Алексей Кулаков - Великий князь
– Дарю.
Ленивый спор двух опытных рубак прервал царевич, без какой-либо жалости расставшийся с полуметровыми шедеврами пистолестроения. А дальнейшему его продолжению помешал один из чернокафтанников, коротко шепнувший что-то моментально насторожившемуся сотнику.
– Гхм. Димитрий Иванович. Как бы твой гость не того… ненароком… не подох.
Перекинув ружье подручнику, тут же принявшемуся его заряжать, тринадцатилетний тверской князь обернулся в сторону боярича Бороздина, вот уже две недели как благополучно излечившегося от врожденного слабоумия. На диво быстро освоившись в гостях, сей юноша начал потихоньку шалить, как бы невзначай хватая теремных челядинок за разные интересные места. Ладно бы только их, но ведь он и на верховую челядинку заглядывался – причем один раз сделал это прямо при ее господине. После чего сластолюбивому бояричу тут же прописали воинские упражнения, прикрепив аж четырех надсмотрщиков с нагайками… кхм, то есть наставников. Под их присмотром бедный Егорушка с самого раннего утра и до позднего вечера бегал, прыгал и даже ползал, махал деревянным клинком, бердышом и вполне себе настоящей рогатиной… Тупой, правда, зато с тяжеленным наконечником. А чтобы он, не дай бог, не поранился, наставники выдали ему толстый стеганый поддоспешник, крепкий шелом с наручами, а также надежнейшую кольчугу двойного плетения и тщательно следили, чтобы великовозрастное «дитятко» все это на себе носил. В результате такой заботы выматывался Егорий до того, что пару раз засыпал прямо на ходу, а фигура его, еще недавно радующая глаз своей полнотой, усохла чуть ли не вдвое. Кожа по всему телу обвисла, на руках появились первые мозоли, зато бесследно пропали многочисленные прыщи и привычка к всяческим разносолам и сладостям. А уж как бегать научился!..
– Сюда его.
Оглядев повисшего на руках у своих «наставников» боярича и оценив его крайне нездоровый вид, целитель недобро улыбнулся:
– Притворяется.
И в самом деле его гость прямо на глазах ожил и налился легким румянцем, бессмысленно лупая глазами по сторонам. Получив разрешающий кивок царственного отрока, старшина «наставников» незамедлительно продолжил тренировочный процесс.
– Пшел!..
Хлесткий удар нагайки по бедру окончательно помог молодому Бороздину принять вертикальное положение, а также напомнил, что его леность и вожделенная миска горячей пшенной каши – вещи ну абсолютно несовместимые.
– Быстрее!
Глядя на то, как молодой тверской помещик улепетывает от своего мучителя, дружно захохотали свитские государя-наследника, их почин тут же подхватила вертевшаяся невдалеке дворня, улыбнулись в бороду наблюдающий за развлечениями родовитой молодежи городовой боярин Пушнов и несколько приказных дьяков…
– Петр Лукич.
Смех ближников как отрезало, хотя остальные свитские продолжали отводить душеньку, выкрикивая вдогонку бегуну довольно обидные шутки.
– Димитрий Иванович?
Развернувшись в сторону дальнего края пустыря-стрельбища, на котором рядовой чернокафтанник с некоторой ленцой ставил синяки и шишки служилому в кафтане воротной стражи, наследник ткнул в непонятную картинку двумя перстами и удивленно изогнул правую бровь. Тихонечко кашлянув (ничего-то от царевича не скроешь!), сотник коротко пояснил:
– Сам вызвался. Мол, и ему наука, и нам польза.
Словно иллюстрируя эти слова, деревянная сабля в руках охранителя крепенько приложилась к ребрам живого «чучела», бросив того на колени. Ненадолго. Отдышавшись, служивый подхватил с земли выпавшую из ослабевших рук деревяшку и вновь изготовился к учебному бою. Для него учебному, потому что для воина в черном кафтане это было чем-то вроде веселого отдыха.
– Как звать, кто таков?
– Архипка, городовой стрелец, сирота. Родитель его вроде как в боевых холопах у кого-то из помещиков служил, да лет пять назад вместе со своим боярином и сгинул…
Постаравшись припомнить что-нибудь еще, постельничий боярин замолчал, а потом едва заметно хмыкнул:
– В сотню просился.
Позади царевича звучно фыркнул Аким Канышев, умиляясь такой наивности. Ни мастерства, ни славы воинской, рода низкого, только-только от сохи, а туда же, в постельничие стражи лезет!
– Ну и как он?
Словно отвечая на вопрос царевичева наставника, служивый вновь отправился отдыхать на землю – под неслышимые, но явно обидные смешки противника. Который, впрочем, легко уступил «чучело» подошедшему десятнику. А что, начальство тоже веселиться любит!
– Староват.
С явным сожалением (и вместе с тем одобрением) оглядев воротного стражника, в какой уже раз вздевшего себя на ноги, главный царевичев охранитель подвел черту:
– Его бы лет с пяти в обучение – тогда был бы рубака не хуже моих. А так… только в стрельцы и годен.
«Хм, а служивый-то амбициозен, упорен и терпелив. Прекрасные качества для любого исполнителя… Ладно, пороха нюхнул, свиту выгулял – пора до дому, до хаты».
Внешне все выглядело так, будто наследник разом потерял интерес к продолжению своих «пострелушек».
– Пожалуй, на сегодня довольно.
Шагая сквозь моментально возникшую суету и торопливые сборы, царевич прикинул несколько вариантов использования так удачно подвернувшегося Архипки и легонько кивнул сам себе.
– Адашев.
Княжич Скопин-Шуйский, уже примерившийся было придержать стремя для своего господина, недовольно дернул щекой и послушно отошел в сторонку, даже не пытаясь подслушать.
– Димитрий Иванович?
Долговязый Тарх глядел так, что сразу становилось понятно – что бы там ему ни приказали, умрет, но сделает.
– Возьмешь «чучело» себе в услужение.
Оставив Адашева позади, тверской князь вместе со стражей и свитой без особой спешки добрался до своей резиденции, затратив на путь всего пятнадцать минут. Шел бы один, пехом и напрямик, то и в половину этого срока уложился бы, но… Наследнику трона Московского и всея Руси полагается передвигаться только конно, только по главным улицам и в окружении приличествующей ему свиты и охраны. Иное же невместно, ибо умаляет его высокое достоинство.
«Батюшке на придворных церемониалах и вовсе шагу не дают ступить по голой земле – коврами, гобеленами да тканями дорогими путь устилают. Один стремя придержит, другой повод подаст, третий царского скакуна за уздцы ведет и попробуй откажись от этих помогальников. Сразу такие вопли начнутся о попрании вековых традиций и извечных боярских прав и привилегий!.. Тьфу!»
Впрочем, по сравнению с женской половиной царской семьи, царевичи пользовались чуть ли не полной свободой. Потому что, к примеру, при прогулках за пределами Теремного дворца им не надо было наряжаться в тяжеленное платье, ткань которого почти не сгибалась от обильной золотой вышивки и драгоценных каменьев. Не надо было цеплять на себя множество украшений. И уж точно отсутствовала необходимость скрывать от подданных лицо за полупрозрачными кисеями и общаться с окружающим миром исключительно посредством доверенных челядинок.
«Неудивительно, что сестра при каждой удобной возможности сбегает из женской половины дворца. Так. А это что за новость?!»
Остановив Уголька у красного крыльца княжеского терема, Дмитрий мельком и вполне привычно просканировал окружающих на предмет необычных или слишком сильных эмоций, после чего изрядно удивился, почувствовав исходящий от встречающей его Авдотьи сердечный интерес. Проверил еще раз, различив в ее эмоциях нотки почти незаметной влюбленности, удивился еще сильнее, только со знаком «минус» и только после этого догадался оглянуться.
«Ага. Сотник постельничей стражи, Бутурлин, городовой боярин и наставник Аким. Остальные стоят дальше. Ну и кто именно?..»
Увы, разгадать столь занятный ребус с ходу не удалось, потому что от ворот, вместе с предупреждающими криками, показались царский гонец и два его охранителя. Замызганная одежда, усталый вид и характерное выражение лица посланника молчаливо свидетельствовали об особой важности доставленных им вестей.
«Надеюсь, все живы и здоровы, и отец не приготовил мне никакого спешного поручения…»
Хрустнув алой сургучной печатью с оттиском единорога, наследник в полной тишине вчитался в содержимое небольшой грамотки, украшенной весьма узнаваемой тугрой великого государя.
– Хм!
Стянув с пальца кольцо, украшенное мелким изумрудом, удельный тверской князь кинул его гонцу, одновременно с этим вливая капельку силы в потускневшие Узоры как самого вестника, так и его охранников. Аккуратно свернул грамотку, вернул ее в тул, после чего едва заметно улыбнулся:
– Рига пала! Повелеваю устроить по сему поводу праздничное веселие!
Однако хорошее настроение государя-наследника было вызвано вовсе не окончанием войны за ливонское наследство. Тем более что это окончание было весьма условным – круль польский и король шведский наверняка имели по этому поводу свое особое мнение. Нет, просто отец посчитал его «производственную практику» вполне достаточной, в связи с чем и повелел любимому первенцу потихонечку готовиться к обратному переезду в Москву. Причем выезжать сразу, как в Тверь прибудет новый наместник.