы нападали преимущественно ночью, причём выбирали для нападения военные формирования противника поменьше — роту или взвод — после чего и атаковали, используя своё подавляющее численное превосходство.

Обычно, нападавшие разделялись на несколько групп численностью от пятидесяти до двухсот человек. Пока одна часть нападавших отрезала пути отступления, другие согласованными усилиями атаковали с фронта и флангов. Атаки продолжались до тех пор, пока защищавшиеся не были разбиты или пленены. Затем китайцы перемещались на открытый фланг врага, ближе к следующему взводу, и повторяли свою тактику. Этим и объяснялись их большие потери.

Наши лётчики во всем этом тоже негласно поучаствовали. Причем, мои «подопытные».

— Если собьют — сразу стреляйтесь.

Товарищ Крылов поднёс вытянутый указательный палец к своему виску.

— В плен никто не должен попасть. Нет нас здесь. Поняли?

Моя десятка синхронно кивнула.

— Точно, поняли? — повторил для верности Кожедуб.

— Поняли, поняли, — раздалось в ответ.

Стреляться никому не пришлось. Созданный мною препарат работал прекрасно.

Глава 32

Глава 32 Синтез препарата затормозился

Пятьдесят первый год в апреле не завершился. За ним последовали май, июнь, июль…

Бабочковая настойка у меня закончилась. Вся, до последней капельки. Нечего больше было соколам Кожедуба-Крылова дать.

— Что, больше нет? — в который уже раз слышал я от Ивана Никитовича.

— Нет. — развел я руками.

— Совсем нет? — прищурился Кожедуб.

— Совсем. — что мне его обманывать…

— Может, ещё сделаешь? — в словах летчика просквозила надежда.

Сделаешь…

Я бы сделал, но мне это было строго запрещено.

Настойку засекретили.

В мае я снова побывал в Томске. Передал академику Вершинину свои записи, которые вел в процессе полевого испытания своего препарата.

— Хорошо, очень хорошо… — Николай Васильевич перелистывал лист за листом. — Просто замечательно…

Кстати, а очки его где?

Что, моя бабочковая настойка и остроту зрения ещё улучшает? Совсем, получается, какой-то универсальный препарат! Просто чудесное молодильное яблочко!

Да, академик сейчас выглядел просто прекрасно.

Это дела у томских фармакологов двигались не очень. Не получалось у них синтезировать то, что мать-природа создала.