Валерий Большаков - Сага о реконе
Сводив Семена к коровнику, Йохан привел одноклассника к длинному дому. Внутри было довольно светло, солнце пробивалось в отверстие дымогона, проделанное в крыше как раз над очагом, обложенным камнями.
Два ряда вильчатых столбов поддерживали задымленные стропила. Толстые стены покоев изнутри были выложены из бревен и покрыты резными деревянными панелями, а ноги холодила сырая земля, утоптанная до блеска.
Длинный дом был почти пуст, только у самого входа сидел кряжистый старик, лицо которого было покрыто седой щетиной, а волосы обскублены под горшок.
Глянув из-под кустистых бровей, он буркнул что-то вроде приветствия и продолжал свое дело – ловко плел веревку из кожаных ремешков.
– Ты Ульф? – спросил его Йохан.
Дед насупился.
– Ну я, – пробурчал он.
– Вот, – Васнецов хлопнул по плечу Семена, – этого парня Сиггейр нанял за харчи и ночлег. Если ему прикажут что, а он не уразумеет, объяснишь. Ладно?
– Ладно, – пожал плечами Ульф. – Как звать-то?
– Шимон[38], – представился Щепотнев.
– Шимон? Ясно-ть…
Старик отсчитал два столба от входа, а Скальд взял в руки широкую толстую доску, лежавшую на приступке, что тянулся вдоль всей стены.
– Это твое спальное место, – сказал он. – Вставляешь ее одним концом в этот вот вырез на столбе, а другим концом – на приступок. Вот овчина, подстелешь. Жестковато, зато для позвоночника полезно, хе-хе… Ну все, пошел я. Попробую наладить старые связи. Вдруг да не забыл меня ярл? Успехов в труде! И счастья в личной жизни!
Щепотнев хотел ему ответить, да не стал. Проводив глазами бодро шагавшего Йохана, Семен направился к коровнику.
Усмешка поневоле искривила его губы – и стоило попадать в Интермондиум, чтобы у какого-то куркуля навоз колупать?
Ну ничего, посмотрим еще, как карты лягут…
Лопата была вытесана из дерева и весила побольше, чем привычный Семену заступ. Вооружившись ею, он шагнул в коровник.
Здесь, конечно, пованивало, но в меру, и толстая корка навоза не продавливалась под ногами – усохла.
Стены у коровника были толстенные, добрых полтора метра, а покрывала его не крыша, а настоящий курган из торфа. Вход был узким, извилистым. Наверное, зимой бурёнкам тепло тут. Дыханием «натопят» – и жуй сенцо.
Здоровенный трэлл, он же трэль, тот самый, что первым завидел гостей и сбегал за бондом, повесил повыше масляный фонарь и сказал:
– Ты тогда выгребай, а я в кучу складываю.
– Йаа, – буркнул Семен.
Подцеплять навоз лопатой да откидывать его за дверь – наука несложная.
Работа разогрела Щепотнева, тем более что ничего нового он для себя не открыл – все мы немного пахари, особливо те, кто родом из СССР. А в чисто конкретных 90-х баба Муся каждый год кабанчика откармливала. Внучек терпеть не мог таскать чушкам помои, зато свеженину под Новый год дюже уважал.
И все же некие бодрящие токи бродили в организме. Вокруг – целый мир, где правят законы средневековья, где живут-поживают настоящие викинги, правя своим тридевятым царством, пограбливая тридесятые и прочие по счету государства.
Ничего. Ему бы только зацепиться.
Если Ванька не врет и он на самом деле меч заныкал… Славно тогда получится…
Тут вдруг потемнело – это трэль-напарник просунулся в хлев.
– Чего тебе? – осведомился Щепотнев.
Трэль изобразил, как он ложкой уписывает нечто питательное, калорийное и богатое витаминами.
– Йаа, йаа…
Выбравшись наружу, Семен подивился – вечер, однако!
Народ потихоньку сбредался к длинному дому, оживленно переговариваясь и смеясь. У Щепотнева тоже улучшилось настроение – близость ужина радовала, поднимая тонус.
«И начал он постигать простую сермяжную правду…»
– Шимон! – окликнул его Ульф.
Семен приблизился, и старикан торжественно вручил ему глиняную миску и деревянную ложку. Не гжель, конечно, и не хохлома, но это сущие пустяки, когда аппетит на уровне.
Ульф усадил Щепотнева с собою рядом, на дощатый помост, поднятый над серединой помещения, где горели очаги, создавая освещение и уют.
Женщины-тир, то есть рабыни, живо наложили всем в миски пахучей… не то густой похлебки, не то жидкого жаркого.
Получив свою порцию и овсяную лепешку, Семен увлеченно заработал ложкой. Вкусно, однако! Запивал он скиром – резким, чуток хмельным напитком из кислого молока.
Раза два поймав на себе внимательный взгляд хозяина, Щепотнев не обратил на это внимания. Говорят, раньше так работников и оценивали – если кушает хорошо, стало быть, и в работе будет поспевать.
После еды многие подсели к огню поближе.
Усатый мужик в облегающей рубахе и шароварах мастерил из медвежьих сухожилий тетиву для лука. Несколько трэлей, сгорбившись, починяли сеть, а женщины плели узорчатые ленты деревянными иглами.
Ульф, забравшись с ногами на широкую лавку, вытачивал из кости гребешок.
Семен пристроился рядом, сонно посматривая на ловкие руки невольника.
Ульф глянул исподлобья в одну сторону, в другую и проворчал негромко:
– Осторожней будь, Шимон. Хозяин, видать по всему, решил тебя придержать.
– То есть? – удивился Щепотнев.
– А то и есть! Трэлем тебя заделает, и все.
– Щас! – хмыкнул Семен. – Разогнался…
Старик его не понял, нахмурился только, а Шимон расстегнул рубашку и почесал грудь. В тусклом свете очага блеснул нательный крестик. Ульф вздрогнул, заметив его.
– В Христа веруешь?! – выдохнул он.
Щепотнев уже признаться хотел в своем атеизме, но вовремя прикусил язык. А что сказать? Тут же все эти… язычники.
Вдруг у них с крещеными разговор короткий? Распнут – и всего делов.
Скажешь, что свой, спросят сразу, зачем христианский оберег у сердца хранишь? Нет, лучше постоять за веру истинную!
В конце концов чем Ульф может ему навредить? Он же раб! Бонду нажалуется? А станет ли Сиггейр слушать всякого трэля?
– Верую! – заявил Семён.
– Тише ты! – шикнул старик. – А правда ли сие? Ну-ка, спроворь молитву, только шепотом.
– «Отче наш, иже еси на небеси…» – забубнил Щепотнев, и Ульф махнул рукой – верю, мол.
Семен с облегчением замолчал, поскольку в голове одни обрывки крутились: «Да святится имя Твое… И избави нас от лукавого…»
– Смел ты слишком, – проворчал старик-трэль, – чего-от выставлялся? А если бы не я крестик заприметил, а кто другой? Викингу, знаешь, шкуру снять с божьего человека, что нам селедку очистить. Ладно, помогу тебе.
– Как? – заинтересовался Щепотнев.
– Завтра наших четверо отправятся на сетер, и ты с ними, – сказал Ульф еще тише. – Там дорога есть, по левую руку, ежели к горам лицом. На север та дорога и на юг, ты же на север подавайся. Как минуешь соседний Вегейрфьорд, увидишь две скалы одинаковых. Шагай меж ними и попадешь в Тролльботн – Ущелье троллей. Той дорогою никто не ходит, если нужды большой нету, боятся тутошние нечисти. А ущелье то выводит прямехонько к капищу, где поганые идолам своим поклоняются, губы кровью мажут божкам. Рядом с тем капищем наш человек живет, кузнец Андотт. Ну как живет… Наведывается частенько. Дождешься его, и он тебя вывезет к себе, в Сокнхейд, – это далеко на юге, там таких, как мы, не трогают особо. Все понял?
– Все, – кивнул Семен.
– Запомнил путь?
– Запомнил, отче.
– Ну, тогда спать ложись… Утро вечера мудренее.
Глава 13
Константин Плющ
Кровная месть
Разговоров хватило надолго.
Костя повествовал о тварях, что водятся в океане Япетус, а Валера все инфу выдавал о бестиях, заселявших Гондвану. Наболтавшись за завтраком, друзья разошлись.
Бородин отправился с Маннавардом и Аустри «осматривать достопримечательности», а Плющ решил просто прогуляться.
В самом деле, разве, пройдясь по залам Эрмитажа, поймешь, почувствуешь Петербург? Нет, надо побывать на его улицах, затеряться в толпе, с Невского свернуть к Фонтанке, задержаться на Львином мостике, глазея на темную воду Екатерининского канала.
Вот тогда и появится у тебя ощущение города.
Эваранди неторопливо двинулся по Главной, заглянул за колоннады периптера и понял, что храм все-таки римский – в святилище восседал на троне мраморный Юпитер Наилучший Величайший.
По сравнению с остатками могучей империи, раскиданным по градам и весям варварской Европы, это культовое здание просто сверкало сохранностью, хотя и было не ново – уж тысячи две годков оно простояло-таки.
Как уточнил Костя у забредшего в храм местного, он ошибся всего лишь лет на тридцать, не более, – здание начали строить при Юлии Цезаре, а закончили в царствование Октавиана Августа.
Широкий проулок вывел Плюща на площадь, почти все пространство которой занимал амфитеатр. Выстроенный в три яруса, с арками и статуями в нишах, отделанный белым каррарским мрамором, амфитеатр мог вместить больше пяти тысяч зрителей – столько во всем замке не наберется.
– Какие люди, – послышался глумливый голос, – и без охраны!
