Нищий барин (СИ) - Иванов Дмитрий

— А ты герой, Лёшка! Вот уж не думал, что из тебя такой храбрый юноша вырастет, — жмёт мне руку, очевидно, знакомый со мной полицмейстер. — Ведь в гимназии две беды были — ты да Акакий!

— А много у вас людей? — оглядываю я двор полицейского участка, где вовсю хозяйничают пожарные, заливая остатки огня.

Память молчит, но мне молчать не стоит, надо что-то ответить важному дяде, который по факту и спас каторжников.

— Немало… я сам, секретарь мой Прошка, ещё есть брандмейстер, зараза ленивая! Погнать его со службы бы, да нельзя — племянник он мне! Ну, парочка частных приставов, восемь квартальных надзирателей, писари… Почти два десятка народу наберется! Так и город у нас немаленький, — почти хвастается важный чин, оглядывая, то что натворил огонь.

— Да, так и забот у вас полон рот! — подхалимски поддакиваю я, прикидывая, как побыстрее удрать в гостиницу, а то ляпну ещё что-нибудь не то!

— И не говори! Хотел вот спектаклю смотреть идти, а теперь куда? А без моего одобрения, постановку зрителям не покажут! Хорошо хоть императорский театр уехал после войны. Но балетмейстер Большого театра, Глушковский, до сих пор мне на тезоименитство поздравления шлёт. Я же тоже Адам, и у нас именины в один день! Он в моём доме жил во время войны, когда хранцуз Москву занял.

Фамилия эта мне не знакома, но делаю зарубку в голове, что Большой театр уже существует. Надо бы проветриться как-нибудь в столицу. На балерин посмотреть, например!

Меня отпускают и мы возвращаемся в наш отель. К моему удивлению, старосты там не оказалось. Как и кареты. Это как же нам теперь домой вернуться? Средства передвижения-то нет. Один конь остался. Но нас трое, да и скакать на лошади — то ещё удовольствие. Вспоминаю, что вчера сам же дал своему крепостному команду уезжать, и матерюсь про себя, что приказ отменить не успел. Очень уж я был расстроен предстоящей дуэлью, а мой староста и не думал спорить: барин сказал ехать — он и уехал, ещё и покупки наши прихватил. С одной стороны, он поступил как положено, не нарушив приказа. С другой — такую свинью нам подложил! Ладно, надо быстро придумать, что делать дальше. Идти в каретные мастерские, что я тут рядом видел? Или сначала все же к доктору?

К местному лекарю мы всё равно сходили — надо же было зафиксировать тот факт, что я не трус и, получив травму в результате геройства на пожаре, стреляться никак не могу. И да, отмазка прокатила! Секунданты потолковали промеж себя и договорились о переносе, а то и вовсе об отмене дуэли! Как уж Грачев решит.

Утром следующего дня я, довольный собой и исходом этой истории, отправился домой.

Итак, движемся мы на своей бричке, купленной у Мурзы по сходной цене. Нас трое: я, мой друг-попаданец, и Владимир — новый наёмник и ветеран-инвалид. Помню ещё со школы, что многие русские классики описывали бричку как крайне шумный вид транспорта. Бричка Льва Толстого, например, «подпрыгивала», у Шолохова она «гремела» или «громыхала», а Александр Серафимович писал, что «за ней катилось нетерпимо знойно-звенящее дребезжание». Моё же свежеприобретённое средство передвижения делало всё это одновременно. Всякий раз, как мы попадали на кочку или в ямку бричка вздрагивала, а при движении по камням или колдобинам издавала такой треск, будто вот-вот развалится.

Расположились в бричке мы с трудом. Я и Владимир устроились в крытой задней её части, где, тьфу-тьфу, от дождя хоть какая-то защита была. Удачное приобретение: пусть бричка и рассыпается на ходу, зато крыша имеется! А вот бедному Тимохе повезло меньше — он сидел впереди на козлах, под открытым небом, и терпел ливень, костеря всё, что можно, — начиная с непогоды и заканчивая старостой, что оставил нас без транспорта.

Из минусов моего «мерседеса» — цена: пришлось раскошелиться на приличные триста семьдесят рублей. И полное отсутствие места для багажа. Всё нехитрое имущество Владимира — шинель и пару мешков — закрепили верёвками за нашими сиденьями, отчего всю дорогу бывший военный то и дело выглядывал из брички, проверяя, не обронили ли по дороге его скромный скарб.

С Мурзой я договорился об удобной рассрочке до конца года — сумма немалая, но платёж мне разбили на части. Цен я не знаю, однако, не думаю, что Мурза мог бы надуть сына своего старого друга.

То ли конь наш был слишком плох, то ли бричка слишком потрёпанная, но до деревни мы тащились больше десяти часов. Честно говоря, ещё повезло, что не заблудились — навигаторов-то никаких нет, а дорогу эту мы с Тимохой всего один раз проезжали. Хотя, если честно, я тогда всю дорогу в Кострому проспал, так что как добраться обратно, не имел ни малейшего понятия.

По расстоянию от города до имения выходит примерно километров пятьдесят, но местные в таких единицах ничего не измеряют — ни километры, ни килограммы тут не в ходу. Впрочем, уверен, что вся эта задержка скорее от скотского умения Тимохи управлять лошадью, а не от слабости нашего коня. Ещё и нытьём своим надоел. Владимир слушает и удивляется, но помалкивает, не вникая в особенности наших с кучером отношений.

— Барин! Живой! — воскликнула Матрёна, не веря своим глазам.

На щеках её ещё блестели остатки слёз, но, увидев отставника Владимира, она вдруг смутилась, выпрямилась и зачем-то начала приглаживать волосы рукой, украдкой бросая взгляды в его сторону.

— А что, сомнения были? — искренне удивился я.

— Да как же, барин! — с горячностью заговорила она. — Староста наш, Иван Митрофанович, вчерась сказал, будто застрелили тебя на дуэли. Вот мы все и гадаем, кому имение твоё отойдёт, коли родни у тебя немного…

Матрёна замялась, но глаза её светились неподдельной радостью.

— Слухи о моей смерти оказались сильно преувеличены! — говорю строго, стараясь не подать виду, что меня тронули эти искренние переживания кухарки о моей судьбе. — Так! Собирай еду на стол! Устал как собака!

Глава 16

Матрёна заулыбалась ещё шире, одёрнула передник и мгновенно развернулась к кухне.

— Барин, мне с тобой? — угодливо засуетился Тимоха.

— Нет, иди к старосте, пусть тот покупки наши привезёт на двор. А ты, Владимир, заходи, — вежливо обращаюсь я к новому жильцу своего села.

Владимир, чуть наклонив голову, коротко кивнул. Сдержанный, серьёзный, он все это время стоял у входа по стойке смирно.

— Ох, не готовили, нет ничего… — искренне сокрушалась по дороге на кухню Матрёна, не забыв при этом ещё раз бросить заинтересованный взгляд на нового гостя.

Насчёт «нет ничего» моя прислуга соврала! Нам налили наваристых щей с говядиной, принесли гору пирожков с рыбой и смесью варёных яиц, лука, и ещё какой-то травы. Вполне приемлемые, кстати. Бутыль вина радовала взор искусной чеканкой на стекле и объемом литра в два! Рядом с ней скромно примостились сыр, творог, мёд и тонко нарезанный окорок. Если это «нечего», то не представляю, что такое «пир» в понимании моей кухарки⁈

Не успел я доесть обед, как прибыл Митрофанович, прикатив во двор телегу с моими покупками. Вот хитрец! Мог бы все сразу Матрёне отдать, так нет же — припрятал, видимо, рассчитывая, что когда меня грохнут, о покупках никто и не спросит. Как он думал уговорить пройдоху кучера хранить молчание, не представляю. Однако каялся староста так искренне, что я решил пока обойтись без выводов и порицаний.

Тимоху пришлось всё-таки покормить, уж больно жалостливо тот глядел на стол, уставленный яствами.

Разбираю покупки. И хоть денег у меня было немного, но кое-что я купил. Одним из самых ценных приобретений стала книга о нашем уезде ценою в три рубля серебром. Вернее, это и не книга вовсе, а брошюра, издаваемая Дворянским Собранием. Из неё выяснилось, что уезд наш называется «Буйским», и самый ближайший крупный населённый пункт — это имение Молвитино, принадлежащее помещику Яшкину. Интересный момент: в этом Молвитино, по данным брошюры, проживает даже больше народу, чем в уездном центре с неожиданным названием «Буй».

От Мурзы я успел узнать, что Буй — городок совсем небольшой, домов тут от силы две-три сотни, так что название «уездный центр» звучит почти издевательски. Зато Молвитино, ранее принадлежавшее князьям Мещерским, оказалось знаменито своими ремесленными мастерскими и крупной ярмаркой рабочих лошадей, проводимой здесь регулярно. Впрочем, местные на этих ярмарках продают лошадей для работы, а не для передвижения, так что правильно я сделал, что отправился в Кострому. Мурза был прав, когда незаслуженно хвалил меня за это решение.