Дипломатия фронтира (СИ) - Денисов Вадим Владимирович

Бернадино едет отдельно, вольным ковбоем — у нас теперь настоящий конвой. Попыталась, было, Катя рассказать ему про дорожную пыль, которую потом замучишься выбивать из одежды, да куда там… Хорошо, хоть защитный шлем оболтуса заставила надеть. Обретя собственный байк, сынуля стал абсолютно счастливым человеком, тем более, что гитару мы в Стамбуле всё-таки купили.

Искомый «Гибсон» в музыкальной лавке не нашёлся, хотя ассортимент музыкального магазина поразил меня до глубины души — полтора десятка гитар, и все от именитых брендов! Кто же это так расщедриться на канальные квоты? Моё недоумение развеял хозяин-алавит, честно рассказавший, что все электрогитары собраны уже здесь. Каналом он доставляет лишь фурнитуру, струны, датчики и грифы, фирменные и обезличенные из печёного клёна. Корпуса изготавливаются в его же мастерской из местного материала, потому что благородное дерево в местных лесах имеется. Ну, а дальше дело техники.

Если с электрогитарами такой фокус проходит, то акустику на коленке не соберешь; все акустические гитары «родные», фирменные, земного происхождения. Осмотрев и опробовав наличные модели, я остановил свой выбор на акустической Hofner President, легендарном инструменте, приобретённом Джорджем Харрисоном в 1958 году и ставшим, по собственному признанию, его первой настоящей гитарой. «Президент» имел f-образные отверстия-эфы, вырез на корпусе для доступа к нижним ладам, как у немецкого «гибсона» тех лет, «компенсаторный» струнодержатель и отделку «санбёрст». Гитара обслужена, мензура отстроена, лады отполированы, анкер работает, струны лежат низко — бери и играй!

Следом, по совету хозяина лавки был приобретён звукосниматель, который можно будет прикрепить к неку — нижней части грифа в тот славный день, когда вблизи появится первый усилитель.

— На новой планете должны появляться новые «битлз», так что дерзайте, молодые люди, весь мир лежит перед вами! — напутствовал нас старый алавит, бережно упаковывая битловскую гитару с документами в фирменный жёсткий кейс.

Как не послушаться такого мужчину…

Уже первые километры дороги на Форт-Уингейт стали очередным подтверждением моей давней догадки: при перемещении очередного народа на Платформу-5 Смотрящие частенько учитывают особенности исходной среды обитания.

Так, русским была предоставлена полноводная река с лесистым левым берегом и чернозёмным правым, Берлин, как и французов, поместили в натуральные медвежьи чащобы древней Европы, а египтянам и эфиопам достались оазисы посреди песков и саванн.

Для швейцарцев кураторы вообще соорудили практически идеальную копию в альпийской долине… Англичан поделом забросили на удалённый остров. Говорят, что китайцам несколько не повезло с климатом, хотя я там не бывал, не скажу… Может, у них там сплошная Внутренняя Монголия и Маньчжурия? И конкретно не повезло евреям, да что ж такое-то?

Впереди лежали Ничейные земли, странный феномен — пока что никого не интересующая территория. И так будет продолжаться до тех пор, пока население анклавов не увеличится настолько, чтобы начать обживать всё более далекие пространства, пока захваченные земли не соприкоснуться в линиях настоящих государственных границ…

Это частое явление, мало кто хочет выносить пограничные посты слишком далеко от городов и крупных поселений — теряется смысл оперативного реагирования, маневренная группа просто не успеет доехать.

В принципе, изучив обстоятельные записки погибшего русского посла, я был готов увидеть именно такую картину. Местность, по которой двигался наш маленький конвой, вполне тянула на звание Новой Аризонщины.

Разве что пока не видать характерных силуэтов отдельно стоящих высоченных скал, выжженной солнцем пустыни здесь поменьше, а лесов побольше. В том числе и с правой, пустынной стороны, где, казалось бы, на сотню миль вообще не должно быть настоящих сосен, из каменистых обнажений поднимались тёмные, длинноиглые хвойные деревья с сочной светло-коричневой корой и прямыми стволами — настоящие горные сосны. Прямо чудо!

В этих невысоких, но весьма разнообразных каменных зубах и больших валунах, в зарослях кактусов, юкки славной — испанского меча, мескита, в крохотных заплатках низкорослых, приземистых деревьев и гром-травы чувствовалась большая щедрость воображения матушки-природы.

Екатерина мечтательно щурилась и что-то непрерывно мурлыкала, высунув локоть в окно. Я мельком посмотрел на неё при столь выгодном ракурсе да при ярком солнечном освещении и вдруг впервые заметил форелевый цвет её глаз и россыпь веснушек на маленьком носике и загорелых щеках.

Ёлки, моя начальница конопатая! Прелестно, прелестно! Только бы не проболтаться.

Дино, как выяснилось, категорически не способен ехать в колонне. То в сторону вильнёт, желая что-то рассмотреть, то рванёт вперед, торопясь первым разведать местность и тут же доложить.

Он же первым въехал и в неглубокое ущелье, которое мне немедленно захотелось назвать каньоном. Турецкий Тракт потянулся вдоль типичного, как мне представлялось, аризонского ручья — чистого и ясного, порождающего по пути к равнине карликовые водопады и омуты, а порой и вовсе пропадавшего с глаз, чтобы устремляться к цели сквозь слепые пески.

На стенах и пологих склонах каньона было полно зелени, в которой, как указано в натуралистских записках Полосова, живут красивые лисьи белки, серые и черные, осторожные, и в то же время любопытные создания. Их изредка можно было заметить среди высоких желтых сосен. Высота этих деревьев и испанский мох, густо покрывающий их верхушки, делали их самым безопасным убежищем, где зверьки могли укрыться от преследователя.

На крутом повороте дороги конвой буквально наткнулся на пятиметровый водопад со вспененной зелёной водой — внизу дрожал под ударами потока небольшой гравитационный водоём — прелестное озерцо, из которого извилистой змейкой ручей убегал дальше. Его чистая вода орошала стометровую полосу мягкой травы, кое-где покрытой мелкими камешками, скатившихся со стен каньона, поросших взламывающими его жёсткими сосенками, мадроне, карликовым дубом и местным грецким орехом.

Невообразимой красоты место!

Пш-ш…

— Останавливаемся, привал! — решительно сообщил я по рации. — В этом краю наверняка есть сотня каньонов, полных самородков и золотого песка, а рассказы об утраченных сокровищах роятся в воздухе Додж-Сити, как мухи! Ребята, мы просто обязаны здесь искупаться!

— Думаешь, к коже прилипнет? — ехидно осведомилась Екатерина.

Я лишь широко улыбнулся и глубоко вздохнул, окидывая мечтательным взором дрожащее марево полуденного зноя…

— Думаю.

— Падре! Там уже виден Форт-Уингейт! — громко объявил adottato, с заносом останавливаясь возле открытой водительской двери.

Так, значит, на этот раз он махнул рукой не зря.

— Но это не блокгауз!

— Поясни.

— Там настоящая крепость из брёвен, со сторожевой башней и заострённой изгородью!

— С частоколом? Большая?

— Нет же, совсем маленькая, башня всего одна. Флаг на длинном шесте висит. Людей не видно. А рядом что-то дымиться! Какой-то старый сарай!

— Всё не слава богу… — пробурчала Селезнёва. — Похоже, мы приносим местным несчастья.

— Но ведь нам всё равно придётся пробираться вперёд, — напомнил Дино об очевидном.

— Ты точно никого не увидел?

— Нужно ещё присмотреться.

Молчание воцарилось всего на десяток секунд, но за это время я почувствовал, что жестокая мощь солнца начала ослабевать. Скоро светило спрячется за жёлтыми горами к северу и уже не будет таким свирепым. Станет больше тени, а вечерний воздух оживит силы.

— Да, — согласился я, — думаю, ты прав.

— Долго наблюдать не получится, хорошо бы прибыть в Додж-Сити засветло… — сказал сынуля. — Предлагаю не гадать и ждать здесь полдня, а разбираться по ходу дела. Что ты на это скажешь, Катя?

— Скоро вечер, — ответила мне начальница. — Какие-то жалкие пятьдесят километров, и опять ненужные приключения… Хорошо, действуем по обстоятельствам. Но без героизма.