Павел Клюкин - Гибель химеры (Тайная история Погорынья)
— Собаки после такой грозы, боюсь, след не возьмут, — подал из угла голос Стерв. — Надо ли их брать?
— Все равно бери, пригодятся, след не след, а чужой запах смогут почуять да о засаде предупредить. Все, разговоры закончены, — прихлопнул Алексей ладонью по столешнице. — Дела не ждут! За работу, други!
— Дядька Бурей! Дядька Бурей! — выскочившая из своей горенки полуодетая Юлька яростно теребила обозного старшину за промокший рукав. — Да что случилось-то? С чего все всполошились?
— Иди досыпай, Ягодка! — видно было, что тот не был расположен вступать в долгие разговоры. — Не девичьего ума это дело.
— А я хуже последнего отрока Младшей Стражи что ли? Вон даже Прошке сказали — побежал псов собирать для похода. А мне… никто ничего, как нет меня. Мишка и тот… — на глазах юной лекарки заблестели слезы.
— Ох, и хитра же ты, знаешь ведь, что не могу я спокойно на твои слезы глядеть, — Бурей попытался изобразить на лице улыбку. Получилось это у него неважно, но Юлька, занятая своими мыслями, не обратила на его гримасы никакого внимания.
— Так расскажи, в чем тут такая срочность и тайность, что ты ночью, в грозу, сюда прискакал? И еще хочу спросить у тебя, — девушка, специально оглянулась, чтобы убедиться, что никто из посторонних их не слышит. И хотя никого не было, все же понизила голос почти до шепота, — про Волчка. Ты так и не рассказал в прошлый раз — откуда он взялся.
Избавиться от юной лекарки, впившейся в него как клещ, было почти невозможно и Бурей со вздохом капитулировал:
— Ладно, Ягодка. Пошли, я пока в сухое, что у Немого взял, переодеваться буду, тебе кое-что и расскажу.
— А тогда пошли ко мне. Там и не услышит никто, да я всю твою одежу приберу и с утра сушиться вывешу. Пойдем, а?
— Ну что с тобой поделаешь? Пошли.
Первые несколько минут — пока Юлька вздувала в своей горенке лучину и искала чистый рушник для утирания, а Бурей, в свою очередь, стаскивал с себя мокрую сряду, оба молчали. Наконец, девушка не выдержала:
— Ну, не тяни, что случилось-то?
— Тати неведомые на усадьбу Игната напали. Жив, Игнат со своими, аль нет, неведомо. Но Корней с ратниками, кого быстро собрал, еще вечером к ним на помощь выступил. И Алексею с Михайлой велел с опричниками к игнатовой усадьбе на подмогу идти.
— Что ж за тати такие, откуда взялись? А Мишаня еще от ран не оправился как следует… Ты пригляди за ним, дядька Бурей! Христом-Богом молю!
— Не отрок ведь он уже, а воин опоясанный! Или может я его за ручку водить должен?!
— Ну, хочешь, я перед тобой на колени встану? Ведь я… ведь он… Ведь люблю я его… и не жить мне на белом свете, если с ним… что худое… — захлебнулась рыданиями юная лекарка.
— Что ты, что ты, Ягодка! — Бурей с трудом поднял обхватившую его колени девушку. — Полно убиваться, ведь не на казнь же он едет. За ради тебя и я за ним присмотрю, да и Алексей, чую, тоже без догляда не оставит. Уж будь уверена.
Он насильно усадил все еще всхлипывающую Юльку на скамью, а сам, как был — в одних портах, отошел к своей одеже и начал сосредоточенно рыться в мокрых тряпках, что-то тихо бормоча себе под нос. Наконец искомое было найдено.
— Вот, погляди лучше, Ягодка, какой я подарок тебе привез! — в его громадной лапище, казалось, совсем утонула маленькая ладанка на тоненькой серебряной цепочке.
— Мне отче Михаил совет дал. Для тебя такой… оберег достать на день ангела. Правда, в прошлую седьмицу не смог привезти. Гляди, это святитель Пан… — тут он запнулся и наморщил лоб, вспоминая трудное иноземное имя, — … тилимон. Он небесный заступник и лекарей и воинов разом. Сказывают, молитва ему и в бою, и в болезни помогает. Держи.
— Спасибо. И за подарок, и за обещание, — девушка робко улыбнулась сквозь еще не просохшие слезы и несмело погладила обозного старшину по заросшей густым темным волосом руке. — А еще, ты мне про Волчка рассказать обещался.
— А что про него говорить, коли я и сам почти ничего не знаю? — расхаживая туда-сюда Бурей натягивал на себя сухую сряду и медленно, напряженно морща лоб и вспоминая подробности минувшего похода, рассказывал. — Как проходили мы за Болотом через брошенную деревню, там я его и нашел. Сперва думал, что он просто с перепугу в звериную клеть схоронился. А после гляжу — совсем в другом тут дело — он по-человечьи ни слова вымолвить не может. Вот и решил тебе показать сию диковинку.
— О, — отмотнул он головой на звук трубы, пробившийся в горенку. — Трубят. Пора отправляться. А об остальном, даст Бог, после поговорим.
— Помни, что ты мне обещал!!! — уже в спину уходящему отчаянно прокричала Юлька. Казалось, крик отнял у нее последние силы — повалившись на лежанку, девушка судорожно всхлипнула и снова дала волю слезам.
— Матерь Божья и все святые угодники, — шептала она, прижимая к груди подаренную ладанку, — пусть ОН вернется живой, я все, что ни прикажете сделаю, пусть только живой вернется.
А со двора Академии неспешно уходили в предрассветные сумерки оборуженные десятки всадников.
Глава 2. Вторая половина августа — середина сентября 1125 года
Гости задержались у Ольгимунта почти на две седьмицы. Сперва Снорри недоумевал, почему Тороп не спешит уговорить кунигаса собрать дружину и выступить побыстрее. Но, посовещавшись с опытным в подобных делах Руальдом, уразумел в чем дело. Основной их задачей было не просто заполучить союзную дружину, а точно рассчитать время и нанести выверенный удар именно тогда, когда к действиям будет готова и дружина Журавля. Зная, что толку от оставшихся в крепости будет немного, Руальд предполагал, что основную надежду в этом деле следует возлагать на лодейную рать. А ее возвращение ожидалось примерно через месяц.
Тороп, к которому Снорри с Руальдом на третий вечер подступили с прямыми расспросами, только загадочно хмыкнул и ответил, что Хозяину не надо объяснять, с какого конца за меч следует держаться — будут, мол, им и еще подручные силы. А пока следует почтить гостеприимных хозяев, выказывая им самое дружественное отношение. При этом он выразительно посмотрел на Снорри, как бы давая понять, чья именно это непосредственная забота. Скальд, смекнув, что от него требуется, понятливо кивнул.
На следующий день Тороп, взяв с собой двоих ратников для охраны, отправился по своим загадочным делам, по обыкновению не сказав куда. После его отъезда на первый план выступил Снорри. Он ПЕЛ и СЛАГАЛ, купался в лучах поэтической славы и отдавал должное напиткам. Руальд вспоминал былые деяния и свершения. Оба красочно расписывали обширные перспективы обретения славы и достояния в грядущем походе. Ольгимунт с нескрываемым интересом и явным удовольствием слушал саги и висы Снорри и с неменьшим — отдавал должное привезённому посланцами мёду и вину. В общем, как сказали бы в далеком XXI веке «установилась теплая атмосфера дружеского взаимопонимания и взаимоотдачи взаимного уважения». Проще говоря, имела место быть грандиозная торжественная пьянка. К исходу седьмицы ольгимунтова дружина была вполне воодушевлена и готова выступать по слову кунигаса, о чем Маргер и заявил вернувшемуся через несколько дней Торопу:
— Чего сидим?! Мои удальцы ждут только знака, все три лойвы готовы. Или мы здесь мед-пиво пить собрались?
— Пойми, Маргер, — говоря эти слова, Тороп смотрел, в основном, на Ольгимунта, как бы подчеркивая, что все сказанное им относится, в первую очередь, к старшему брату, — сейчас еще рано. Хлеб в полях до конца не убран, торга осеннего еще не было, на хорошую добычу рассчитывать не приходится. Раньше вельева дня[4] нападать совсем не резон.
— Он прав, брат, — согласно кивнул головой Ольгимунт. — Торопиться в таком деле — только гневить Лайму[5]. И, главное, лучше всего, если ты будешь возвращаться уже по стылой воде. Потому как перед ледоставом ни один враг не рискнет пуститься за тобой в погоню.
— Значит, решено? Выступаете через месяц. А нам еще предстоит многое вызнать во вражеских владениях. Через сорок дней, считая с сегодняшнего, мы будем ждать Маргера с дружиной на Коробьевом острове.
Конец августа. Окрестности Яруги.Еремей осторожно шел по лесной тропинке, напряженно всматриваясь и вслушиваясь в окружающий лес. Дойдя до приметной полянки он еще раз огляделся и засвистел иволгой. Мелодичное «флю-тиу-лиу» несколько раз пронеслось над лесом. В отдалении послышалось резкое «цит-цит» поползня и немного погодя на другом конце полянки появился невысокий человек в поношенном зипуне неопределенного серо-бурого цвета.
— Здрав будь, отче! — почтительно склонился Еремей. — И тебе того же, брат мой во Христе Иеремий! — отозвался тот, сотворив крестное знамение. — Какие новости у тебя в селище и все ли спокойно?
